Замечательное шестидесятилетие. Ко дню рождения Андрея Немзера. Том 1

Национальный исследовательский университет Высшая школа экономики, Москва

Чаадаев и Чацкий: безумие и комедийная интрига в «Горе от ума»[41 - Статья написана в рамках индивидуального исследовательского проекта НИУ ВШЭ 2016/2017 гг. №16—01—0060 «Язык и контекст в русской историософской прозе XIX века: „Философические письма“ Петра Чаадаева».]

Объявление Чаадаева сумасшедшим в 1836 г. после публикации первого «Философического письма» сразу же вызвало множество откликов (см.: [Велижев 2009: 18—21]). Многие свидетели произошедшего поспешили радостно согласиться с таким приговором, другие, наоборот, лично засвидетельствовали Чаадаеву свое сочувствие. Синхронная реакция современников на появление чаадаевской статьи в журнале «Телескоп» представляет определенный интерес и позволяет сделать ряд выводов о том, на каком историческом фоне воспринималось «безумие» Чаадаева. При просмотре отзывов о чаадаевском деле бросается в глаза одна деталь: в источниках отсутствуют «литературные» аллюзии, позволявшие определенным образом истолковать конфликт. В частности, пренебрежение литературными моделями поведения кажется по меньшей мере странным в свете того обстоятельства, что Чаадаев мог служить одним из прототипов «мнимого безумца» Александра Чацкого. Так, единственное известное нам упоминание комедии Грибоедова в связи с судьбой Чаадаева содержится в позднем стихотворении Ф. Н. Глинки «Петр Яковлевич Чеадаев (человек памятный Москве)» [Глинка 1985: 271].

Вплоть до настоящего времени «помешательство» Чацкого, как правило, интерпретировалось критиками и исследователями в двух перспективах – литературной и политической. Еще М. А. Дмитриев в одной из первых рецензий на «Горе от ума» уподобил комедию философскому роману К. М. Виланда «История абдеритов»[42 - «Впрочем, идея сей комедии не новая; она взята из Абдеритов» [Дмитриев 1825: 112]. Подробнее о полемике в литературной критике, развернувшейся вокруг уподобления «Горе от ума» произведениям Виланда см.: [Данилевский 1970: 358—359]. Данилевский замечает: «Вопрос о том, связана ли в действительности комедия Грибоедова с романом Виланда, не кажется сейчас существенным» [Данилевский 1970: 359]. Исследователь осторожно отводит идею буквального заимствования сюжетных элементов, полагая, что, скорее, следует говорить о «сходных обстоятельствах, в которые оба автора с одинаковой целью (критика общества) помещают своих героев» [Данилевский 1970: 359].]. Действительно, объявление Демокрита умалишенным его невежественными согражданами-абдеритами типологически напоминает коллизию «Горе от ума». Однако в этом случае фокус интерпретации эпизода с мнимым безумием Чацкого значительно смещается: в комедийный сюжет входит проблематика сатирического и философского романа и нагружает противостояние между «москвичами» и Чацким дополнительными смыслами, окончательно превращая его в конфликт философско-мировоззренческий.

Вторая перспектива вводит в комедию отчетливо политические коннотации – так, Чацкий становится своего рода провозвестником общественного раскола, а его поведение – значимым симптомом будущего выступления декабристов. При этом московское общество отождествляется с крепостнической Россией в целом, а монологи главного героя получают злободневное политическое истолкование. Наиболее яркое воплощение эта позиция нашла в труде М. В. Нечкиной «Грибоедов и декабристы». Нечкина отвергла возможность чисто литературной природы мнимого безумия Чацкого (в частности, заимствования из Виланда), равно как и гипотезу о новаторстве Грибоедова при разработке сюжета. Исследователь уверенно предположила, что на деле речь шла о прямой отсылке Грибоедова к случаям из истории александровской эпохи – эпизодам из биографии В. К. Кюхельбекера, Ф. Н. Глинки и, наконец, самого Грибоедова, самостоятельность и оппозиционность позиции которых воспринимались обществом и властями как проявление безумия [Нечкина 1977: 407—413][43 - С. А. Фомичев, в свою очередь, связывает название комедии с интерпретацией «ума» и «сумасшествия» в сочинениях К.-А. Гельвеция [Фомичев 1983: 22—25].]. Сюда же семантически примыкает и «клевета» против Чацкого, подсвеченная параллелью с «Севильским цирюльником» Бомарше и подробно интерпретированная в классической работе Ю. Н. Тынянова [Тынянов 1946: 168—171].

Точка зрения о том, что прототипом Чацкого или Чадского был Чаадаев, базируется, строго говоря, на двух аргументах: созвучии фамилий и ироническом отзыве еще не читавшего комедии Пушкина в письме Вяземскому от 1—8 декабря 1823 г.: «Что такое Грибоедов? Мне сказывали, что он написал комедию на Чедаева; в теперешних обстоятельствах это чрезвычайно благородно с его стороны» [Пушкин 1937: 81][44 - Обзор мнений о письме Пушкина см.: [Городецкий 1970]; [Берелевич 1975], см. также: [Quеnet 1931: 209—210]. При этом Н. К. Пиксанов отвергал версию о прототипической связи между Чацким и Чаадаевым: «Никто никогда не указывал на подлинный, живой прототип Чацкого (ссылка на Чаадаева неприемлема)» [Пиксанов 1971: 295].]. Пушкин напоминал Вяземскому об обстоятельствах отставки Чаадаева, ушедшего со службы вследствие неосторожных высказываний в письме к тетке А. М. Щербатовой в марте 1821 г. и затем, в июле 1823 г., отправившегося за границу (см.: [Осповат 2010]). Несомненно, эту гипотезу ретроспективно укрепляло чаадаевское дело 1836 г. Грибоедов своеобразным образом «провидел» судьбу Чаадаева – в этом сходились и Тынянов, и Нечкина. Так, Тынянов писал: «Странный и вряд ли случайно перекликающийся с „Горем от ума“ эпизод произошел только в 1836 г.: после напечатания Чаадаевым „Философического письма“ он был объявлен сумасшедшим… Дело Чаадаева носило характер политический» [Тынянов 1946: 171][45 - См. также: [Назиров 1980: 95] («художественное предвидение Грибоедова сбылось»); [Билинкис 1989: 225—226].]. Разумеется, речь шла не только о таинственном совпадении судеб, но и об осязаемой тенденции политической жизни в России первой четверти XIX века, где лучшие мыслители рано или поздно объявлялись умалишенными.

Мы не беремся радикально оспаривать гипотезу о политической подоплеке сюжета с безумием Чацкого: в конце концов, знакомство Грибоедова с подлинными случаями политических дел, увенчанных вердиктом «помешан в уме», кажется более чем возможным. Однако одно обстоятельство все-таки ослабляет гипотезу о явной параллели между Чацким и Чаадаевым: как мы уже отметили, в 1836 г. ни одному человеку – ни защитникам, ни оппонентам Чаадаева – не пришло в голову сравнить решение, вынесенное монархом автору первого «Философического письма», с клеветой на Чацкого[46 - Между тем, сопоставления Чаадаева и Грибоедова, каждого из которых считали безумцами, в источниках встречаются, см., например: [Ольга N. 1887: 698—699].]: при том, что большинству современников комедия «Горе от ума», шедшая на сцене, частично опубликованная и разошедшаяся во множестве рукописных копий (см.: [Пиксанов 1969]), была прекрасно известна. К тому же проблематика оригинальной русской комедии были актуализирована весной 1836 г. в связи с постановками гоголевского «Ревизора». «Первые разговоры о трагической сути „Горе от ума“ начались лишь во второй половине XIX столетия» [Зорин 1977: 73][47 - Р. Г. Назимов справедливо отмечал, что «Горе от ума» «стоит особняком» в ряду литературных текстов, посвященных теме «высокого безумия» и «непризнанного гения», таких как «Умирающий Тасс» Батюшкова, «Безумная» Козлова, «Блаженство безумия» Н. Полевого и др. [Назиров 1980: 94].]: этот тезис заставляет предположить, что в эпоху Грибоедова и Чаадаева читатели могли усматривать в мнимом безумии Чацкого иной, не политический смысл.

Если Тынянов предлагал видеть «комичность» как «средство трагичного», а «комедию» считать в данном случае «видом трагедии», то наша гипотеза состоит в обратном: «комичность» следует рассматривать и как «средство комичного», т.е. необходимо поместить «Горе от ума» и эпизод с безумием Чацкого в контекст комедийных сюжетов XVIII – первой четверти XIX в., прежде всего, во французской оригинальной и русской переводной комедии. Как показывает в своей работе А. Л. Зорин, Грибоедов «зеркально переворачивает привычную комедийную ситуацию», обманывая тем самым читательское и зрительское ожидание [Зорин 1977: 78]. Необходимо определить, в чем состояла та «шутка», которую сыграла с Чацким София («А, Чацкий! любите вы всех в шуты рядить, угодно ль на себе примерить?» [Грибоедов 1969: 83]), попытаться ответить на вопрос о том, почему мнимое сумасшествие Чацкого могло казаться современникам Грибоедова не столько трагическим, сколько смешным?

Прежде всего, следует разделить два значения слов «безумный» и «безумие»: а) общеупотребительный в начале XIX в. смысл – «безумец» это тот, кто ведет себя неадекватно (с общепринятой точки зрения) конкретной политической, социальной или эмоциональной ситуации, как, например, Альцест в «Мизантропе» Мольера и герои ранних комедий самого Грибоедова[48 - Схожий образ безумия см., например, в переведенной И. П. Елагиным трагедии В. Браве «Безбожный» (1771). В «Безбожном» один из героев говорит: «а тебя я приобщаю только к тем, которые безумно желают признавать одни горделивые правила естественной веры» [Браве 1771: 41].]; и б) конкретный, почти медицинский диагноз, предусматривавший определенный ряд мер – «желтый дом» из реплики Загорецкого[49 - «Его в безумные упрятал дядя-плут; / Схватили, в желтый дом, и на цепь посадили» [Грибоедов 1969: 85].] и радикальное снижение социального статуса безумца, речи которого отныне воспринимались как бессмысленные, чье поведение порождало чувство опасности и оправдывало почти любое дискриминирующее действие в его адрес. Несомненно, София в своей беседе с Г.Н. переводит «безумие» Чацкого из первого смыслового регистра во второй. Отсюда и специфика комедийных сюжетов, на фоне которых разворачивается выдуманное помешательство Чацкого: комедии и водевили о подлинных и мнимых безумцах и сумасшедших домах были чрезвычайно распространены в то время – прежде всего, во французской традиции. В российских театрах пьесы схожей тематики ставились опять же преимущественно французскими труппами, число русскоязычных комедий на этот сюжет было невелико. К ним относится в том числе и ряд оригинальных пьес и переводов А. А. Шаховского, оставшихся неопубликованными и, к сожалению, нам в данный момент недоступных.

Прежде всего следует оговорить, что сравнение «Горе от ума» с «Мизантропом» Мольера[50 - Подобное сравнение опять же см. в процитированной выше статье М. А. Дмитриева 1825 г.: «Это Мольеров Мизантроп в мелочах и в каррикатуре!» (слова относятся к Чацкому: [Дмитриев 1825: 113]).], несомненно, подчеркивало комичность фигуры Чацкого, поскольку связывало его с героем, нарушающим из-за любви к истине законы светского общежития и попадающим из-за безграничной честности в нелепые положения. Схожая социо-культурная ситуация обыгрывалась в ранней повести Ш. А. Г. Пиго Лебрена «Опасность от излишней мудрости», вышедшей по-русски в 1789 г. Сочинение Пиго Лебрена могло привлечь Грибоедова еще и потому, что его автор был плодовитым драматургом, чьи пьесы в обилии ставились на русской сцене, а ряд его комедий – например, «Французский Мемнон или чрезмерное пристрастие к мудрости» («Le Mеmnon fran?ais, ou la Manie de la sagesse», 1816) – прямо трактовали вопрос о противостоянии общества и отдельного человека, увлеченного особой, внеположной обществу системой ценностей.

В «Опасности от излишней мудрости» Пиго Лебрен описывал прекрасного и богатого юношу Эдмона, увлеченного философией и мудростью. Буквальное следование требованиям философского разума приводит Эдмона к тому, что он оставляет свет. Будучи честолюбивым, он отказывается от успеха в свете и от службы – думая, «что домогаться того, значит унижать себя. Его друзья имели доверенность, но должно было помогать их доступам; надобно было просить покровителей, употреблять хитрости, купить право, чтоб оказать услугу отечеству, чтоб наконец получать цену заслуг чрез скрытные приемы, которая нередко иногда отнимается у человека, почтения достойного, для того, чтобы отдать оную по своенравию. Эдмонд почитал за стыд унижать пред равными себе. Тщетно ему представляемо было, что разумной человек должен соображаться с обыкновением и оборотами настоящего века» [Пиго Лебрен 1789: 8—9].

Затем Эдмон решает жениться, и его выбор останавливается на Александрине. Однако при Александрине в качестве любовника живет «один из приказных Судей, человек веселой; жеманной, хотя сам собою и нескладной». Он «имел щастие понравиться» Александрине «с помощию нескольких мадригалов», «сей приказной крючок несколько времени доставлял забавы старой тетке, дабы подойти поближе к племяннице» [Пиго Лебрен 1789: 17]. «Это дело было всегда скрытно», и здесь Пиго Лебрен приводит важную для нас характеристику приказных – «приказной должен быть молчалив и умен» [Пиго Лебрен 1789: 18]. В итоге, Эдмон застает Александрину вместе с приказным, но вместо того, чтобы прийти в ярость, отступается от супруги, полагая, что ревность неразумна. Пиго Лебрен проводил своего героя через серию злоключений, порожденных его философией, после чего Эдмон умирает в бедности и забвении от того, что упорно исповедовал ложную систему ценностей.

В «Опасности от излишней мудрости» Пиго Лебрен нарисовал определенную социальную ситуацию – не-дворянина, который благодаря молчанию и ловкому обращению оказывается умным и более успешным, чем его соперник-дворянин, следующий жесткой морали. Напомним также, что ум в предшествующей «Горе от ума» комедийной традиции ассоциировался именно с умеренностью в поведении, в том числе и в речевом. В «Горе от ума», в целом, повторяется близкая коллизия – молчаливый секретарь долгое время торжествует, а герой-резонер, помещенный в комичную ситуацию, оказывается осмеян – с одним важным добавлением, что, отличная по амплуа от Репетилова, фигура Чацкого несравненно более противоречива и сложна, чем его французские прототипы.

Кроме того, истории о помешательстве во французской и русской традициях связан с любовной комедийной интригой. Именно в этом контексте он поначалу выступает и в «Горе от ума». София «назначает» Чацкого умалишенным за его любовные признания и ревнивые речи против Молчалина: «Вот нехотя с ума свела», «Ах, этот человек всегда Причиной мне ужасного расстройства! Унизить рад, кольнуть; завистлив, горд и зол!.. Он не в своем уме» [Грибоедов 1969: 82]. Еще более рельефно ревность Чацкого проступает в ранней редакции этой реплики Софии: «Грозит и тешится, и рад бы что есть силы Молчалина при всех унизить, как он зол!.. Он не в своем уме» [Грибоедов 1969: 204]. Здесь «злой ум» Чацкого отсылает нас сразу к двум текстам: с одной стороны, к комедии Ж.-Б.-Л. Грессе «Злой» и ее герою ироничному «умнику» Клеону, а также к русским инвариантам этой комедии, а с другой, к теме злости из-за ревности, а затем и безумия. Напомним, что Селимена в «Мизантропе» Мольера, еще одном важном источнике «Горе от ума», называет Альцеста безумцем именно из-за ревности: «Allez, vous ?tes fou dans vos transports jaloux» [Moli?re 1815: 205] («Вы с вашей ревностью сошли с ума, ей-ей», пер. Т. Л. Щепкиной-Куперник).

В европейской театральной традиции XVIII – начала XIX в. безумие обладало, как представляется, двумя устойчивыми коннотативными значениями – связывалось с ревностью и постоянным фрондерством. Кроме бесчисленных сравнений ревнивцев с безумцами в комедиях и операх, необходимо выделить тексты, в которых прямо изображались сидящие в желтом доме умалишенные, – например, известную оперу А. Сальери «Училище ревнивых», либретто которой в 1786 г. было переведено на русский язык [Училище ревнивых 1786]. В 1810-е гг. она ставилась в Москве вместе с балетной партией, которую танцевали «ревнивые безумцы». По сюжету оперы, охваченные ревностью две супружеские пары совершают прогулку по дому умалишенных, где их отводят в отделение ревнивцев – в итоге, героев становится трудно отличить от жителей сумасшедшего дома. Фрондерство же зачастую фигурировало как характеристика персонажа «Безумие» (La folie) во французских комедиях второй половины XVIII в., в частности нескольких пьесах с идентичным названием – «L’amour et la folie», в которых Безумие затевало переворот в мире олимпийских богов. В комедии 1754 г. Амур вступал в союз с Безумием, что приводило к радикальному пересмотру пантеона античных богов [L’amour et la folie 1755]. Наоборот, в комической опере «L’amour et la folie» Дефонтена-Лавалле 1781 г. Безумие захватывало власть над молодыми людьми – к негодованию Амура [Desfontaines-Lavallеe 1782]: в соответствии с описанной выше схемой – именно безумие трактуется в этих пьесах как оборотная сторона любви, ее прямой соперник.

C безумием героев связан и определенный тип любовной комедийной интриги. Ее можно схематизировать следующим образом: герой и героиня дружат в детстве или отрочестве, затем герой уезжает, возвращается, дабы жениться на героине, однако за годы его отсутствия возникает ряд препятствий к браку, герой и героиня по-прежнему любят друг друга и преодолевают эти препятствия благодаря умело разыгранному безумию. Достаточно упрощенный вариант такой интриги мы видим, например, в знаменитых «Les folies amoureuses» («Любовное безумие»[51 - Русский перевод см.: [Реньяр 1960].]) Ж.-Ф. Реньяра 1704 г., переделке итальянской оперы Строцци «Притворно сумасшедшая» (1645), имевшей много параллелей с комедией Мольера «Любовь-целительница» (L’amour mеdecin). Пьеса Реньяра многократно ставилась на русской сцене в 1800—1820-е гг. – прежде всего по-французски, при наличии русского переложения – «Притворно сумасшедшей» Я. Б. Княжнина [Княжнин 1818]. У Реньяра препятствием к браку между Эрастом и Агатой служит ревнивый опекун Альбер, стремящийся сам жениться на Агате. Однако его удается обмануть, когда Агата и Эраст по очереди выдают себя за умалишенных, а слуга Эраста Криспен изображает из себя доктора. В итоге, сумасшедшим объявляется сам Альбер.

Более сложные варианты этого же сюжета мы находим, например, в переводной опере-водевиле А. Н. Верстовского «Дом сумасшедших или странная свадьба» 1822 г. [Верстовский 1823][52 - См. также оперу на схожий сюжет: [Свечинский 1823].]. Здесь героиня Изора не виделась с женихом десять лет, видит сон о его прибытии, а затем сон реализуется и в действительности. Однако отец Изоры – доктор Крак, лечащий у себя дома сумасшедших – путает прибывшего жениха Эдуарда с знатным умалишенным, уверенным в том, что все женщины, встречающиеся на его пути, суть его невесты. В результате серии комических неузнаваний Эдуард и Изора сочетаются браком, который ускоряется тем, что Крак, не желая противоречить мнимому сумасшедшему, подписывает его брачный договор.

Схожая, хотя и еще более запутанная интрига появляется в комедии Э. Скриба 1818 г. «Посещение Бедлама», шедшей и в Москве [Scribe 1818]. Здесь повторяется тот же ход – расставание влюбленных и возвращение героя, однако воссоединению персонажей на сей раз препятствует не ревнивый опекун или родственник, но сам герой – якобы коварно оставивший героиню. Затем повторяется похожая история – героя разыгрывают, объявляют безумцем, сталкивают с мнимой умалишенной героиней, которая под покровом болезни высказывает ему горькие истины. В конце концов, герои объясняются и мир между ними восстанавливается. Идентичная интрига выстраивается Скрибом в комедии «Безумец из Перонна» 1819 г. [Scribe 1819].

Как мы видим, в «Горе от ума» Грибоедов во многом использует этот сюжетный ход, однако делает в нем одну ключевую перемену – героиня не любит героя, а герой становится тем персонажем, которого устраняют, объявляя умалишенным. Чацкий должен был вызвать ассоциацию не с молодыми искателями руки прекрасной и умной героини, а с ее тюремщиками – ревнивыми опекунами или умалишенными комическими соперниками. Шутка Софии состоит в том, что, распространяя слух о безумии Чацкого, она радикально меняет смысл его амплуа. Свидетельства прочих героев во главе с Фамусовым, которые начинают наделять сумасшествие Чацкого собственными смыслами, приобретают дополнительную комичность именно в силу того обстоятельства, что в традиционной комедии о безумцах именно Фамусов и близкие к нему персонажи, скорее всего, были бы обмануты через мнимое безумие и сами названы умалишенными. Такая перемена значений позволяет увидеть и понять, почему София оставляет Чацкого в дураках, а не делает из него романтического героя, противостоящего порочному московскому обществу.

Восприятие Чацкого как не-умного человека и парадоксальное на первый взгляд отсутствие сопоставлений Чаадаева и Чацкого в 1836 г., по-видимому, свидетельствует о том, что значимым референтом мнимого сумасшествия Чацкого была не внеположная тексту действительность, а, напротив, комедийная традиция – отсюда возникает и невозможность обратного «перевода» коллизии «Горе от ума» в ситуации 1836 г.

В целом, подобное явление характерно для восприятия театрального канона, связанного с безумием. Так, начиная с 1780-х гг. на русский язык переводились пьесы, действие которых происходило в домах умалишенных, при том что первый доллгауз возник в России лишь в 1762 г. и никакой осязаемой российской реальности за этим литературным локусом еще не проступало. Комедии о «сумасшедших» должны были прочитываться в рамках культурных кодов, принятых в Западной Европе, соотносились с французским или английским литературным контекстом. Кроме того, в 1823 г., когда были созданы третье и четвертое действия «Горе от ума», Грибоедов жил в Москве и часто встречался с П. А. Вяземским. В силу этого обстоятельства он, вероятно, имел неплохое представление о том, с какими проблемами в тот момент столкнулись друзья сошедшего с ума К. Н. Батюшкова[53 - См. об этом: [Орлов 1946]. О безумном Батюшкове в 1823 г. см. подробнее переписку П. А. Вяземского и А. И. Тургенева: [Остафьевский архив 1901: 335, 337, 340—341, 349].]. Можно предположить, что сопоставление Чацкого с реальностью безумия (а обвинение в сумасшествии дворян по идеологическим причинам уравнивало в социальном статусе мнимых безумцев и настоящих умалишенных) не входило в планы Грибоедова. В итоге, и более позднее «безумие» Чаадаева едва ли могло уместиться в рамки «снижающей» комедийной интриги.

ЛИТЕРАТУРА

Берелевич 1975 – Берелевич Ф. И. Чаадаев – Чацкий // Тюменский государственный университет. Научные труды. Сб. 14: Вопросы истории и теории литературы. Тюмень, 1975. С. 54—61.

Билинкис 1989 – Билинкис Я. «Горе от ума» в историко-литературной перспективе // А. С. Грибоедов. Материалы к биографии. Л., 1989. С. 220—237.

Браве 1771 – Безбожный. Трагедия в пяти действиях. Г. Браве. Переведена с Немецкого. СПб., 1771.

Велижев 2009 – Велижев М. Б. Петр Яковлевич Чаадаев // Чаадаев П. Я. Избранные труды. М., 2009. С. 5—34.

Верстовский 1823 – Дом сумасшедших или странная свадьба, опера-водевиль в одном действии, переведенный с Французского А. Н. Верстовским. СПб., 1823.

Глинка 1985 – Глинка Ф. Н. Письма русского офицера: Проза. Публицистика. Поэзия. Статьи.

Письма. М., 1985.

Городецкий 1970 – Городецкий Б. П. К оценке Пушкиным комедии Грибоедова «Горе от ума» // Русская литература. 1970. №3. С. 21—36.

Грибоедов 1969 – Грибоедов А. С. Горе от ума. М., 1969.

Данилевский 1970 – Данилевский Р. Ю. Виланд в русской литературе // От классицизма к романтизму. Из истории международных связей русской литературы. Л., 1970. С. 298—379.

Дмитриев 1825 – Дмитриев Мих. Замечания на суждения Телеграфа // Вестник Европы. 1825. №6. С. 109—123.

Зорин 1977 – Зорин А. Л. «Горе от ума» и русская комедиография 1810 – 1820-х годов // Ученые записки Московского университета. Серия Филология. 1977. Вып. 5. С. 68—82.

Княжнин 1818 – Княжнин Я. Б. Притворно сумасшедшая // Сочинения Якова Княжнина. Изд. 3. Т. 4. СПб., 1818. С. 183—234.

Назиров 1980 – Назиров Р. Г. Фабула о мудрости безумца в русской литературе // Русская литература 1870—1890 годов. Свердловск, 1980. С. 94—107.

Нечкина 1977 – Нечкина М. В. Грибоедов и декабристы. Изд. 3. М., 1977.

Ольга N. 1887 – Ольга N. [С. В. Энгельгардт] Из воспоминаний // Русский вестник. 1887. №10.

Орлов 1946 – Орлов Вл. Художественная проблематика Грибоедова // Литературное наследство. Т. 47—48. М., 1946. С. 3—76.

Осповат 2010 – Осповат А. Л. К рецепции «Горя от ума» в пушкинской среде // Пермяковский сборник. Ч. 2. М., 2010. С. 182—186.

Остафьевский архив 1901 – Остафьевский архив князей Вяземских. Т. 2. СПб., 1901.

Пиго Лебрен 1789 – Опасность излишней мудрости, повесть г. Пиголта. Перевод с французского. М., 1789.

Пиксанов 1969 — Пиксанов Н. К. Комедия А. С. Грибоедова «Горе от ума» // Грибоедов А. С. Горе от ума. М., 1969. С. 251—324.

Пиксанов 1971 – Пиксанов Н. К. Творческая история «Горе от ума». [1928] М., 1971.

Пушкин 1937 – Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: В 16 т. Т. 13. М., Л., 1937.

Реньяр 1960 – Реньяр Ж. Ф. Комедии / Пер. М. Донского. М., Л., 1960.

Свечинский 1823 – Свечинский И. Отец и дочь, опера в трех действиях, с хорами. СПб., 1823.

Тынянов 1946 – Тынянов Ю. Н. Сюжет «Горя от ума» // Литературное наследство. Т. 47—48. М., 1946. С. 147—188.

Училище ревнивых 1786 – Училище ревнивых, опера. Переведена с Италианского. Музыка Г. Сальери. [СПб.], 1786.

Фомичев 1983 – Фомичев С. А. Комедия А. С. Грибоедова «Горе от ума». Комментарий. М., 1983.