Бруклин

На Эйлиш она смотрела с сочувствием. Джорджина была подкрашена – похоже, ужасы этой ночи никак ее не затронули.

– Что вы съели на ужин? – спросила она, берясь за чемодан.

– По-моему, это была баранина.

– И горох, куча гороха. Как себя чувствуете?

– Хуже мне еще не бывало. Очень я напачкала в коридоре?

– Да, но так оно по всему кораблю. Даже в первом классе. Уборку начнут оттуда, а до нас доберутся спустя не один час. Зачем вы так налопались на ночь?

– Я же не знала.

– Так вы не слышали, что они говорили, когда мы поднимались на борт? Это самый сильный шторм за многие годы. В Атлантике всегда штормит, особенно в здешних местах, но нынешняя буря – это что-то жуткое. Пейте воду и ничего больше, никакой плотной пищи. Это сотворит чудеса с вашей фигурой.

– Простите меня за запах.

– Придут уборщики и все вычистят. Когда услышим, что они приближаются, придется вытащить чемодан в каюту, а как только уйдут, вернем его обратно. Меня застукали в первом классе, велели оставаться здесь до самого порта, иначе я, едва сойдя на берег, окажусь под арестом. Так что, боюсь, вы получили компанию. И, дорогая, когда меня начнет рвать, вы изучите это дело во всех тонкостях. А оно случится назавтра или около того – я про рвоту, ее будет много. Но после мы войдем, как мне сказали, в спокойные воды.

– Чувствую я себя ужасно, – сказала Эйлиш.

– Это называется морской болезнью, утеночек, люди от нее зеленеют с лица.

– Я очень плохо выгляжу?

– О да, как и все на нашей посудине.

Едва она это сказала, из соседней каюты донесся громкий стук. Джорджина вошла в ванную комнату.

– Пошли на хер! – крикнула она. – Слышите меня? Ну и прекрасно! Так вот, пошли на хер!

Эйлиш – в ночной рубашке, босая – стояла за ее спиной. И смеялась.

– Мне нужно в туалет, – сказала она. – Надеюсь, вы не против.

Днем пришли уборщики с ведрами, полными раствора дезинфицирующей жидкости, они вымыли полы в коридорах и каютах, унесли испачканные простыни и одеяла и принесли свежие, а с ними и полотенца. Подстерегавшая их Джорджина успела вернуть чемодан в каюту. Когда же соседки, две пожилые американки, которых Эйлиш увидела впервые, пожаловались уборщикам на запертую дверь ванной комнаты, те лишь пожали плечами и продолжали работать. Едва они удалились, Джорджина и Эйлиш снова запихали чемодан в уборную, прежде чем соседки получили возможность запереть ее изнутри. Соседки колотили в двери уборной и каюты, но Эйлиш и Джорджина только посмеивались.

– Они упустили свой шанс, – сказала Джорджина. – Это их кое-чему научит!

Она сходила в столовую, принесла два кувшина с водой.

– Официант там всего один, – сообщила она, – поэтому можно самой брать что захочешь. Это ваш ночной рацион. Ничего не есть и побольше пить, вот в чем весь фокус. Выздороветь не выздоровеете, но полегче вам станет.

– Мне все время кажется, что корабль отталкивают назад, – сказала Эйлиш.

– Здесь внизу всем так кажется, – ответила Джорджина. – Поменьше двигайтесь и говорите, блюйте сколько душа попросит, и будете завтра как новенькая.

– Послушать вас, так вы на этом корабле уже тысячу раз побывали.

– Побывала, – согласилась Джорджина. – Раз в году я отправляюсь повидаться с мамой. Намучаюсь по пути и целую неделю прихожу там в себя. А как приду – уже и назад возвращаться пора. Но мне приятно повидать своих. Моложе никто из нас не становится, а провести неделю вместе – дело хорошее.

Еще одна ночь беспрестанной рвоты измотала Эйлиш; ей казалось, что лайнер теперь бьет по воде, точно молот. Но затем море утихло. Джорджина, которая время от времени прогуливалась по коридору, столкнулась с парочкой из соседней каюты и договорилась с ними о том, что каждая из сторон не будет препятствовать другой в пользовании ванной комнатой, а постарается делить ее в духе мира и согласия, благо шторм закончился. Она вернула чемодан в каюту и предупредила Эйлиш, которая призналась ей, что оголодала: ничего не есть, как бы ни хотелось, а пить побольше воды и стараться не спать среди дня, несмотря на великое искушение именно это и сделать. Если она сможет проспать всю ночь, сказала Джорджина, то почувствует себя намного лучше.

Эйлиш с трудом верилось, что ей предстоит провести в этой тесной каютке со спертым воздухом и слабеньким светом еще четыре ночи. Только заходя в ванную комнату, чтобы помыться, она получала недолгое избавление от муторной тошноты, смешанной с не покидавшим ее страшным голодом и клаустрофобией, которая почему-то усиливалась, когда Джорджина выходила из каюты.

Поскольку в доме матери имелась только ванна, пользоваться душем Эйлиш до сих пор не приходилось, и потому ей потребовалось время, чтобы научиться доводить воду до нужной температуры, не отключая душ полностью. Намыливаясь и втирая в мокрые волосы шампунь, она гадала, морская ли это вода, только подогретая, а если нет, как удается лайнеру запасать так много пресной? Наверное, здесь есть цистерны, думала Эйлиш, а может, они дождевую собирают. Так или иначе, постояв под водными струями, она почувствовала, что ей впервые со времени отплытия из Ливерпуля стало немного легче.

В вечер перед прибытием Эйлиш сходила в столовую – с Джорджиной, которая сказала, что выглядит она хуже некуда и, если не принять какие-то меры, ее задержат на Эллис-Айленд и поместят в карантин или, самое малое, подвергнут полному медицинскому осмотру. Когда они вернулись в каюту, Эйлиш предъявила Джорджине свой паспорт и документы, желая доказать, что проблем с въездом в Соединенные Штаты у нее не будет. И сказала, что ее встретит отец Флуд. Джорджину, по ее словам, удивило, что у Эйлиш имеется полное, а не временное разрешение на работу. Она думала, что теперь раздобыть такую бумагу непросто – даже с помощью священника. А потом попросила Эйлиш открыть чемодан и показать взятую с собой одежду: Джорджине хотелось выбрать для нее правильный наряд, в котором Эйлиш сойдет с судна, а заодно и убедиться, что тот не будет помятым.

– Ничего чересчур броского, – сказала она. – Нам ни к чему, чтобы вас приняли за потаскушку.

И выбрала белое платье Роуз, с красным цветочным узором, простой кардиган и неяркий шарфик. Потом осмотрела три пары туфель и отдала предпочтение самым простым, сказав, что их необходимо начистить до блеска.

– Плащ понесете перекинутым через руку и постарайтесь выглядеть так, точно вы хорошо знаете, куда направляетесь. Да, голову больше не мойте, на корабле такая вода, что волосы дыбом встают, получается что-то вроде металлической мочалки. Чтобы прилично выглядеть, их потом часами расчесывать приходится.

Утром Джорджина уложила свой чемодан, чтобы отнести его на палубу, и принялась подкрашиваться, а Эйлиш, уже расчесавшую волосы, заставила еще поработать щеткой, дабы сделать их попрямее и собрать на затылке в узел.

– Вид у вас уж больно простецкий, – сказала она. – Ну ничего, я подведу вам глаза, подрумяню, подкрашу ресницы, и никто не решится вас остановить. Чемодан ваш не хорош, но тут мы ничего поделать не можем.

– А что с ним не так?

– Выглядит слишком ирландским, а ирландцев они останавливают.

– Правда?

– Постарайтесь не показаться им слишком испуганной.

– Я просто голодна.

– Все голодны. Но, дорогуша, они это заметить не должны. Притворяйтесь сытой.

– К тому же дома я почти никогда не красилась.

– Ну, вам ведь предстоит ступить на землю свободных и отважных людей. Все-таки я не могу понять, как вы смогли получить в паспорт тот штампик. Должно быть, у вашего священника большие связи. Задержать вас они могут, только заподозрив, что вы больны туберкулезом, поэтому ни в коем случае не кашляйте. Другая причина – какая-то замысловатая глазная болезнь, забыла, как называется. Стало быть, держите глаза широко раскрытыми. Иногда они вообще никого не останавливают, только документы просматривают.

Джорджина усадила Эйлиш на нижнюю койку, лицом к свету, и велела ей закрыть глаза. В течение двадцати минут она неторопливо трудилась над лицом Эйлиш, нанося на него тонкий слой косметики, румяня щеки, подводя веки и крася ресницы. Потом собрала ее волосы сзади. А закончив, отправила Эйлиш с тюбиком губной помады в ванную комнату, предупредив, что следует лишь чуть-чуть подкрасить губы и постараться не размазать помаду по всей физиономии. Увидев себя в зеркале, Эйлиш удивилась. Она выглядела повзрослевшей и, подумалось ей, почти красивой. Ей захотелось научиться правильно наносить косметику – как это умеют Роуз и Джорджина. По ее представлениям, выгляди она, как сейчас, ей было бы легче иметь дело с незнакомыми людьми, с теми, кого она, может быть, никогда больше не увидит. Она бы тогда меньше нервничала, думала Эйлиш, а может, и больше, но по-другому, потому что, если бы она каждый свой бруклинский день одевалась, как сегодня, люди обращали бы на нее внимание и, возможно, приходили к неверным выводам на ее счет.

Часть вторая

Эйлиш проснулась посреди ночи, сбросила одеяло на пол, попыталась уснуть снова, накрывшись одной простыней, но и под ней было слишком жарко. Тело просто купалось в поту Шла, скорее всего, последняя, так ей сказали, теплая неделя; скоро температура спадет, и тогда уж без одеяла не обойдешься, пока же стояла влажная жара, а люди передвигались по улицам медленно и устало.

Ее комната находилась в тыльной части дома, прямо напротив ванной, только коридор перейти. Половицы в коридоре были скрипучие, дверь ванной комнаты тонкой, унитаз громогласным, поэтому, если другие постоялицы посещали ночью туалет или поздно возвращались домой в уик-энды, Эйлиш хорошо их слышала. Против того, что ее будили, она ничего не имела, лишь бы снаружи стояла темнота и можно было уютно свернуться в постели, зная, что еще есть время поспать. Так она могла выкинуть из головы все мысли о предстоящем ей дне. А вот просыпаясь уже засветло, она понимала, что до звонка будильника остался всего-навсего час, самое большее два, а после начнется день.

Ее домохозяйка, миссис Кео, была родом из Уэксфорда и любила поговорить с Эйлиш о своем родном городе, о воскресных поездках в Карракло и Рослэр-Странд, или о соревнованиях по хёрлингу[1 - Ирландский травяной хоккей. – Здесь и далее примеч. перев.], или о магазинах уэстфордской Мэйн-стрит, или о людях, которых она помнила. Поначалу Эйлиш считала миссис Кео вдовой, поскольку на вопрос, откуда родом мистер Кео, та ответила лишь «из Килмор-Ки»[2 - Старая рыбацкая деревня в Ирландии.] да печально улыбнулась. Позже, заговорив об этом с отцом Флудом, Эйлиш услышала, что самое правильное мистера Кео не упоминать, потому как он сбежал на Запад со всеми семейными деньгами, оставив жене лишь долги да дом на Клинтон-стрит – и никаких средств к существованию. Потому-то, сказал отец Флуд, миссис Кео и сдает комнаты и пустила в свой дом еще пять жилиц, кроме Эйлиш.

В доме миссис Кео занимала комнаты на первом этаже, где располагались ее спальня, ванная комната и личная гостиная. Имелся там и телефон, однако хозяйка ясно дала Эйлиш понять, что ни при каких обстоятельствах сообщений для жилиц она не принимает. Две девушки жили в цокольном этаже, четыре – на верхних этажах; каждой дозволялось пользоваться большой кухней на первом, где миссис Кео накрывала для них ужин. Они могли, как было сказано Эйлиш, в любое время заваривать чай или кофе, но должны использовать для этого собственные чашки и блюдца, каковые надлежало затем мыть, вытирать и убирать на место.

По воскресеньям миссис Кео к ним не выходила, таково было ее правило, девушкам следовало самим готовить себе еду, начисто за собой прибирая. Миссис Кео сказала Эйлиш, что по воскресеньям ходит к ранней мессе, а вечером играет с подругами в старомодный, серьезный покер. О покере, отметила Эйлиш в письме домой, она говорила так, точно это еще одна из ее воскресных обязанностей, выполняемых лишь потому, что так полагается.