Волк равнин. Повелители стрел

Взгляд Илака требовал, чтобы Тэмучжин потупил голову, но мальчик вдруг ощутил, как в груди закипает гнев. Он знал, что отец простит им все, как только увидит орлят. Он поднял руку, чтобы братья остановились, и даже Бектер натянул поводья. Илак вынужден был развернуть коня.

– Ты не поедешь с нами, Илак. Возвращайся, – бросил Тэмучжин. Он заметил, что воин напрягся, хотя и покачал головой с показным спокойствием. – Сегодня сыновья Есугэя путешествуют только с орлами, – добавил Тэмучжин, ничем не выдавая внутреннего веселья.

Братья заухмылялись, довольные общей тайной и хмурым видом Илака. Воин бросил взгляд на Бектера, но тот смотрел куда-то за горизонт.

– Отец вобьет тебе подобающее смирение в задние ворота, – сказал Илак, скривившись от злости.

Тэмучжин спокойно смотрел на старшего воина отца. Даже конь мальчика стоял под ним совершенно неподвижно.

– Нет. Однажды один из нас станет ханом, Илак. Помни об этом. Возвращайся, кому я сказал. Мы поедем одни.

– Поезжай, – велел Бектер более глубоким, чем у братьев, голосом.

У Илака был такой вид, словно он получил оплеуху. Он опустил глаза и развернул коня. Не сказав больше ни слова и только кивнув, он уехал. Мальчики остались одни, дрожа от странного облегчения. Тэмучжин был уверен, что им ничто не грозит. Илак не настолько глуп, чтобы поднимать меч на сыновей Есугэя. В худшем случае он избил бы их и отправил домой пешком. Однако Тэмучжин чувствовал себя так, словно выиграл битву. Он всю дорогу до реки и улуса отцовского племени ощущал на затылке взгляд Бектера.

Родные юрты еще не были видны, но запах застарелой мочи в дыхании ветра сыновья Есугэя уже почувствовали. За зиму, проведенную племенем в тени Делиун-Болдаха, испражнения впитались глубоко в землю вокруг жилищ. В ночной темноте человек не осмеливается отойти далеко от юрты. Поэтому запах мочи стал запахом родного дома.

Илак спешился у юрты Есугэя. Он явно собирался насладиться приятным зрелищем. Ведь мальчишкам от отца наверняка здорово влетит. Но Тэмучжин лишь усмехался про себя и высоко держал голову. Следом за ним шли Хасар и Хачиун, а Тэмуге плелся сзади, влекомый запахом жареной баранины. Бектер, приблизившись к родительскому жилищу, погрузился в привычное надменное молчание.

Заслышав приветственное ржание коней, Есугэй вышел из юрты. На бедре его висел меч. Хан был в сине-золотом халате до колен, штаны и сапоги хорошо вычищены. Сегодня он казался выше обычного. На лице его не читалось гнева, но мальчики знали, что он умеет скрывать чувства и гордится этим умением. Такому должен обучиться каждый воин. Однако по внешнему виду сыновей Есугэй каждый раз без труда угадывал их настроение. Он заметил, что у Тэмучжина что-то за пазухой, наверняка хрупкое и ценное. Братья его тоже едва скрывают волнение. Даже Бектер в глубине души чем-то очень доволен. И Есугэю стало любопытно, что же такое они привезли.

А еще он заметил, что Илак держится поблизости, хотя и делает вид, что чистит коня. И это человек, кобыла которого всегда ходит с хвостом, полным грязи и колючек! Есугэй хорошо знал Илака и понимал, что его мрачное настроение связано, скорее всего, с мальчиками. Он пожал бы плечами, но давно привык ничему не удивляться. Как подобает истинному воину. Поэтому выбросил из головы мысли об Илаке.

Хасар и Хачиун спешились, на мгновение заслонив Тэмучжина. Есугэй присмотрелся к сыну внимательнее и увидел, что за пазухой у него что-то шевелится. От радостного предвкушения сердце отца забилось чаще. Однако он не собирался облегчать жизнь сыновьям.

– У вас родилась сестра. Роды проходили тяжело. Ваша мать чуть не истекла кровью. По вашей вине.

И тут мальчишки потупили взоры. Отец хмурился, едва сдерживаясь, чтобы не отлупить их всех. Думают только о себе.

– Мы были на красной скале, – пробормотал дрожащий Хачиун, чувствуя на себе испытующий отцовский взгляд. – Тэмуге видел там орла, и мы полезли искать гнездо.

Сердце Есугэя запело. Только одно могло шевелиться под рубахой Тэмучжина, но он едва смел на это надеяться. Никто в племени уже три поколения не заводил себе орла, с тех пор как Волки пришли с далекого заката. Эти птицы стоили больше, чем дюжина отличных скакунов, и не в последнюю очередь из-за дичи, которую могли добыть на охоте.

– Ты принес птицу? – спросил Есугэй, шагнув к Тэмучжину.

Мальчик больше не мог сдерживаться и расплылся в улыбке, горделиво выпрямившись под взглядом отца.

– Мы с Хачиуном нашли двоих, – сообщил он, шаря за пазухой.

Суровое лицо отца смягчилось, он улыбнулся, сверкнув белыми зубами на темном лице, жидкая бородка дрогнула.

Тэмучжин осторожно достал птенцов и положил их отцу на ладони. Увидев свет, орлята запищали. А мальчик вдруг почувствовал, как пусто и холодно стало за пазухой. Он смотрел на красного птенца глазами хозяина и друга, следил за каждым его движением.

От восторга Есугэй был не в силах вымолвить ни слова. Заметив, что Илак подошел поближе, чтобы посмотреть на птенцов, хан поднес их к лицу, с интересом разглядывая. Затем повернулся к сыновьям:

– Идите к матери. Все. Просите прощения за то, что ушли, и поклонитесь сестричке.

Тэмуге бросился в юрту, не дав отцу закончить фразу, и все услышали, как Оэлун закричала от радости, увидев младшего сына. Хачиун и Хасар последовали за ним, но Тэмучжин и Бектер остались стоять на месте.

– Один чуть поменьше, – сказал Тэмучжин, показывая на птенцов. Он так отчаянно хотел, чтобы отец не отсылал его от себя. – У него перья красноватые, и я назвал его красной птицей.

– Хорошее имя, – согласился Есугэй.

Внезапно заволновавшись, Тэмучжин закашлялся:

– Я думал оставить его себе, то есть красную птицу. Здесь же два орла.

Есугэй холодно посмотрел на сына.

– Протяни руку, – потребовал он.

Тэмучжин повиновался, не понимая, чего хочет отец. Есугэй оставил спеленатых птенцов на одной ладони, а другой надавил на руку Тэмучжина.

– Когда птенцы вырастут, то будут весить не меньше собаки. Сможешь удержать собаку на запястье? Нет. Это великий дар, и я благодарен тебе. Но красная птица – не для мальчика, даже не для моего сына.

На глаза Тэмучжина навернулись слезы. Все утренние мечты рухнули. Казалось, отец не замечает сыновнего гнева и отчаяния. Есугэй повернулся и подозвал Илака. Его усмешка показалась Тэмучжину неприятной и глумливой.

– Ты первый мой воин, – сказал Есугэй. – Красная птица – твоя.

Глаза Илака расширились от восторга. Он почтительно принял птицу, совершенно позабыв о мальчиках.

– Ты оказываешь мне великую честь, – отвечал он, почтительно склонив голову.

– Ты служишь мне верно, и это честь для меня, – рассмеялся Есугэй. – Мы будем охотиться вместе. Сегодня вечером будем играть музыку для орлов, что прилетели к Волкам. – Есугэй обернулся к Тэмучжину. – Расскажешь старому Чагатаю о том, как вы поднимались на скалу. Пусть он сложит великую песнь.

Тэмучжин не ответил. Он не в силах был смотреть, как Илак держит красную птицу. Вместе с Бектером он нырнул в низкую дверь юрты – к Оэлун и маленькой сестричке. Мать сидела в окружении сыновей. Они услышали, как отец зовет воинов полюбоваться, что привезли ему наследники. Вечером будет пир. И все же почему-то неловко было смотреть друг другу в глаза. Радость отца много для них значила, но красная птица по справедливости должна была достаться Тэмучжину.

Вечером племя собралось вокруг костра. Горел кизяк, на огне жарилась баранина, кипели большие котлы. Сказитель Чагатай пел о том, как на красной скале были найдены два орленка, и его голос то поднимался до пронзительного визга, то падал до гортанного гудения. Молодые мужчины и женщины племени сопровождали песнь радостными криками, а Есугэю приходилось показывать всем любопытным птиц снова и снова, а те пищали, тоскуя по утраченному родительскому гнезду.

Мальчики, покорившие красную скалу, пили черный арак чашу за чашей, сидя в темноте у костра. Хасар стал бледным и молчаливым после второй, а Хачиун – после третьей – хрюкнул и медленно повалился на спину, чаша покатилась по траве. Тэмучжин смотрел на пламя, пока не перестал видеть все вокруг. Он не слышал, как подошел отец, да ему уже было все равно. Арак разогрел кровь, и Тэмучжину казалось, что по его венам течет радуга.

Подогнув под себя сильные ноги, Есугэй сел рядом с сыновьями. Халат, подбитый мехом, был надет на голое тело. Черный арак согревал Есугэя, к тому же он всегда говорил, что хану холод нипочем.

– Слишком много не пей, Тэмучжин, – сказал он. – Ты уже доказал, что достоин считаться мужчиной. Завтра я выполню отцовский долг – отвезу тебя к олхунутам, к племени твоей матери. – Тэмучжин бросил взгляд на отца, но тот не понял выражения золотистых глаз сына. – Мы посмотрим их дочерей, самых прекрасных на свете, и найдем ту, что согреет твою постель, когда у нее придет первая кровь. – И похлопал сына по плечу.

– И я останусь у них, пока Илак не вырастит красную птицу, – ответил Тэмучжин пустым холодным голосом.

Его дурное настроение перебило пьяное благодушие Есугэя.

– Ты сделаешь так, как говорит тебе отец, – отрезал хан и отвесил Тэмучжину крепкую затрещину, возможно более крепкую, чем намеревался.

Мальчик качнулся вперед, затем выпрямился и в упор посмотрел на отца. Но тот уже потерял к нему интерес. Он повернулся к Чагатаю и поддержал его одобрительными криками, когда старик пустился в пляс, взмахивая руками, как орел – крыльями. Чуть позже Есугэй заметил, что Тэмучжин все еще смотрит на него.

– Я пропущу курултай и скачки, – борясь со злыми слезами, сказал Тэмучжин, когда их взгляды встретились.

Лицо Есугэя было непроницаемым.

– Олхунуты тоже поедут туда. У тебя есть Белоногий. Возможно, они разрешат тебе скакать за них против твоих братьев.