В поисках серебряной пыли…

– Выпьем по «Буратино» прямо здесь, из горлышка?, – предложил дядя Сима.

– Выпьем, ага…

Лимонад был ледяным, запершило в горле, и я сразу почувствовал, что ночью будет приступ астмы. Но я упрямо пил, потому что вдруг понял: в школу не пойду, хочу побыть дома. Просто постоять у окна.

Bagatelle

(эссе)

В подвале у нас пахло луковой шелухой, сушёной зеленью, грецким орехом, и корвалолом. То есть, пахло, конечно, яблоками – антоновкой, крымкой, бродскими, кехурой, "бананами", но я давно унюхал, что точно так же – яблоками – пахнет и корвалол дедушки Григола.

Мама отправила меня за банкой персикового компота, но в полумраке определить, где персик, где абрикос, где слива – не очень-то и просто. А, вот он, персиковый, кажется, на верхней полке…

Я приподнялся на цыпочках и почти дотянулся до банки, но как-то неловко сбил пробку у передней большой бутыли и тут же мне в нос ударил знакомый аромат бабушкиных конфет с ликёром. Точно, это была наливка из лепестков роз! Мне ли не знать, как пахнут эти невзрачные на вид розы, из которых получается вкуснейшее варенье в мире?! Ведь я помогал маме собирать эти колючие цветы, а потом долго вырезал маленькими ножницами белые основания лепестков: так надо, в них – вся горечь! Я аккуратно слегка погрузил палец в бутыль, поднёс его к носу, а потом облизал. Никогда в жизни – а мне было уже целых пять лет! – я не пробовал ничего вкуснее… Я слегка наклонил бутыль, припал к горлышку и сделал глоток. Горло немного обожгло, а через мгновение приятное тепло достигло и живота… Я отставил бутыль и прикрыл глаза. Голова слегка кружилась. Но совсем не так, как на лодках-качелях в городском парке за мостом, после которых меня почти всегда тошнило. Тут было другое…

Я решительно закрыл поплотнее пробкой бутыль с наливкой и на этот раз легко дотянулся до банки с компотом. Заметив, что после глотка наливки полумрак как-то рассеялся, я решил осмотреться: подвал был полон самых необычных вещей, чего я здесь раньше только не находил! Например, калейдоскоп дяди Мурата, папиного брата. Ну, калейдоскоп, понятно, принадлежал ему, когда Мурат был маленьким, а теперь-то он был мой! А музыкальная шкатулка! Заводишь её, открываешь, а там под музыку танцует балерина! Правда, к балерине я был равнодушен, уж лучше бы из шкатулки выскакивал кто-нибудь другой, клоун, например, или чёртик… Мне нравилась мелодия. А вот соседский Валерик Парастаев мог целый час пялиться на эту пляшущую балерину, без конца заводя пружину и шепча: «О, бак?с ма, Котик, какая у неё короткая юбка… М?н? ма, м?н?, посмотри…» Ну, так он и сломал шкатулку, – я от досады чуть не треснул ею Валерика по его большой лохматой голове! Вся надежда теперь на Мурата: он сказал, что отнесёт её чинить знакомому часовщику в еврейский квартал.

В подвале посветлело, сквозь низенькие окошки вдруг пробились лучи солнца, освободившегося на время от плена облаков. И тут я увидел чемодан, точь-в-точь такой же, какой я видел в кино «Приключения жёлтого чемоданчика»! Он лежал в углу, на полу, под фонарём «летучая мышь», который был сплошь в паутине. Я осторожно опустил на пол банку с компотом и пробрался по рассыпанным по полу запасам лука к чемодану. Щёлкнув два раза, он открылся легко – там были девчачьи игрушки, ну, куклы, какие-то дудочки, бантики…А вот резная коробочка с какой-то надписью, которую я не смог прочесть, потому что некоторые буквы были мне незнакомы. К коробочке крепилась металлическая ручка. Я стал крутить её и подвал заполнила, как-то необычно потрескивая, красивая мелодия! Я ещё раз внимательно осмотрел находку и нашел на коробке цифры «1912» …

Едва я выбрался из подвала во двор, как тут же столкнулся с дядей.

– Мура-а-т!, – заорал я, – посмотри, что я нашёл!

– Да-да, Кот, славная шарманка, – рассеянно пробормотал он, теребя свой тонкий щегольский ус «под Кларка Гейбла», как он сам говорил. Когда я подрос достаточно для того, чтобы смотреть фильмы с Гейблом, я вынужден был признать, что и усиками, и четким пробором, и чертами лица, и благородной сухощавостью дядя весьма походил на «короля Голливуда».

Мурат присел передо мной на мгновение на корточки, принюхался вдруг, придвинувшись к моему лицу, сам себе буркнул под нос «да нет, показалось», поднялся и взбежал по лестнице в дом.

А в доме за время моего отсутствия что-то переменилось. Родители были в бабушкиной большой комнате, я увидел их в проём двери ещё с веранды: они как-то растерянно сидели молча рядом на стульях. Бабушка сидела на диване и тоже молчала, не мигая глядя прямо перед собой. Того же, кто говорил, я не видел, а зайти в комнату не решился.

– Ну, вот ведь, как бывает, а? – мужской голос звучал хрипло и отрывисто. – Всю войну прошёл и – ничего, а?.. Вся грудь в наградах, четыре ордена Красной Звезды, а?.. А тут, в мирное, как говорится, время…

– Где это произошло?, – медленно, спокойно и непривычно глухо – у неё был высокий звонкий голос – произнесла бабушка.

– В Мурманске. В Мурманске, у?д?… Так трагически, а?.. И шестьдесят пять всего, он же пятого года, а?..

– Я поеду на похороны, – сказал отец дрогнувшим голосом.

– Конечно, – так же спокойно и глухо отозвалась бабушка. – Он твой отец. Ты видел его лишь раз в жизни, студентом… Это жизнь, так бывает. Теперь увидишь во второй и в последний. Он твой отец, – повторила она.

Мимо меня, успев на ходу потрепать меня по макушке, быстро прошёл в комнату Мурат и сел рядом с бабушкой. Я медленно повернулся и, бесшумно пройдя по длинной веранде, спустился во двор, устроился в гамаке под двумя сливовыми деревьями и принялся смотреть на ласточек, которые свили гнёзда над самой нашей верандой. В какой-то момент я, наверное, задремал, очнувшись от тихого голоса бабушки. Она стояла перед гамаком в своем строгом темно-сером костюме, с просто и строго уложенными волосами.

– Вот что…Пойдем в кино, Котик, – подала она мне руку, помогая выбраться из гамака.

– Что будем смотреть, бабу?

– Фильм называется "Влюбленные". На работе мне сказали, что фильм хороший.

– Мне не нравится название. Девчачье.

– Не понравится, уйдем с сеанса, обещаю.

– Ладно. В ложе будем смотреть, ба?

– Да, как обычно…

…Я до сих пор не могу понять – как? Как, почему я, пятилетний пацан, смотрел этот совсем недетский фильм и в с ё чувствовал так, как я чувствую нынче… Этот фильм закодировал мои будущие отношения с девушками, женщинами: диалогами, интонациями, музыкой, цветом, тембрами… Как такое возможно: в сцене в белоснежном летнем кафе, когда Рустам, дурачась, поёт, подражая Азнавуру, ошарашенный появлением девушки в белом, в белой же кепочке, влюбляется с первого взгляда, и – я точно помню – у меня стоит ком в горле. И я запоминаю слово в слово всё то, что он, бегущий за уезжающим автобусом, в котором едет о н а, шепчет-кричит ей:

– Девушка… Подождите, не уезжайте… Вот так (следует жест – проводит ладонью по горлу) нужно… Нет, я серьезно, без дураков. Честное слово, поговорить надо… (она, в автобусе, улыбаясь, отрицательно качает головой). Девушка, я Вас здесь ждать буду, ладно? Приходите, на одну минутку… Вот с ю д а… Нет! Вон туда! Там скамейка на берегу есть… На одну минутку! Если сегодня не сможете, то завтра – придёте?..

…Мы вернулись домой, бабушка пошла к себе. Дальше – провал. Помню, как проснулся от того, что за стеной, в бабушкиной комнате, звучит музыка. Родители спали. Ступая по холодному полу босиком, тихо открыл дверь, уткнулся носом в тяжёлую бордовую портьеру, вдыхая сладковатую пыль, чуть отодвинул её.

Она сидела за столом в том же строгом костюме, в котором была и днём. Из патефона лилось: "В сияньи ночи лунной…"

Я чихнул: пыльный бархат портьеры сделал своё дело.

– Котик, подойди, – не поворачивая головы, позвала бабушка. Я подошёл и сел за стол рядом. Перед ней лежал альбом с фотографиями. Она закрыла его, но, пока я подходил, успел заметить: альбом был открыт на фотографиях моего деда, её бывшего и единственного мужа.

– Кто это поёт? Иван Козловский?, – спросил я. Из всех оперных певцов я знал только его, благодаря недавно прочитанным «Денискиным рассказам» Драгунского.

– Это Собинов, Котик. Ария Надира из оперы Бизе «Искатели жемчуга».

– А я сегодня в нашем подвале шарманку нашёл, она красивую мелодию играет, – ляпнул я.

– Она играет багатель Бетховена «К Элизе» … Это была моя шарманка, мне её отец подарил в семь лет… Хорошо, что ты её нашел, м? хур.

– И ещё я в подвале нашел вкусную штуку, сладкую, из лепестков роз. Сделал один глоток. Маленький…

– А вот этого больше не делай, рановато. Мы с тобой выпьем, когда ты закончишь школу.

– Обещаешь?

– Обещаю…

…Обещания своего бабушка не сдержала. Она сгорела от рака, пережив деда на два года с небольшим.

…Спустя 45 лет в свой дебютный фильм «Спиридон» я включил арию Надира из оперы Бизе «Искатели жемчуга» в исполнении Леонида Витальевича Собинова. В память о том одном дне семидесятого года.

…А ещё через два года в обсуждении моего дипломного фильма принимали участие Одельша Агишев и Эльёр Ишмухамедов – автор сценария и режиссёр фильма «Влюблённые».

Да… А сохранить бабушкину детскую шарманку, игравшую багатель Бетховена «К Элизе», опус 59, я не сумел. А жаль…

Морская душа

(рассказ)

…Мне три года. Или четыре. Но не больше. Я проснулся, но не тороплюсь вылезать из-под одеяла – «берлоги». Холодно в доме.

Лежу, закрыв глаза и слышу стук отцовского топора во дворе. Из кухни раздается шипение и сладковатый дух – это мама готовит единственную кашу, которую я люблю – мучную. На воде, молоко терпеть не могу, бр-р-р …