Жемчужина у моря

– Стопроцентный хлопок, – перевела на бытовой язык Виолетта.

– Какие будем брать? – прикладывая к поясу мужа «семейные» трусы, поочередно: то в горошек, то в цветочек, то красные, то голубые, то оранжевые, интересовалась супруга.

Благоверный безразлично пожал плечами, кинув края губ к правому уху. Откровенно говоря, ему на это было глубоко наплевать, к тому же – из многолетнего опыта семейной жизни он знал, что мнение супруги будет диаметрально противоположным.

– Шо ты молчишь, как рыба об лёд?! – беззлобно пожурила мужа шкафоподобная, продолжая примерку.

– Ну, вот эти, – лысый равнодушными поросячьими глазками посмотрел на супругу, робко ткнув пухлым коротким пальцем в стопку трусов в горошек.

Та приложила к поясу суженого зелёные в коричневый горошек трусы:

– Сеня, не делай мине весело. Ты в них, как клоун Андрюша… с московского цирка. Шо ты кидаешь брови на лоб?! – предупредила несмелую попытку мужа обидеться благоверная, грозно нахмурив густые всклокоченные, не знавшие «прополки» брови.

Виолетта хихикнула от столь оригинального сравнения.

– Ну, тогда эти, – лысый указал на стопку трусов в цветочек.

– Эти?! Сеня, для зачем у тебя глаза спереду, а не сзаду? – покупательница, на всякий случай, приложила к поясу супружника трусы в цветочек, крутя головой. – Эти, как клумба. Так на клумбе ж должно шо-то расти!

Виолетта прыснула, прикрывая ротик ладошкой.

Сеня покраснел, но мужественно промолчал, к тому же разные весовые категории не давали ему ни малейшего шанса на возражение. Жульдя-Бандя улыбался, упиваясь уникальным одесским наречием.

Аборигенка приложила к поясу мужа голубые трусы, потом красные, снова голубые. Покрутила головой, дескать, голубые идут вразрез с его ориентацией, хотя, возможно, у неё были более приземлённые мотивы.

В очередной раз, приложив зелёные в коричневый горошек, супруга вынесла окончательный приговор, который обжалованию не подлежал, как, впрочем, и предыдущие:

– Вот эти тебе к лицу.

– Подлецу всё к лицу, – равнодушно согласился толстячок, ничуть не отягощённый приговором.

– Сеня, замолчи свой рот! – благоверная, как всякая вполне состоявшаяся эгоистка и мужененавистница, сурово посмотрела на суженого, который позволил себе разевать пасть без спроса. – Не тошни мне на нервы, а то останешься как есть.

Человека с повышенным воображением капли выступившей на Сениной лысине испарины убедили бы в том, что голова от обиды и безысходности плачет.

– Шо за трусы?! – обратилась она к лоточнице, вынимая из сумки кошелёк. – Пять рублей?! Ви хорошо хотите, – она протянула трусы обратно, другою рукой суя червонец. – Эти берите взад, а дайте две пары..красных. Глубокое вам мерси.

Жульдя-Бандя, насильственно удерживающий себя от комментария, всё же не смог не проникнуть в диалог супругов:

– Вы в них как герой Перекопа!

Аборигенка хихикнула от столь тонкого и удачного сравнения:

– Осталось купить будёновку и шашку.

Толстячок, улыбнувшись, удовлетворительно кивнул, подразумевая, что для защиты от такой стервы шашка не помешала бы.

– Десять пар! – грозно, как «десять лет!» от окружного судьи, объявила шкафоподобная.

– А на шо мне десять пар?! – попытался оспорить приговор Сеня, зная наверняка, что пересмотра не будет.

Покупательница воинственно определила руки на своих жирных бёдрах:

– А ты шо – помирать собрался?! – она, ужалив ядовитым взглядом своего житейского спутника, угрожающе сморщила лоб, давая понять, что у того нету права и на это.

– А шо я тебе, как тореадор, всё время буду в красных трусах? – на всякий случай, пропищал супруг.

– Сеня, не бери меня за здесь! – сурово предупредила покупательница, что означало завершение прения сторон и то, что «свобода слова» – один из основополагающих столпов демократии – может проявляться, как и во всей России, только утробно…

Сеня пригорюнился, взирая на то, как жена укладывает в сумку партию красных пролетарских трусов, в одних из которых, без сомнения, его и похоронят.

– Ну, шо ты стоишь, как сирота казанская?! – шкафоподобная сгребла инфантильного мужа под руку, растворившись с ним в бурлящей людской каше…

Не имея больше достаточных оснований отвлекать девушку от работы, бродячий философ-абстракционист со словами:

– Жди меня, и я вернусь, – сделал несмелую попытку покинуть место приземления, но был пленён лоточницей.

Она придержала его за руку и, изобразив трагическое, как по усопшему коту, лицо, спросила:

– Хоть каплю жалости храня – вы не оставите меня! (А. Пушкин)

Потом, на клочке бумаги оставив запись карандашом – «Суворова 13/29», протянула манускрипт так и не состоявшемуся покупателю со словами:

– Я живу одна. Будет желание – заходи.

– На ето я пойтить не могу! – темпераментный воздыхатель артистично отобразил сие руками, копируя Папанова в роли Сени из легендарной «Бриллиантовой руки». – Я должен предупредить Михал… Иваныча.

– До встречи… кто ты там у нас… – застуженный артист?

– Этот листик был с Востока в сад мой скромный занесён! (И. Гёте) – принимая огрызок бумаги, прокомментировал невинное на первый взгляд событие бродячий шарлатан.

Напоследок, как галантный кавалер, не без удовольствия облобызав ручку лоточницы, заверил:

– Если только жив я буду, чудный остров навещу (А. Пушкин).

– А ты шо, помирать собрался? – играя кошачьими глазками, словами шкафоподобной вопрошала Виолетта.

– А где гарантия, что пролетающий мимо метеорит не заинтересуется моей кроткой гениальной личностью?

С этим кроткая «генитальная личность» (как ранее подметила промтоварная королева) уверенным шагом двинулась в направлении побережья.

Запах моря и чарующая неизвестность увлекали в свои объятия.

– Чудеса в решете, – думал странствующий женолюб, – красивая и умная. В одном лице два взаимоисключающих начала. Придётся, наверное, ей всё-таки отдаться.

Глава 10. На пляже «Аркадия»

Тёплый ветерок делающей свои предсмертные вздохи весны настолько отчётливо доносил шум прибоя, что казалось, будто море было уже под ногами. Вода манила ветреного повесу, вероятно оттого, что по гороскопу он был не человеком вовсе, а рыбой.