Сомнамбула. Стихи

– Клянись, что больше никогда, до дней последних донца
Не будешь складывать стихов! Иначе берегись:

Я вырву грешный твой язык, и уголь вставлю в глотку, —
Изрек поэт, сверкнул зрачком, и грозно замолчал.

Представьте себе, представьте себе,
С такого перепугу,
Представьте себе, представьте себе,
И вы бы обосра…

– Простите, сударь, но сейчас я должен похмелиться.
Я быстро сбегаю к ларьку и тотчас же вернусь.
Не уходите никуда, держите крепко лиру,
И мы продолжим разговор, и поклянусь я вам.

Плакат «даешь стране угля» давно не актуален,
Однако же цветной металл по-прежнему в цене.
И, не дошедши до ларька, свернул я в подворотню,
Пока доверчивый поэт на кухне восседал.

Он будет в колокол отлит, а может, в вагонетку.
И пачку денег вручат мне, а может быть вручат.

Представьте себе, представьте себе,
Никак не ожидал он.
Представьте себе, представьте себе,
Такого вот конца.

    2006

В СОБСТВЕННОМ СОКУ

Я лежу на дне консервной банки.
Здесь не то чтоб жизнь, но безопасно.
Сам себе рассказываю сказки,
Сам в себя таращусь влажным глазом.

В море диком хищные акулы,
В море бурном злые водолазы,
И никто не знает, что в той банке
Я лежу, рассолом истекая.

Но однажды нож консервный звякнет,
Скажут, нос поморщивши: «Протухло»,
Поплыву я снова в сине море…
Поплыву! Пускай и кверху брюхом.

    2007

ПИСЬМО ДЕПУТАТА М. ВООБРАЖАЕМОМУ ДРУГУ

Милый друг! Я пишу тебе, лежа под раскладушкой.
Не от смеха лежу – здесь так принято в тихий час.
Вот еще один полетел из гнезда кукушкой…
Извини, заговариваюсь. Подробнее – в следующий раз.

Милый друг, по секрету – власть захвачена душевнобольными.
Санитары бежали, кое-кто в дамском платье, подпольно.
Лишь прижавшись к паркету, можно грезить иными
Мирами. Только это немного… немного… немного больно.

Нас не бьют – нет, не думай. Это я сгоряча.
Если что – мы, конечно, побьем себя сами.
На стене в ординаторской до сих пор висит портрет главврача.
Нет, не этого, а того – с усами.

Дорогой, так уж вышло. Не вышло бы как-нибудь гаже.
Досадно одно: в подштанниках или без
Наш главарь себя видит не Гитлером, и не Наполеоном даже,
А каким-то Славой. Славой Капээсэс.

Знаю, друг, это выглядит, будто пишу донос.
Я и сам в прошлой жизни мнил себя санитаром.
Не хочу, не хочу, не хочу принимать всерьез…
Извини, я опять… Здравствуй, дедушка. С легким паром.

Я спокоен… спокоен… спокоен – как Штирлиц, как Будда.
И еще, знаешь, все-таки дело в том…
Отойдите, противные! Хватит! Я больше не буду!
Я уже под столом!

Забери меня, милый, отсюда.
Увези! Остальное потом…

    2013

«Мы все дико красивы, умны, и обласканы небесами…»

Мы все дико красивы, умны, и обласканы небесами.
День далек, а в ночи неважно, в которую сторону плыть.
Телефонная книга полнится мертвецами,
На столе поллитруха, и не с кем поговорить.

Разговаривать с мертвыми – словно петь Орфеем,
А живые ведь могут ответить, что-то спросить, поставить в тупик.
Я всегда притворялся – то волшебником, то злодеем…
Рифма – так себе, да и ритм – то не ритм, а лишь нервный тик.

Или так: раствориться в чужом монологе