Фаворит. Полководец

Хм. Четверо докторов, явно связанных с орденом Святого Игнатия, или обществом Иисуса, членов которого в простонародье величают иезуитами, были своего рода платой в негласной договоренности. Если Московская медицинская академия своего бывшего слушателя, лекаря Рудакова, предала анафеме, то иезуиты рассмотрели талант и рациональное зерно, обещающее хорошие всходы. Вот только покидать Псков Павел Валентинович наотрез отказывался.

Поэтому когда дошло до назначения Острожского, дружественно настроенного к Карпову, на должность инфлянтского воеводы, Иван разыграл и эту карту. Его пожелания относительно Константина Ивановича были вполне обоснованными. Он успел повязать шляхтича экономическими интересами и был с ним дружен лично.

В качестве воеводы Острожский вполне способен обезопасить псковские земли от набегов со стороны шляхты. Не из любви к Карпову или псковичам. Нет. Ему это просто выгодно. Вот и все.

Орден получал возможность перенять обширные познания в области медицины, а также создать разветвленную сеть, поскольку иезуиты совершенно открыто находились в Пскове. Словом, выгоды были очевидны, и провинциал не устоял от соблазна.

Кандидатуру Острожского, поборника православной веры, поддержали иезуиты. Не открыто, разумеется. Братья вообще предпочитали оставаться в тени. Но ведь не обязательно выступать с пламенными речами, чтобы довести свое слово до сейма.

И вот как раз об этом-то и напомнил сейчас Ивану Кузьма. И коль скоро даже он говорит, что с этими медиками не все так просто, то опасность и впрямь реальна.

– Что ты предлагаешь, Кузьма?

– Пришла пора их выслать. Константин Иванович за это время успел укрепиться на воеводстве. Шляхтичи ему верят, а тех, кто не поддерживает его, он либо подчистил, либо выпроводил за пределы воеводства. Так что, случись, может и в рокош сесть. Опять же, Карл вот-вот на Корону[8 - Корона – самоназвание Польского королевства.] нападет. Глядишь, Августу не до усмирения взбунтовавшегося воеводства станет. А эти змеи в Пскове такой клубок выведут, что нам потом не расхлебать.

– А не вывели еще? – Иван с сомнением посмотрел на главного безопасника.

– Говорю же, нет у меня уверенности. Ловкие шельмы. Но нужно убирать их. И с судом не затягивать, – с кислой миной ответил Овечкин.

– Хорошо. Пожалуй, так и поступим. Пора прекращать заигрывать с орденом. Проведем дознание, суд, а там и выпроводим этих лекарей к ляду. И надо бы под это дело подчистить малое вече, дабы бояре чуть присмирели. А то больно сильно ставят палки в колеса.

– Все сделаем, как и собирались. Даже не сомневайся. Комар носа не подточит.

– Вот и ладушки.

Рудаков извлек из подмышки раненого термометр и вгляделся в столбик ртути. Тридцать семь и две десятых. Взгляд на температурную карту в истории болезни. Ага. В прошлый раз было ровно тридцать восемь. Наблюдаются значительные улучшения.

Передал градусник и историю болезни сопровождавшей его сестре милосердия. Та изучила показания и, вооружившись пером, сделала запись в карте. После чего передала бумаги сопровождавшим Рудакова лекарям. Потом забрала у другой сестры историю следующего больного, на койку которого присел лекарь.

Несмотря на все новшества Карпова, бумага остается достаточно дорогим продуктом. Но Иван и не думал экономить на госпитале. Накопление статистики весьма важно в деле врачевания. Именно на основе ее ведется систематизация наблюдений, благодаря чему изучаются болезни и вырабатываются способы их лечения.

– Так. Что у нас тут? Ранение брюшной полости. Как самочувствие? – поднимая веко раненого, поинтересовался лекарь, даже без градусника понимая, что тот буквально горит.

Ответа не последовало. Сил раненого хватило только на то, чтобы безрезультатно попытаться облизать потрескавшиеся губы. Рудаков извлек у него градусник. Сверился с картой. Н-да. Температура подросла. Никакие настойки не помогают ее сбить. Очевидно, внутри прогрессирует воспалительный процесс. Все же операции на грудную и брюшную полости все еще чаще приводят к гибели пациентов, нежели к их излечению.

Сколько Рудаков ни бился, но общий процент смертей так и не удалось снизить. Выживала хорошо как половина пациентов. Именно поэтому он берется оперировать далеко не все раны. Только если абсолютно уверен, что имеет место смертельное ранение.

Этот пациент был безнадежен изначально. Пуля угодила в живот и повредила кишечник. Процент выживших после таких ранений не превышал и тридцати. И этот тоже отправится на кладбище. Плевать, что ранен он во время покушения на боярина Карпова и жить ему все одно недолго. Павел Валентинович всегда боролся за своих пациентов до последнего.

Опять же. Смерть раненого не будет бесполезной. Процесс лечения, характер раны, порядок операции и состояние его внутренних органов – все это документируется самым тщательным образом и послужит еще одним кирпичиком в создании новой вехи в науке хирургии.

– Этого готовьте к операции, – передавая сестре градусник и возвращая историю болезни, распорядился Рудаков.

– Хорошо, Павел Валентинович, – делая отметку в карте и истории, отозвалась девушка.

Сопровождавшие Рудакова медики вновь приступили к изучению истории. При этом они тихонько переговаривались, дабы не мешать главному лекарю госпиталя. Сейчас они только обмениваются мнениями. После обхода последует совещание в кабинете Рудакова, где они обсудят все самым тщательным образом. Право голоса имеет каждый. Это непреложное правило псковского госпиталя…

– Поздравляю, Павел, видимо, вы опять оказались правы, – произнес Арман Дюваль.

Отсалютовал бокалом с рубиновым вином и отпил небольшой глоток благородного напитка. Рудакову ничего не оставалось, кроме как ответить тем же и вслед за хозяином квартиры устроиться в кресле у камина.

В отличие от европейцев, в Пскове не было принято отапливать дома каминами. Они никак не могли заменить русскую печь. В последние годы все больше получали распространение так называемые московские печи. Кстати, поговаривают, что вроде как тоже детище дружка Рудакова, боярина Карпова. Во всяком случае, все чугунное литье для них выделывается на заводе его батюшки.

Но вместе с тем на Руси распробовали и камины. Правда, их устраивали больше в декоративных целях. Все же приятно посидеть у огня, ощущая исходящее от него тепло и слушая умиротворяющий треск горящих поленьев. При этом можно просто смотреть на завораживающее пламя, читать книгу или пробовать великолепное вино.

И уж тем более по окончании тяжкого трудового дня. Семь операций, каждая из которых длительностью минимум в час. Слава богу, такое случается не так часто. Павел Валентинович, конечно, был готов посвятить себя медицине целиком и без остатка. Но порой все же необходимо отвлечься. Поэтому он без раздумий принял приглашение доктора Дюваля, дабы распить бутылочку бургундского, присланного тому с родины.

Этот француз прибыл в Псков два года назад по поручению провинциала. Но, признаться, меньше всего думал об интересах ордена. Мастерство и познания Рудакова в медицине были просто поразительны. Результаты же впечатляли. Да, молод. Да, отвергнут одним из лучших медицинских учебных заведений. Да, бунтарь и мыслит нестандартно. Но какое это имеет значение при достигнутых им результатах?

В свои сорок доктор Дюваль готов учиться у этого уникума, который на десять лет младше его. Эта дикая Московия уже подарила миру множество талантливых медиков, по достоинству оцененных в Европе. Но Рудаков поистине являлся самородком.

– Похвала преждевременна, и вы это прекрасно знаете, – так же отсалютовав бокалом и пригубив вино, возразил Павел Валентинович.

– Разумеется. Но ведь я и вовсе предполагал, что больной не выдержит операцию, упокоившись в объятиях Морфея. Однако он все еще жив и спит.

– Скорее находится в беспамятстве. Все же его внутренности были поражены некрозом. Думаю, он не протянет и до утра. К сожалению, его пример послужит лишь накоплению опыта, – пожал плечами Рудаков.

– Бесценного опыта, – указывая на собеседника бокалом, уточнил Арман.

– Согласен.

– Павел, позвольте мне быть с вами откровенным?

– К чему об этом спрашивать, когда вам отлично известно, что я как раз приветствую откровенность? – отставляя бокал на столик и откидываясь на спинку кресла, ответил Рудаков.

– Признаться, меня до глубины души возмущает тупость и недальновидность московской профессуры. Как можно было посчитать ваши начинания не заслуживающими внимания и не признать очевидного успеха во многих областях? Мало того, если верить слухам, то вы даже звания лекаря добились только благодаря протекции великой княгини де Вержи.

– Отчего же, это не слухи. Все в точности так и обстоит.

– Неслыханная недальновидность и закостенелость. В Европе вы уже были бы профессором со своей кафедрой, лабораторией и лечебницей, – с пылом, присущим французам, проговорил Дюваль.

– Арман, вы хороший доктор. Но тем не менее не встретили поддержки или особой опеки.

– Я – это всего лишь я, – с нескрываемым сожалением и весьма самокритично заметил тот. – Пусть мне и нелегко это признавать, но, несмотря на нашу разницу в возрасте и соответственно мою более богатую практику, вы значительно превзошли меня во всем. Слышали такую поговорку: «Что позволено Юпитеру, то не позволено быку»?

– Иными словами, меня ждет особое отношение.

– Именно.

– Хм. В некотором роде заманчиво. Но… Каким бы скудным вам ни казалось финансирование госпиталя, на деле это не так. У меня есть все для работы и научных изысканий. В настоящее время я работаю над трактатом «О новом подходе в области хирургии».

– И чьим трудом будет этот трактат? Лекаря Рудакова? Павел, хорошо, вы не желаете оставлять Псков и перебираться в Европу. В конце концов, это ваше дело. Но поездка всего лишь на несколько месяцев позволит исправить страшную несправедливость. Вы уже давно достойны звания профессора. Я не сомневаюсь, что ваш друг и покровитель боярин Карпов выделяет широкой рукой средства на различные изыскания. Но даже он не может обеспечить достойное вас звание в научном мире.

Что и говорить, Дюваль надавил на больную мозоль Рудакова. Он не испытывал стеснения в средствах и материале для работ. Более того, Карпову удалось каким-то непостижимым образом решить вопрос с церковью. Нет, она по-прежнему не одобряла то обстоятельство, что Павел препарирует трупы. Священники просто не замечали этого. Ну и лекарь не выпячивался.

Иван много сделал для своего друга. И готов сделать еще больше. Но он не имел возможности удовлетворить его тщеславие. Карпов как-то предложил не заморачиваться и начать называться профессором. Мотивация была железной: ни один из самых известных медиков современности не мог соперничать с Павлом в деле врачевания. Вот только это попахивало самозванством. Рудакову же хотелось признания.

Дюваль точно знал, куда бить. О том, что удар достиг цели, говорило изменившееся выражение лица собеседника. Поэтому француз начал развивать наступление, нанося удары в слабую точку. Он переходил на различные темы, поминал разных людей, страны и города. Он высмеивал одних и восхищался другими. Но неизменно в той или иной мере его слова с завидным постоянством дергали за струну тщеславия непризнанного гения.