Вепрь. Феникс

– За заступничество благодарствую, да только мне никуда ехать не нужно. Я все мамке обскажу, настои и травки дам, сама управится. Только изредка навещать буду, глянуть, что да как. А вот мальцу ходу отсюда нет. Не перенесет он пути. В доме, в тепле и уюте ему надлежит быть. Поэтому хоть земля разверзнется, а в дорогу ему никак нельзя. Смерть это верная… Ох, Отец Небесный! Нешто натворил чего, горячая головушка?!

Градимир и Боян недоумевающе переглянулись – уж слишком резкая перемена произошла с бабкой. Но в следующее мгновение сообразили, что смотрит она вовсе не на них, а куда-то им за спину. Мужчины обернулись. Туда же взглянула и Смеяна, все так же прижимая к груди притихшего младенца. К подворью со всех ног бежал Добролюб, с окровавленными лицом и руками, сжимая скинутый с плеч кафтан. Бежал так, словно за ним сто чертей гонятся и вот-вот нагонят.

– Бабушка! Неждана!

– Чего голосишь? Натворил чего?

– Неждана, – протягивая ей свернутый кафтан, тоже в крови, произнес мужчина.

И вот ведь странность: лик страшен настолько, что кажется, иного выражения, кроме свирепости, на нем и быть не может, но вот читаются на лице и страх, и растерянность, и тревога, и еще бог весть что.

– Мила?

– Со стены упала, насмерть расшиблась.

– Ох, Отец Небесный!

Никто еще толком ничего не понял, а бабка уж выхватила из его рук кафтан, как-то подозрительно пискнувший, и стремглав унеслась в дом. Добролюб – за ней. Ага, размечтался! Дверь прямо перед носом захлопнулась, только и услышал:

– Тут побудь.

Что ж, делать нечего. Остался в прихожей, переминаясь с ноги на ногу. Через пару минут бабка вновь появилась на крыльце и глянула на Смеяну:

– Мальца-то грудью кормишь?

– Кормлю, – растерянно ответила та.

– А ну подь сюды.

Вот расскажи кому, не поверят! Старуха из народа отдает приказания боярской дочке. Но никто даже и не подумал возражать властным распоряжениям лекарки, а молодая мать покорно проследовала в дом, все так же прижимая к себе дитя. Когда она вошла в уже знакомую комнату, то увидела, что на столе лежит туго спеленутый младенец, уже начавший хныкать. По опыту Смеяна знала: вот еще чуть – и округа огласится громким, требовательным плачем. Бабка указала на стол, где лежал младенец, и снова распорядилась не допускающим возражений тоном:

– Покормить нужно. Давай сынка подержу.

Боярская кровь есть боярская кровь. И тому, в чьих жилах она течет, не занимать гордости, гонору и спеси. Смеяна всегда знала, какое положение в обществе она занимает, и цену тому положению тоже знала. Вот только материнское чувство особенное. Стоит молодой матери увидеть беспомощное дитя, как разум тут же замолкает, уступая место сердцу. Смеяна, ни на мгновение не задумавшись, согласно кивнула, сунула Ратибора в руки старухе, а сама взяла кулечек и выпростала грудь.

– Ох!

– Что, милая? – участливо спросила старуха.

– Ну и хватка у него.

– У нее. Девка. А что хватка крепкая, так чего удивляться? Кровь – она не водица. А ты чего же сама кормишь? Никак мамку сыскать не смогли? – недоверчиво поинтересовалась Любава.

– Отчего же. Есть мамка, в воеводском доме осталась. Только моя матушка сказывает, что дите непременно должно материнским молоком вскармливаться, в нем сила. Вот коли моего не достает, то кормилица подкармливает.

– Мудра твоя матушка, – кивнула старуха и неожиданно добавила: – От ить беда. Как быть, даже не знаю.

– Что стряслось-то?

– Да по всему видать, мать ее преставилась. Не знаю, как там вышло, но догадку имею, что расшиблась она насмерть, а Добролюб, аспид наш местный, развалил ей уж мертвой живот и вытащил дитя.

– Это как же так-то?!

Что это? Никак страх в глазах мелькнул? Впрочем, что тут удивительного – такие страсти рассказывают.

– А вот так. Если поспеть вовремя, то дитя спасти можно. Он поспел, – пояснила травница.

Теперь в глазах молодой матери читалось восхищение: не каждому дано отважиться на такой поступок, на который решился Добролюб.

– Эвон и пуповину обрезал как зря. Но, видно, Отец Небесный любит его и длань над ним свою распростер. А как теперь быть, и не знаю. Нет среди местных баб кормящих матерей. Не упомню, чтобы такое было: прорва народу – и ни одной с грудничком.

– Так беда-то в чем? Чай, коровки не перевелись. Понятно, что сейчас молока взять неоткуда, но в крепости коров много, сама видела.

– Это так, да только слаба еще девка, ей хоть недельку материнское потребно. Ну да Отец Небесный не оставит. Коли направил туда Добролюба, – а иной вряд ли решился бы, – глядишь, еще разок Неждане поможет.

– Неждане? – переспросила Смеяна.

– Разве не слышала, как он ее величал? Видно, дочурку покойную в ней узрел. Теперь никому не уступит, себе заберет, оно и по праву.

– Как так?

– Дак его это дочка, потому и прежнюю Неждану в ней сразу узрел. Кровь, она сильнее любых уз будет.

– Бабушка, нам ить все едино тут оставаться, так давайте мы к себе ее пока заберем. Мамка-то своего младенчика дома оставила, у родственницы, а как покормит Ратиборушку, так и сцеживает, чтобы не перегорело молоко, так что беды в том не будет.

– Ох-ох-ох, доченька. Тут и без того не ведаю, как быть. Натворила старая головушка, совсем уж ума лишилась.

– Что случилось-то?

– Да случилось, красота ты моя ненаглядная. Ить какое дело, ребеночек этот не от честной мамки, а от гулящей.

При этих словах Смеяна непроизвольно дернулась, отчего Неждана выпустила грудь и тут же потешно зашевелила губами, стараясь вновь ее выискать. Старуха только виновато улыбнулась и собралась уже поменять детей, дабы вернуть матери законного отпрыска и забрать незаконнорожденную. Однако боярышня удивила ее. Слегка отвернувшись, словно желая сказать, мол, не трогай, поправила грудь – и девчушка тут же вцепилась в сосок, вырвав у кормилицы очередной непроизвольный вздох и улыбку.

– Грехи лежат на родителях, – внимательно глядя на младенца, убежденно проговорила она. – В детях нет греха, они чисты и замараться о них нельзя. Так матушка сказывала.

– А как же Боян?

– Было дело, что род наш едва не пресекся и вновь возродился стараниями простого люда, спасшего моего прадеда в младенчестве. Дети боярские молоком холопским взращиваются. А как иначе, так и нельзя?

– Это иное.

– Поймет, – убежденно тряхнула Смеяна головой, уверенная в своей правоте и в своем любимом муже.

Тем временем, наскоро ополоснувшись, Виктор отправился заниматься похоронами Милы, которая все так же лежала у стены, прикрытая остатками платья и платком. Когда он пришел, то обнаружил, что крестьяне не оставили тело без догляда: ее уже успели обмыть, а рядом двое мужиков наскоро ладили гроб из грубо отесанных досок. Люди встретили его настороженными взглядами, осеняя себя косым крестом. Однако когда узнали, что с девочкой вроде как порядок и о ней справляет заботу старая лекарка, немного поостыли, а если косились на Добролюба, то это уж по старой привычке. К детям отношение здесь было особым: человек, который, ничего не убоявшись, спас ребенка, заслуживал уважения. Вот кабы не уберег малютку… А раз так, то…

Время горячее, поэтому с похоронами затягивать никто не стал. Снесли покойницу в церковь, где батюшка ее отпел, а потом – на погост. Виктор не скупясь уплатил всем за старания и помощь. Были и те, кто отказался, но нашлись и те, кто оплату принял. Одним словом, все вышло по-людски. Обошлись без поминального обеда, но Волков всем присутствующим раздал монет, чтобы помянули покойницу, и тут уж от денег никто отказываться не стал, потому как помянуть – дело святое.

Глава 2