Я не Джордано Бруно! Десять книг в одной!

Трудный выбор Римского Папы Климента VIII

Конец мая 1592 года выдался на редкость жарким и безветренным. Ипполито Альдобрандини6 поправил красную шапку на голове из-под которой медленно стекали капли пота на темно красную накидку, которая полностью закрывала его плечи. Ровно четыре месяца назад он стал Римским Папой Климентом VIII7 и сидя в кресле своего предшественника Иннокентия IX8, опасался повторения его судьбы, ведь тот умер спустя всего два месяца и два дня после избрания его папой. Встряхнув головой, он взял со стола лист бумаги с доносом и ещё раз внимательно перечитал:

«Я, Джованни Мочениго, доношу по долгу совести и по приказанию духовника, что много раз слышал от Джордано Бруно, когда беседовал с ним в своём доме, что мир вечен и существуют бесконечные миры, которые неподвластны людскому пониманию. Всё существует по космическим законам по высшей иерархии, которую невозможно постигнуть без духовного познания мира. Джордано Бруно, говорил, что Христос совершал мнимые чудеса и был магом, который манипулировал неграмотными людьми, показывая им фокусы, что Христос умирал не по доброй воле и, насколько мог, старался избежать смерти, что возмездия за грехи не существует; что души, сотворённые природой, переходят из одного живого существа в другое. Он рассказывал о своём намерении стать основателем новой секты под названием „новая философия“. Он говорил, что Дева Мария не могла родить; монахи позорят мир; что все они – ослы; что у нас нет доказательств, имеет ли наша вера заслуги перед Богом».

Дочитав до конца, Климент VIII резко отбросил лист на край стола, на котором лежала большая стопка подобных доносов от Джованни Мочениго.

– Знать сильно разозлил его Бруно, если он каждый день пишет подобное, – раздраженным голосом произнес Папа, будучи по образованию юристом, прекрасно понимая, что означает этот донос.

Из окружения, мало кто догадывался, но Климент был абсолютным профаном в доктринальной области и в теологии, и его безуспешные попытки разрешить спор между теологами – иезуитами и доминиканцами, которые бесконечно дискутировали о границах влияния милости божьей на волю человека грешного и человека спасённого, ни к чему не привели. После долгих разбирательств и столкновениях разных точек зрения, он решил оставить всё как есть и не оглашать своего окончательного решения.

Но с этим доносом всё обстояло иначе, и избежать широкой огласки с человеком которого знают все, крайне сложно, по сути это был смертный приговор для Джордано.

Климент нахмурился, не торопясь достал из-под стола синюю бутылку и медленно налил прозрачную жидкость в элегантное скуделло9. Поднеся чашу к носу, он глубоко вдохнул, подождал несколько секунд, потом резко выдохнув, залпом осушил бокал до дна. Прикрыв от удовольствия глаза и причмокнув, он представил, как некогда сам делал эту «огненную воду» с весьма специфическим ароматом, которая стала визитной карточкой Италии и сейчас её называют – граппа.

За сто лет, с XV столетия, рецепт практически не изменился, на граппу идут кожица от винограда, его мякоть и мелкие косточки. Сначала их помещают под пар, впоследствии подвергают дистилляции.

У Климента были виноградники во Фриули10 именно на них изготавливали и почти год настаивали в дубовых бочках как односортовые, так и многосортовые пятидесяти градусные спирты которые со временем приобретали красивый янтарный оттенок. Больше всего Клименту нравилась молодая белая граппа, без выдержки, но, несмотря на это имеющая легкий приятный винный аромат и высокую крепость.

– Да уж воистину, молодое вино молодит, а старое, выдержанное старит, – тихо произнес Климент VIII, до краёв наливая второй бокал.

Уже неторопливо маленькими глотками он выпил, почувствовал, как благодатный огонь проникает во все клетки его тела, голова становится легче, идёт мягкое расслабление и отчетливо начинает проявляться решение этого сложного вопроса. Он сразу вспомнил, что Бруно – неаполитанец, а не подданный Венецианского государства, а трибунал Рима есть глава и высшая инстанция для всех остальных трибуналов. «Если нельзя решить проблему, надо передать её другим» – вспомнил он слова одного из своих друзей кардиналов заставивших конклав голосовать за него при выборе нового папы.

Резко вскочив из-за стола, он закричал:

– Бумагу, перо, срочное письмо в Рим11!

«Сжечь – не значит опровергнуть!»

Генеральный инквизитор Лодовико Мадруцци12 посмотрел на большой зал со сводчатыми потолками грязно белого цвета, у него было ужасное предчувствие чего-то нехорошего и виной тому был не предстоящий процесс над Бруно, а катрены Нострадамуса13 которые он прочитал накануне вечером. Потёртую рукопись, на французском языке датированную 1555 годом ему доставили на уничтожение, начав читать он, принял решение заменить её и на сожжение отдал другую. В книге он обратил внимание на Центурию 5, катрен 73, внимательно прочитанные строки, буквально потрясли его:

«Великий судья будет судить по ложному закону,

Когда придёт великий опустошитель будет наказан главный

за то, что наказал невиновного».

К горлу подкатился комок, явно подтверждающий плохое предчувствие. Немного помедлив, он открыл закладку на странице Центурия 6, катрен 21, которая прямо намекала на грядущие религиозные войны и казни:

«Когда храмы из камня будут разрушены,

И последует суд над первосвященниками,

Реки покраснеют от крови знати,

И чума, голод, огонь, безумие повсюду».

«Надо быстрее решить вопрос с этим Джордани, ведь это последний процесс перед его высоким назначением» – пронеслось у него в голове. Он медленно поправил чёрную мантию, откинул назад капюшон, поудобнее сел на высокий стул и твердо произнес:

– Начинаем слушание, введите еретика Джордано Бруно.

***

9 февраля 1600 года инквизиционный трибунал14 своим приговором признал Бруно «нераскаявшимся, упорным и непреклонным еретиком». Бруно был лишён священнического сана и отлучён от церкви. Его передали на суд губернатора Рима, поручая подвергнуть «наказанию без пролития крови», что означало требование сжечь живым.

В ответ на приговор Бруно заявил судьям: «Вероятно, вы с большим страхом выносите мне приговор, чем я его выслушиваю», и несколько раз повторил: «Сжечь – не значит опровергнуть!».

Друг Короля и сын Солнца

Суд над Джордано Бруно был для Ватикана не просто осуждением монаха-доминиканца, впавшего в ересь, это был суд над человеком, которого знали все от низов до самых верхов. Джордано Бруно поддерживал весьма дружественные отношения с королями Франции Генрихом III и Генрихом IV, британской королевой Елизаветой I, императором Священной Римской империи Рудольфом II и многими другими европейскими «властителями мира». По щелчку пальцев он мог получить кафедру и мантию профессора в любом европейском университете, его книги печатались в лучших типографиях, о его покровительстве мечтали лучшие умы континента. Главной визитной карточкой Джордано Бруно являлась вовсе не космология, а его великолепная память. Бруно развивал мнемонику – искусство памяти, которая была тогда на самом пике моды у интеллектуалов, и доказывал это на практике, ведь он помнил наизусть десятки тысяч книг, начиная от Священного писания и заканчивая арабскими алхимическими трактатами. Именно Джордано научил искусству запоминания Генриха III, который очень гордился своей дружбой со скромным доминиканским монахом.

Последняя из династии Тюдоров – королева Англии и Ирландии, Елизавета I15, которую за глаза называли Королева-дева16, позволяла заходить Джордано в свои покои в любое время и без доклада.

Кроме того, монархам доставляло удовольствие, как Бруно с издевательским изяществом «нокаутирует» своим интеллектом команды профессоров Сорбонны и Оксфорда по любым вопросам. Для Джордано Бруно интеллектуальные бои были своего рода спортом. Например, академики Оксфорда вспоминали, что он играючи мог доказать, что чёрное – это белое, что день является ночью, а Луна – Солнцем. По манере дискутировать он был подобен боксёру Рою Джонсу на ринге в лучшие свои годы – любители бокса хорошо поймут это сравнение. Нужно признать, едва ли благодаря только сверхъестественной памяти, Бруно оказался на короткой ноге с самыми влиятельными монархами Европы. Как вспоминали знающие его люди, какая-то невидимая сила двигала по жизни этого доминиканского монаха, c легкостью приводила его в лучшие дворцы Европы, охраняла от преследований инквизиции, ибо Бруно часто заносило в своих высказываниях по поводу богословия. Однако, неожиданно для всех, это сила дала сбой в мае 1592 года.

Бруно обладал удивительным талантом наживать себе врагов. Он прямо говорил с собеседником и отказывался от любой традиции, которую не воспринимал его разум, и прямо заявлял спорящим с ним, что они недоумки, невежды и глупцы. Джордано считал себя гражданином Мира и сыном солнца подобного богу Ра.

Несмотря на покровительство высших властей Англии, Джордано Бруно через два года в 1585 году был вынужден бежать во Францию, потом в Германию, где ему тоже было запрещено читать лекции. Бруно долгих семь лет провел в Священной инквизиции в Венеции и Риме.

Потерянное дело Джордано Бруно

Действие детективного романа, посвященного Джордано Бруно, могло бы начаться с незначительного эпизода в начале 1809 года. В период угасания своей власти император Наполеон отдал приказ об изъятии из секретных ватиканских хранилищ конфиденциальных материалов, принадлежащих папской инквизиции. Среди изъятых материалов находилось и дело Бруно, включавшее в себя протоколы допросов и текст вынесенного ему приговора.

После реставрации монархии Бурбонов, Ватикан обратился к Франции с неотложной просьбой о возврате документов. Однако надежды Святого Престола не оправдались: французы заявили о пропаже части архива инквизиции. Но произошло неожиданное событие, бумаги были найдены папским посланником в Париже, Гаэтано Марини, «в магазинах, торгующих рыбой и мясом». Оказывается, секретные архивы попали в парижские продуктовые лавки благодаря другому представителю римской курии, который продал их торговцам в качестве упаковочного материала.

После получения указаний из Рима об уничтожении особенно компрометирующих бумаг из архива инквизиторов Гаэтано Марини нашёл оригинальный выход: он продал их в качестве макулатуры парижской бумажной фабрике. Казалось бы, история завершена, но в 1886 году произошло ещё одно удивительное событие: ватиканский архивариус случайно обнаружил дело Бруно в пыльных папских архивах, о чём немедленно сообщил папе Льву XIII. Как документы с французской фабрики попали обратно в Рим, остаётся неразрешённой загадкой. Также вызывает сомнения подлинность этих документов. Ватикан долгое время скрывал эту находку от общественности. Дело Джордано было предано огласке только в 1942 году.

Донос

Тупое гусиное перо вывело полукруглую петлю, которой Джованни Мочениго обычно всегда заканчивал писать свою фамилию. Взяв с края стола прямоугольную баночку напоминавшую солонку, резким движением кисти он высыпал серый порошок на только что написанное и, помедлив секунду, аккуратно ссыпал в углубление стола. Встряхнув лист и убедившись, что чернила не растекаются, свернул его в трубочку и перевязал бечёвкой. Откинувшись на кресле, он устало посмотрел в окно, за которым виднелся Собор17 из красного как кровь кирпича, напоминавший готический замок с узкими проёмами окон.

Месть Джованни Мочениго

У Джованни Мочениго18 была ужасная память, сколько он не старался, не мог запомнить практически ничего, хотя должность патриция19 подразумевала причастность к высшей иерархии. Он знал, что, за глаза, над ним смеются, но больше всего его раздражал родной брат, который издевался над ним в присутствии окружающих. Пьетро Мочениго, был всего на 3 года старше его, но, несмотря на незначительную разницу в возрасте, Джованни всегда оставался в тени своего более успешного брата, постоянно скрывая лютую зависть и ненависть к нему. Его брат был успешен и знаменит, будучи дожем, он начал мирные переговоры с султаном Османской империи и даже встречался с ним лично.

Он вспомнил, как ровно год назад пригласил Джордано Бруно обучить его, магическому искусству запоминать, посулив покровительство и щедрую плату. Но всё было тщетно и даже сейчас, он не мог запомнить несколько строк. Джованни посмотрел на свернутый лист – донос в инквизицию на своего учителя. Он прекрасно знал, что доносы о попрании догматов были самыми распространёнными заявлениями от «честных граждан» в инквизицию. Это был самый проверенный способ насолить надоевшему соседу, конкуренту лавочнику или личному врагу. Большинство таких дел даже не доходило до суда, однако инквизиция в любом случаем обязана была отреагировать на поступивший сигнал. Другими словами, арест Джордано Бруно можно считать уже свершившимся.

Точный расчёт

Джованни Мочениго всё рассчитал точно, он специально подробно написал, что Бруно считает себя представителем некой «Новой философии». Венецианские инквизиторы могут не придать серьезного значения этому нюансу обвинения, но с этим термином были хорошо знакомы в Риме.

Как опытный политик, он знал, что само понятие «Новая философия» которую ввёл итальянский философ Франческо Патрици20, утверждало, что философия Аристотеля, которая стала основой для средневековой схоластики и богословия, прямо противоположна христианству, так как отрицает всемогущество Бога. Именно это и было причиной всех раздоров, возникающих в церкви. А эти раздоры послужили образованию многочисленных протестантских движений.

Идея возвращения себе статуса интеллектуального центра с помощью «Новой философии» нравилась очень многим в папской курии. Конечно, Рим не мог сделать «Новую философию» официально своей доктриной, и здесь свою яркую роль сыграл как раз Джордано Бруно.

За десять последних лет с 1578 года по 1590 год он совершил беспрецедентное турне по крупнейшим университетам городов Европы: Тулуза, Сорбонна, Оксфорд, Виттенберг, Марбург, Гельмштадт, Прага. Все эти университеты были либо «протестантскими», либо находились под влиянием протестантизма. На своих лекциях или диспутах с местными профессорами Бруно подрывал именно философию Аристотеля. Его проповеди о движении Земли и множестве миров ставили под сомнение птолемеевскую космологию, построенную как раз на учении Аристотеля. Иными словами, Джордано Бруно чётко следовал стратегии «Новой философии». Выполнял ли он секретную миссию Рима? Учитывая его «неприкосновенность», а также таинственное покровительство, очень даже вероятно.

На это и был расчёт, что инквизиция не оставит без внимания этот донос.

Арест Бруно

Несмотря на то, что Мочениго платил за обучение искусству памяти огромные деньги, Бруно надоело бессмысленно тратить свое время, и он заявил, что Джованни безнадежен и решил с ним попрощаться. Мочениго перепробовал все возможные способы, чтобы вернуть «гуру памяти», но Бруно оставался непреклонным в своем решении.

После завтра, 23 мая 1592 года, Джордано в последний раз придет к нему за окончательным расчётом, и именно здесь в его доме должны будут арестовать Бруно. Да таков план и Джованни хотел видеть, как вечно жизнерадостный учитель будет вести себя при своем аресте.

В момент ареста Бруно выглядел растерянно и не понимал, в чём его вина. Он совсем не обратил внимания, на Джованни, стоявшего в углу комнаты с прикрытыми от удовольствия глазами, и сладким привкусом мести на губах.

Секретные документы ареста Бруно

Наполеон отодвинул в сторону лист пожелтевшей бумаги, вытащил из-под стола бутылку с красным сицилийским вином, неторопливо откупорил зубами пробку, отбросив её в сторону, прямо из горлышка сделал несколько больших глотков. Осушив до дна, поморщившись, поставил пустую бутылку слева от кресла и неторопливо взял серую потрепанную папку с надписью «Процесс». Медленно её открыв, с интересом, прочитал первые строки отчёта почти четырехсотлетней давности.

«Бруно воспринимает свой арест как шутку. На первых же допросах он ловко отмёл все обвинения в ереси и дружелюбно поделился со следователями своими взглядами на устройство Вселенной. Труды Коперника, идеи которого Бруно пропагандировал и успешно развивал, не были запрещены (их запретят только в 1616 году), так что формально никаких поводов для его ареста не было».

Наполеон прервал чтение и спокойно произнёс:

– Ещё вина!

Буквально через секунду, в углу комнаты открылась потайная дверь, откуда выскочил слуга и осторожно поставил металлический бокал с рубиново красной жидкостью на край стола. Также незаметно и ни говоря, ни слова слуга исчез.

Сделав несколько глотков, Император осушил серебряный бокал и с негодованием отбросил его в сторону портьеры, за которой скрылся слуга. Звук металла звонко отозвался эхом и, не успев затихнуть, цепкая рука слуги, схватив бокал, затащила его за занавес.

Вытерев губы тыльной стороной левой ладони, Наполеон продолжил чтение:

«Бруно крайне вызывающе и уничижительно ведёт себя с инквизиторами, постоянно вступая с ними в словесные перепалки, своими аргументами и связями с высшими лицами, угрожает расправой за свой неправедный арест».

– Так значит, инквизиция держала его под следствием в большей степени из-за вредности, уж больно он уничижительно вёл себя с ними, – прошептал про себя Император, ещё раз перечитав последние строки.

На решающем совещании инквизиции, решив, что уже преподали должный урок «гордому монаху», венецианцы уже собрались его отпускать, но тут пришел запоздалый запрос из Рима – с требованием «этапировать» еретика в Вечный город.

Вначале Венецианцы встали в позу: «С какой стати Рим указывает суверенной республике как себя вести и что делать?». Яростнее всего Бруно защищал, еще недавно главный его обвинитель, венецианский прокуратор Контарини. Он жёстко настаивал на том, что Джордано Бруно должен остаться в Венеции. В своём докладе Совету Мудрых Венеции он дал следующую характеристику осуждённому: «Это один из самых выдающихся и редчайших гениев, каких только можно себе представить. Обладает необычайными познаниями. Именно он создал замечательное учение».

Но просто так дело не кончилось и Риму пришлось организовать целое посольство в Венецию, чтобы убедить выдать Бруно. Его бы никогда не выдали, и только благодаря напору папы Климента VIII, Венеция дрогнула и Бруно отправился «этапом» в Рим.

Раздумья Наполеона

Наполеон передёрнул правым плечом и поёжился, будто от холода. Неспроста он ненавидел священников и ещё раз убедился в их коварности, ведь Джордано Бруно провёл под следствием долгих восемь лет. Это был рекорд для судопроизводства инквизиции. Почему же так долго? Для сравнения, процесс над тамплиерами длился семь лет, но там дело касалось целого ордена. При этом к вынесению приговора, в котором фактически не было обвинительного заключения, было привлечено целых девять кардиналов! Неужели девять генеральных инквизиторов не смогли подобрать слова к описанию «еретических» деяний монаха-доминиканца с хорошей памятью?

Вердикт инквизиторов

Наполеон взял следующий, пожелтевший от времени, лист и прочитал окончательный вердикт инквизиторов:

«Сверх того, осуждаем, порицаем и запрещаем все вышеуказанные и иные твои книги и писания, как еретические и ошибочные, заключающие в себе многочисленные ереси и заблуждения. Повелеваем, чтобы отныне все твои книги, какие находятся в святой службе и в будущем попадут в её руки, были публично разрываемы и сжигаемы на площади святого Петра перед ступенями, и как таковые были внесены в список запрещённых книг, и да будет так, как мы повелели».

Буанапарте встал с кресла и, подойдя к окну, посмотрел на облака. В его голове был вопрос: «Инквизиторский глас девяти кардиналов оказался настолько слаб, что после приговора, книги Бруно можно было свободно купить в Риме и других итальянских городах вплоть до 1609 года».

Но Императора заинтересовала одна интересная деталь – если в Венеции Джордано Бруно успешно оправдывается по поводу обвинений в попирании католических догматов, то в Риме он вдруг меняет тактику и, согласно материалам следствия, начинает не просто признаваться в этом, а ещё и бравировать своим антихристианством.

«Почему он поменял тактику», – задал себе вопрос Наполеон. Внимательно покопавшись в бумагах, он нашел стенограмму последней речи Бруно к судьям, и быстро поднеся её к глазам вслух прочитал:

– Быть может, вы произносите приговор с большим страхом, чем я его выслушиваю. Я умираю мучеником добровольно и знаю, что моя душа с последним вздохом вознесётся в рай.

«Неужели венецианская инквизиция показалась Бруно более убедительной в своей свирепости, а в пыточных камерах Ватикана царила атмосфера гуманизма и человеколюбия?» – задал сам себе вопрос Император и медленно сел в кресло. Он, понял, что Бруно специально сменил тактику и имея изощренный ум подготовил себе лучший выход из затянувшейся ситуации. Бруно решил исчезнуть.

Казнь на костре: Последние мгновения Джордано Бруно

Рассвет в Риме 17 февраля 1600 года был холоден и сух – серое небо, без облаков, будто само держало тяжелую паузу перед предстоящим действием. Площадь Кампо-де-Фьори21 располагалась на южном берегу реки Тибр, к югу от площади Навона, к юго-западу от Пантеона и к западу от площади Торре – Арджентина. Воздух гудел от сдержанного шепота и тревожного ожидания. Пространство уже начало наполняться людьми, любопытство и судебная торжественность смешивались в смрадной толпе, которая шуршала плащами, громко шепталась и с нетерпением ожидала начала горячей церемонии. В центре, на грубом деревянном настиле, возвышалась не просто груда поленьев, а тщательно сложенная пирамида из хвороста и сырых, дымных веток, пропитанных смолой. Палачи трудились на совесть – такая конструкция гарантировала долгую агонию. В центре невысокой площадки засыпанной соломой и дровами возвышался высокий столб с металлическим кольцом посередине, вокруг стояли священники и инквизиторы, кресты на груди отбрасывали длинные тени, их суровые лица наполовину скрывали капюшоны.

Площадь перед собором была почти полностью заполнена народом: крестьяне в грубых холщовых рубахах, купцы в бархатных камзолах, монахи в чёрных рясах – все жаждали зрелища. Толпа гудела, как разъярённый улей.

Вот из ворот тюрьмы показалась процессия. Впереди монахи в чёрных сутанах, их лица были неподвижны как каменные маски. За ними, едва переставляя ноги, шел он, Джордано Бруно. Восемь лет застенков и пыток выкрасили его плоть до цвета пепла. Приговорённого, облачённого в санбенито22 – позорную рубаху с изображением чертей и языков пламени, вели сквозь толпу. Руки были крепко завязаны сзади. Привлекал внимание тёмный мешок на голове – символ глупости и упрямства, перетянутый верёвкой на шее. Он шагал, под удары бичей. За ним несли табличку с перечнем грехов: «Отступник, богохульник, враг истинной веры».

Священник шёл впереди, монотонно читая молитвы, но его никто не слушал. Толпа орала, кидала гнилые овощи, плевала. Некоторые крестились – не из жалости, а от страха перед дьяволом, который, по слухам, мог вырваться из тела еретика в самый последний момент.

Джордано Бруно шёл к месту своей казни спокойно, но не бесчувственно, он провёл в камере несколько дней и понимал, что судьба предрешена свыше. Его шаги были спокойными, он медленно переставлял ноги, словно не понимал, куда его ведут. В завязанных руках, когда-то дерзнувших держать под своим влиянием европейские столицы и монархов, теперь ничего не было. Многочисленные книги, – за которые он боролся с инквизиторами, обвиняющими его в ереси, лежали рядом с дровами, уже поджидая языки пламени готовые поглотить их вместе с Бруно. Сквозь мешок, он глядел не на окружающих, а, куда-то вдаль – на небесные пространства, о которых писал и размышлял, неспокойный, но уверенный в правоте своих помыслов до самой последней минуты.