Казна Империи

– Ваш регламент окончен, – мило оскалил я зубы и вопросительно, из-под ресниц, взглянул на комбрига. Пожилой, сухопарый, с иссечённым ранними морщинами лицом, бывший командир кавалерийской бригады, а теперь враг народа согласно кивнул головой. Хочу сказать, что, несмотря на видимое перемирие, обстановка в спецвагоне была накалена. Блатные, как и коммунисты, да и вообще представители какой-либо политической партии, не могут терпеть многопартийности. Поэтому мелкие стычки бывали и чаще, но развязка близилась.

Недоверчиво шмыгая носом, Абрам-Сруль приблизился ко мне.

– Вы что-то с меня хотели? – культурно поинтересовался он.

– Абраша, здесь тюрьма и не надо быть таким доверчивым. На зонах в местах общего пользования живут отщепенцы и мужчины лёгкого поведения. А слова, которыми вас учили поздороваться, это некрасивые слова, и за них очень больно бьют лицо, а иногда и убивают до самой смерти.

Глаза еврея поползли вверх.

– За что? Что плохого сделал бедный еврей?

– Просто здесь так шутят. В тюрьме любят весело пошутить. До смерти обхохочешься. Верно, Интеллигент?

– Он над нами издевается! – бросился Интеллигент к законнику Прохору. – Прохор, позволь я его на куски порву!

– Цыц, сявка! Разве ты не видишь, что гражданы военные исполняют свой долг: защищают обиженных и угнетённых там, куды их послал наш дорогой и любимый товарищ Сталин. Пускай потешатся, а мы погодим, – он демонстративно поковырял в ухе и, брезгливо посмотрев на палец, обтёр его о волосы одного из сидевших у его ног шестёрок.

– Какой я идиёт, какой я идиёт, – сокрушённо повторял еврей.

– Не переживайте вы так, любезный, – посоветовал комбриг. – Вы не одиноки в своём несчастье, здесь нет нормальных людей.

– А вы?

– Если брать по званию, то самый главный идиот в теплушке – это я. Ну, а уж в масштабах всего железнодорожного состава или страны, то тут вы уж сами догадайтесь, – тихим голосом добавил он.

К вечеру вокруг нашего небольшого коллектива сформировалось уже вполне солидное ядро из инженеров, рабочих и прочего люда, на собственной шкуре убедившегося в том, что воровской закон не считается с индивидуальными особенностями личности.

– Ну, теперь хоть по очереди можно будет поспать спокойно, – удовлетворённо вздохнул комбриг. – А вы всё- таки молодчина, пулемётчик… тьфу ты, как вас там?

– Младший лейтенант Громов. Два месяца назад окончил Харьковские пулемётные курсы. Следовал к месту расположения части в Гродеково.

– Можете не продолжать, – оборвал он меня. – Все мы здесь не по своей воле. Ошибка, – подмигнул он и повернулся на другой бок. – А болтун это кто? – закончил он уже оттуда.

– Находка для шпиона, – продолжил я фразу.

Понемногу вагон, где следовали к местам заключения законно осуждённые, впал в тяжёлый смрадный сон.

Я лежал на спине и бездумно разглядывал невидимый в темноте потолок. Вот ведь влип так влип! Сколько раз я приказывал себе даже не смотреть в сторону Шамана. Дёрнул же чёрт! «А может, я сейчас попаду к своей Луизе!» – передразнил я себя. Вот и попал, но только в тридцать третий год. Хорошо ещё, что не в тридцать седьмой. А сколько ей, интересно, сейчас лет? Получается – тридцать два года! А мне – двадцать восемь. История знала браки и покруче. Какая к чёрту история! Она моя законная супруга перед Богом и людьми.

Я вспомнил шанхайскую православную церковь, и моё сердце непроизвольно сбилось на ускоренный ритм. Страстные объятия, поцелуи и прочие нежности Луизы, о которых в окружении нескольких десятков немытых мужиков даже и думать нельзя, чтобы, не дай Бог, пошлая грязь похабных помыслов не коснулась её нежного образа. Но истосковавшемуся сердцу не прикажешь.

Приятная полудрёма обволакивала меня, и я уже ничего не мог с собой поделать. И вот уже мчимся с Луизой по песку нашего острова и на ходу сбрасываем с себя жалкие остатки одежды. Вот и вода. Брызги плещут мне в лицо с такой силой, что я невольно открываю глаза…

За последние дни я привык к стольким неожиданностям, что, машинально успеваю увернуться от блеснувшего перед глазами предмета. Вижу склоняющуюся ко мне физиономию, хватаюсь за кадык чей-то небритой шеи и что есть сил рву его на себя. Раздаётся неприятный хруст, затем нечеловеческий вопль, и меня всего заливает тёплой и липкой жидкостью. Я уже окончательно проснулся и понимаю, что эта жидкость не что иное, как кровь.

Готовый к новой атаке, я сбрасываю с себя ставшее безвольным тело и соскакиваю на пол… Но вокруг пусто и никто нападать не собирается.

Сквозь прутья решёток по нашим кубрикам уже носятся лучи фонарей.

–

Всем на пол! Всем на пол! – разносятся крики вертухаев.

И совсем неожиданно я оказываюсь в центре внимания. На мне, как на вражеском мессершмите в ночном небе, скрещиваются лучи карманных фонариков. Наступает мёртвая тишина.

Я прекрасно понимаю, что причина этой тишины я. Моя правая рука продолжает сжимать в руках кусок плоти. Я подношу её к глазам и брезгливо отбрасываю прочь. Кусок вырванной трахеи с неприятным чмоканьем мягко падает на судорожно дёргающееся тело моего недавнего врага – молодого налётчика, носившего кличку Интеллигент.

Я выругался и сплюнул от отвращения к самому себе. Что-что, а вырывать из тела куски мяса мне ещё не доводилось. Мне его было совершенно не жаль. Он пришёл взять мою жизнь, а отдал свою. Баш на баш – третьего не дано. Этот мир изгоев и отщепенцев предполагал волчьи законы общения. И против своей воли я стал к ним привыкать.

–

Вурдалак! – заметались возгласы из одного конца вагона в другой.

– На пол! Быстро на пол! – опомнились вертухаи.

Я спокойно выбираю место на полу где нет крови и, заложив руки за голову, укладываюсь вниз лицом. «Ещё один крутой поворот в моём путешествии», – успеваю подумать я и, получив удар по голове, погружаюсь в темноту.

И снова мне снилась Луиза. Но только на этот раз я прибыл из пулемётной школы на станцию Гродеково не один, а вместе с ней. Стоял тёплый летний день. Перед тем как пойти «сдаться» командованию части мы решили ещё немного побыть вдвоём. В уютном ресторанчике нас обслужили быстро и по первому разряду. Ещё бы, молодой лейтенант с орденом Боевого Красного Знамени на груди. Однако, осмотревшись получше, заметил, что всеобщее внимание привлекает не моя персона, а ослепительная красота моей спутницы.

Просидели мы в ресторане около двух часов. Но, что такое время для влюблённых? Я смотрел в глаза любимой и вспоминал все наши приключения в далёком восемнадцатом году. Вернее, островную и самую беззаботную их часть. Мои взгляды были предельно откровенными, а Луиза, всё понимая, не пыталась спрятать от меня своих очаровательных глаз.

–

Ваши документы, товарищ младший лейтенант? – самым бессовестным образом была нарушена эта идиллия.

Я обернулся. Нарушитель нашего покоя стоял, раскачиваясь с пяток на носки, заложив руки за спину, похотливо таращился на моё сокровище. Его гаденькая ухмылочка уже снимала с её прекрасного тела последнюю деталь женского туалета. За спиной у хама топтались ещё двое из военного патруля. Нашивки ядовитого цвета под его лейтенантскими кубарями сообщали о том, что он принадлежит к всесильной и карающей организации ОГПУ.

Я понял, что парень жаждет неприятностей и попытался уладить всё миром.

–

Послушай лейтенант, всего несколько минут и мы докушаем мороженое, а потом…

Есть такая порода людей, которые всяческим способом желают возвыситься за счёт унижения других. В детстве, как правило, они часто болели, во дворе их нещадно притеснял какой-нибудь сорвиголова. В более старшем возрасте на них совершенно не обращал внимания слабый пол… И вот, получена вожделённая власть над людьми – «Ну, теперь вы у меня попляшете!»

– Документ-ты! – его растопыренная пятерня чуть не уткнулась мне в нос.

Хорошо, что реакция не подвела меня и на этот раз, и я успел отклонить свою голову.

Сидевшие рядом за столиком пограничники заржали.

Видит Бог, я этого не хотел, но если кто ещё помнит, то моя девушка была графиня и её врожденная деликатность терялась перед откровенной наглостью людей, мягко говоря, не вполне интеллигентных. Ну и что, что он в патруле? Просто я органически не переносил, когда Луиза огорчается.

Поэтому в следующее мгновение некультурный товарищ совершил резкий марш-бросок в ближайшие кусты. Причём проделал он это неловко – задом наперёд и вверх ногами. А его товарищи по патрулю, оставив мне на время свои винтовки, помчались посмотреть, что командир делает в кустах. Правда, сделали они это не по доброте душевной и не из любви к своему начальнику, а по моей настойчивой просьбе.

Я же, осторожно прислонив к столу казённое имущество, направился по своим делам. Да и время уже поджимало. По пути я неожиданно заметил, что рядом со мной нет любимой. Такого не могло быть! И тут я с досадой хлопнул себя по лбу – она же в Лондоне!..

Резкая боль расколола мою голову, и я очнулся…