Хорек в мышеловке

– Неужели вам не хочется узнать имя своего главного оппонента?

– Вы имеете в виду себя, или своих…– Комов тоже помолчал, явно пародируя недавнее раздумье Тахорга,-…или своих начальников?

– Нет, я имею в виду резидента Рейнджеров. Может быть, поработаем вместе?

Комов ответил с жалостью в голосе:

– Ни черта вы не понимаете. Как просто было бы жить, заключайся проблема в одних только Рейнджерах!

– А кто еще?

Не ответив, Комов направился к выходу. Помнится, я подумал, глядя в его ссутулившуюся спину: «Он вернется». И действительно, Комов вернулся с полдороги. Видно было, что старик буквально кипит от злости. Он заговорил голосом, полным яда:

– Ваша контора всегда любила присваивать своим безобразиям красочные названия. Любопытно было бы узнать, как вы назвали акцию по моему устранению. Может быть, «Граф Монте-Кристо» или «Осиновый кол»?

Тонко улыбнувшись и даже не стараясь скрыть торжествующих интонаций, Тахорг любезно сообщил:

– Наши покойные учителя Экселенц и Тирекс очень любили Дюренматта. И операцию против вас назвали «Судья и палач».

Комов дернул щекой и ушел, пробив плечом мембрану. Равнодушно пожав плечами, Тахорг сказал:

– Вернется. Смирится с поражением и вернется. Наверняка он понимает, что мы – не враги. Ни ему, ни его любимым Странникам.

Конечно, он вернулся, хотя это случилось много позже. А в тот момент у меня не было уверенности, что Комов согласится работать с Галбезом. Могло бы случиться иначе.

Если на других мирах проваливается земной агент из числа аборигенов, мы иногда вытаскиваем своего неудачливого помощника. Нельзя было исключить, что Странники тоже захотят изъять Комова с Земли. Тогда мы уже догадывались, что где-то в Галактике есть планеты, на которых Странники и Рейнджеры расселяют младших братьев – планета, на которой живут генерал Родригес, капитан Репнин и тысячи других людей, саракшианцев и прочих носителей разума, которые понадобились ВСЦ для каких-то недолгих экспериментов, а затем были эвакуированы в целях сохранения секретности…

…Я не слишком внимательно слушал, как коллеги обсуждают перспективы открытого контакта с гуманоидными расами Саракша, Беллерофонта и Гиганды. Кажется, они обращались ко мне, но ответа не дождались. Я рассматривал голограмму внешнего обзора, на которой Комов, не оборачиваясь, тяжко плелся в сторону станции Нуль-транспортировки. Усталый сутулый старик, в одночасье потерявший все, что создавал на протяжении долгих десятилетий. Было невероятно жаль человека, к которому я никогда не испытывал неприязни, а тем более настоящей ненависти, но которого раздавил и сломал, потому что так было нужно.

Месяц с небольшим назад, когда ситуация стала кристально ясной, я отчетливо понял, что Резидент не капитулирует, но будет драться до конца. И тогда я нанес точно выверенный удар по его ахиллесовой точке, которую не смогли защитить ни воды Стикса, ни всемогущество сверхразума. Короткий доверительный разговор, тонкая игра на болезненном самолюбии чрезмерно амбициозного инспектора – и Тойво, поддавшись порыву, присоединился к люденам, а Резидент потерял единственного родного человека в этом враждебном мире. Такого потрясения он выдержать не смог и сломался, став легкой добычей монстра, внезапно восставшего из саркофага Галбезопасности.

Никогда и никому я не расскажу о поступке, который совершил во имя абстрактного принципа целесообразности, а теперь не могу разобраться, как следовало поступить, исходя из не менее абстрактных принципов этики. О людях моей профессии знают не больше, чем мы сами того хотим, а я вовсе не желаю, чтобы потомки знали слишком много. Родригес был прав, а потому никто не увидит этот файл – я так решил…

Слишком уж жалок был уходящий по улице Резидент. Я смотрел ему в спину, и на душе было неспокойно. А зацикленное сознание бестолково гоняло по извилинам строку из Верблибена: «Из мрака вышли и во тьму обречены вернуться».

Баку

Сентябрь, 1997 – сентябрь, 1998.