Красные цепи

Татьяна Ивановна снова улыбнулась.

– Думаю, тут вам удастся кое-то найти. Только вот мы закрываемся через три часа, но я, конечно же, могу отложить все книги на завтра.

Я изображаю самую обаятельную из всех своих улыбок, понижаю голос и говорю:

– Татьяна Ивановна, а вы не очень торопитесь сегодня домой?..

Через пять часов мой блокнот уже полностью закончился и слегка распух от исписанных желтоватых страниц. Голова отказывалась работать и напоминала фильтр, через который сегодня сначала пропустили черные кровавые потоки информации о вампиризме, а потом – целые декалитры алхимических эликсиров, алкагеста, щелочи, соли и серы. В этом фильтре застряли обрывки понятий, магических символов и терминов пополам с богословскими выкладками, теургическими постулатами и мелкими зеленоватыми камешками из «Изумрудной скрижали» Гермеса Трисмегиста. Долгое отсутствие языковой практики тоже сказывалось не лучшим образом: если тексты на английском, немецком и французском давались сравнительно легко, то итальянский язык уже вызывал затруднения, а сквозь латынь и вовсе приходилось продираться с большим трудом, и в результате я улавливал только общий смысл написанного, не вдаваясь в детали. Татьяна Ивановна терпеливо сидела с книжкой за своим столом и время от времени с интересом посматривала на меня. Желтоватый свет двух наших настольных ламп рассеивал полумрак опустевшего читального зала и не пускал сюда внешнюю влажную тьму, навалившуюся на оконные стекла.

Наконец я отложил в сторону последнюю книгу с ощущением, что если прочитаю еще несколько строк, то просто сойду с ума. Впрочем, в дальнейшем чтении уже не было необходимости. Теперь я точно знал, откуда почерпнул свои убеждения кошмарный ночной потрошитель. Я еще раз пробежал глазами свои последние записи, с многочисленными подчеркиваниями и окруженные множеством восклицательных знаков:

Корнелий Агриппа фон Неттесгейм:

«Следуя словам своего первого учителя, Гермеса Трижды Величайшего, они (алхимики) во всех своих изысканиях опирались на его слова о том, что “то, что внизу, подобно тому, что вверху, а то, что вверху, подобно тому, что внизу. И всё это только для того, чтобы свершить чудо одного-единственного”. Еще дальше пошел неизвестный нам адепт алхимического делания, уподобивший в своем “Rubeus vinculum” некоторые человеческие органы основным мировым стихиям: сердце – огню, почки – воде и воздуху и селезенку – земле».

Джамбаттиста делла Порта:

«И чтобы не упрекнули меня в безосновательности моих умозаключений, сошлюсь на мнение тех, кто безусловно в больше степени, нежели я, преуспел в изучении тайн связи видимого и незримого миров, устанавливая эти связи через постижение символического значения органов человеческого тела. Так, в известном многим трактате “Rubeus vinculum” указано на то, что стихии материальной природы, каковы суть огонь, вода, воздух и земля, воплощаются в человеческом сердце, почках и селезенке».

Освальд Кроллий:

«Связи эти, между анатомиями макрокосма и микрокосма, которые мы именуем большим и меньшим миром, давно установлены, как и то, что в полноте своей меньший мир воплотился в человеческом теле. В “Rubeus vinculum” убедительно показано, что как огонь, вода, воздух и земля отражены в сере, ртути и соли меньшего мира, так дух, душа и тело отражены в сердце, почках и селезенке человека. И так каждый элемент триады соответствует другому в иной триаде: сера – дух – огонь – сердце, ртуть – душа – вода и воздух – почки, соль – тело – земля – селезенка. И в этом балансе все первоэлементы, стихии и органы связаны и гармоничны».

Блез де Виженер:

«Некоторые же, например автор небезызвестного «Rubeus vinculum», полагали, что следует разделять неживую и живую природу, используя соль, серу и ртуть для трансмутации металлов, а сердце, почки и селезенку человека для получения иного, но столь же совершенного эликсира для преображения человеческого существа. Обе же эти трансмутации суть одно, и эликсир, полученный из человеческих органов, столь же является по духовной своей сути философским камнем, как и тот, что получен при помощи первоэлементов, но первый из них именуется, во избежание путаницы, ассиратумом».

Парацельс:

«Иные безответственные и самоуверенные выскочки и вовсе говорят, что можно разделять природу одушевленную и неодушевленную, а значит, разделять и природу трансмутации. Доходит до того даже, что в печально известном “Rubeus vinculum” безвестный автор рекомендует использовать органы человека – сердце, почки и селезенку – для приготовления эликсира, да еще и делать это в новолуние, уподобляясь язычникам, приносящим жертвы своим нечестивым богам и рабски зависящим от фаз небесного светила. От язычников переняли и название получающегося снадобья – ассиратум, которое было принято в языческом Риме для названия напитка из вина и жертвенной крови, а теперь предлагается ищущим, как имя для эликсира».

Ян Баптист ван Гельмонт:

«Этот эликсир, именуемый ассиратум, благословеннейший и наисовершеннейший изо всех; тайна его изготовления превосходит человеческое разумение, и один лишь Бог может открыть ее избранному. Употребление его исцеляет всякий без исключения недуг и возводит тело человеческое к такому совершенству, что оно вовсе перестает испытывать болезни и открывает пред собой двери бессмертия, словно пронизанное благодатью Божественных энергий».

Я закрываю блокнот и кладу руку на стопку книг.

– Спасибо, джентльмены, – шепотом говорю я. – Мы славно поработали сегодня.

Мне чертовски хочется выпить, и сегодня вечером я, пожалуй, уступлю этому желанию. Я ловлю себе на мысли, что неплохо бы было выпить в компании, в которой я провел последние два дня, и пригласить с собой Корнелия Неттесгейма, делла Порту, Освальда Кроллия, де Виженера, ван Гельмонта и даже старого брюзгу Парацельса. Кажется, что я не просто читал книги, на страницах которых остались их мысли, мнения, и раздумья, а прожил с ними вместе как минимум полгода, наполненных совместными трудами, – и вот теперь эти труды мы успешно завершили. Конечно, нужно выпить. Всем вместе.

Я встаю со стула, чувствуя, что меня немного покачивает от усталости, и собираю тяжелые старые тома. Татьяна Ивановна заметила мое движение, отложила в сторону свою книжку и смотрит на меня выжидающе, незаметно кинув взгляд на наручные часы. Но у меня остался еще один вопрос.

«Rubeus vinculum». В переводе с латыни «Красные цепи». Книга, в которой, судя по всему, объяснены причины, дающие основания к тому, чтобы вырезать у людей сердца, почки и селезенки, сливать кровь и делать это непременно в новолуние. Книга, хранящая тайну приготовления ассиратума – философского камня, панацеи, эликсира алхимиков, созданного не из соли и серы, а из крови и плоти.

Я отдаю книги, одну за одной, рассыпаюсь в благодарностях за помощь, а Татьяна Ивановна принимает их с тем, чтобы снова отправить в хранилище, туда, где их еще очень, очень долго никто не потревожит, словно ветеранов давно забытых войн, которых вдруг собрали вместе, чтобы послушать рассказы о былых подвигах, а потом вновь отправляют в сонное существование стариковских приютов.

– Победа? – спрашивает Татьяна Ивановна. – Нашли все, что искали?

– Практически да, – отвечаю я. – Осталась еще только одна книга…

Заметив испуганное выражение, промелькнувшее у нее на лице, я быстро добавляю:

– Нет-нет, не сегодня, конечно. Просто скажите, есть ли она у вас, а я уже завтра приду. Буквально одна книга. «Rubeus vinculum». «Красные цепи».

Татьяна Ивановна качает головой, как мне кажется, несколько разочарованно.

– Увы, тут я не смогу вам помочь. В нашем зале ее точно нет.

Заведующая залом редких книг не может мне помочь. Перед моим мысленным взором мгновенно возникает образ древнего, пыльного рукописного фолианта, хранящегося в единственном экземпляре в недрах какой-нибудь ватиканской библиотеки, в которую мне не помогут попасть ни навыки коммуникации, ни поддельные документы.

– А где она есть? – выдавливаю я. Вся усталость прошедших двух дней как будто вновь разом навалилась на меня.

Татьяна Ивановна пожала плечами.

– Видите ли, «Красные цепи» не являются библиографическим раритетом. Книжка, конечно, не самая известная и распространенная, но, если мне не изменяет память, последний раз она издавалась на русском языке примерно в начале девяностых, то есть лет двадцать назад. Думаю, что вы без труда найдете ее в общем читальном зале.

Татьяна Ивановна погасила лампу, взяла ключи и посмотрела на меня:

– Удивительно. Столько труда, и… Из всех книг, которые вы запрашивали за последние дни, только «Красные цепи» не является редкой. И насколько я могу судить, не представляет никакой ценности.

Глава 5

Алина сидела в кабинете медицинского центра «Данко» и откровенно скучала. Точнее было бы сказать – «в своем кабинете», но она пока не могла привыкнуть к тому, что это роскошно обставленное огромное помещение, так не похожее на скромное рабочее место в Бюро, теперь является ее кабинетом. Плавные металлические обводы письменного стола со столешницей из толстого матового стекла. Роскошное кожаное кресло с несколькими режимами раскачивания – видимо, для того, чтобы было чем заняться в долгие часы вынужденного безделья. Черные стулья для посетителей на блестящих стальных рамах. Пустые шкафы, сверкающие хромом и стеклом множества полок, только на одной из которых стояли пять канцелярских папок, лишь подчеркивающих пустоту незанятого пространства. Белоснежная смотровая кушетка, которая вполне могла бы стать стильным предметом домашней мебели. При этом в кабинете еще оставалось достаточно места, чтобы здесь мог разместиться танцпол небольшого клуба. На все это великолепие Алина любовалась уже добрых полтора часа, не зная, чем занять себя в ожидании приезда Кобота, который звонил ей пару часов назад и обещал прибыть с минуты на минуту. Дошло до того, что она даже принялась раскладывать пасьянс на рабочем компьютере, внутренне презирая себя за это занятие, достойное разве что секретарш и офисных бездельников.

Ничегонеделание было особенно тяжелым по контрасту с предельно насыщенными последними днями. В четверг она закончила повторное исследование тела последней жертвы, и потом, не в силах оставаться без всякого занятия, еще немного занялась текущей работой: автомобильная авария, самоубийство, утопление. В пятницу утром она ездила на кладбище: Кобот сдержал обещание и в немыслимо короткие сроки получил запрос на эксгумацию трупа девушки-телохранителя, и весь день ушел на то, чтобы провести вскрытие уже изрядно тронутого разложением тела и составить заключение. Алина решила не затягивать с докладом Коботу о результатах своих изысканий, к тому же ей хотелось побыстрее выйти на работу в «Данко» хотя бы для того, чтобы принять дела и посмотреть на этот знаменитый медицинский центр. Поэтому в пятницу вечером она позвонила Коботу, получила от него гордые заверения в том, что «Данко» работает «семь дней в неделю двадцать четыре часа в сутки», и договорилась на встречу в субботу. Дисциплинированная Алина была на месте уже в десять утра, полагая, что ей понадобится достаточно много времени, чтобы разобраться со своими новыми служебными обязанностями, и встретила здесь Эдипа. Он поджидал ее у входа как дорогую гостью и сказал, что Кобот поручил ему «все показать и все рассказать». Было заметно, что он отнюдь не лучился счастьем от перспективы именно так провести субботний день, но Алина отметила, что Эдип-Эдуард свое недовольство тщательно скрывает, демонстрирует радушие и вообще ведет себя с ней несколько заискивающе.

Работа, о сути которой рассказал ей Эдип, оказалась более чем странной – как, собственно, и сам центр.

«Данко» расположился в огромном четырехэтажном здании бывшей текстильной мануфактуры – невероятная роскошь по меркам тесного городского центра, где дома так плотно прижаты друг к другу, что уже слиплись от времени, плесени, болотной сырости и туманов. Стены были сложены из красного необработанного кирпича в духе промышленного конструктивизма начала прошлого века. Большие квадратные окна забраны частыми переплетами рам. Одна сторона здания с огромными двустворчатыми дверьми главного входа выходила на набережную канала и храм, расположенный напротив, две других – на узкие боковые переулки. К четвертой стене приклеился старый пустой дом, обнесенный высоким забором с колючей проволокой и с намертво заколоченными листовым железом дверьми и окнами первого этажа. Видимо, дом был расселен и теперь покорно ждал начала капитального ремонта, щурясь в серое небо пустыми глазами окон, слезящимися разбитыми стеклами.

Над парадным входом красовалась помпезная золоченая вывеска с названием, логотипом – поднятые вверх ладони со стилизованным изображением сердца, – и слоганом «Сердце – людям!». За входными дверями был небольшой пустой холл и широкая лестница, ведущая к внутренним дверям. У подножия лестницы застыли позолоченные статуи лежащих львов, видимо, доставшиеся по наследству от сгинувших в забвении первых хозяев здания. Справа от лестницы был пост охраны: массивная железная будка с пуленепробиваемыми стеклами и двумя мрачными вооруженными стражами, внешностью и габаритами более подходящими для охраны офиса какого-нибудь «авторитетного бизнесмена», а не частной клиники. Проходя мимо, Алина заметила в углу караульного помещения прислоненный к стене дробовик.

За второй дверью, которую Эдип открыл электронным ключом-картой, среди античных колонн, огромных аквариумов и навязчиво золотого декора располагались гардероб, вестибюль и длинная стойка регистратуры. За ней Алина увидела пару смертельно скучающих девиц, судя по виду, имевших отношение скорее к конкурсам красоты и модельным показам, чем к медицине. На втором этаже были лаборатории, кабинет компьютерной томографии и прочие диагностические отделения, на третьем – несколько кабинетов врачей, в том числе и новое рабочее место Алины, а весь четвертый этаж занимали рабочие апартаменты самого Кобота.

– Ну, туда мы пока не пойдем, – замявшись, сказал Эдип. – Даниил Ильич не любит, когда ходят по четвертому этажу в его отсутствие. Да и потом, туда дверь открывается только его картой, а у меня нет доступа, пришлось бы охрану просить… Лучше уж подождем.

Алина отметила некоторую странность в планировке внутренних помещений: на каждом этаже коридор, ведущий в сторону заброшенного дома, был гораздо короче, чем его противоположная часть. Коридоры заканчивались глухой стеной. На взгляд Алины, за этими стенами могла скрываться добрая треть общей площади здания.

Когда после короткой экскурсии по медицинскому центру они пришли в ее кабинет и Эдип приступил к объяснениям должностных обязанностей, Алина удивилась уже по-настоящему. Конечно, она ожидала, что ее работа в «Данко» будет носить в известной степени символический характер, но чем дальше она слушала пояснения Эдипа, тем больше становилось ее удивление.

– Все, что тебе нужно делать, – вести прием. Это занимает максимум два дня в неделю. Пациентов тут все равно немного: у меня их восемь, например, у Мампории – семь. Для тебя вот подобрали пятерых. Так что спокойно можешь приходить сюда пару раз в неделю на несколько часов, и все.

Эдип достал из шкафа стоящие там папки и положил на стол перед Алиной.

– Так вот, – продолжал он. – Приходит к тебе пациент, ты вежливо с ним общаешься и направляешь на полную диагностику: анализ крови, КТ, флюорография, короче, вообще все. В некоторых случаях даже не на полную диагностику, а только на некоторые виды исследований. Потом получаешь результаты, убеждаешься, что клиент совершенно здоров, сообщаешь ему об этом по телефону – и все. Дело сделано. Подшила результаты в папку и ждешь следующего месяца, когда пациент снова придет.

– И все?