Дом Иова. Пьесы для чтения

Брут: А я говорю тебе, что это «Святой Петр».

Звук сирены повторяется.

Слышал?.. Ревет, как буйвол.

Вербицкий (сердито): Ты прекрасно знаешь, что это "Звезда Кастилии", Брут, а говоришь так специально, чтобы меня позлить, чертов неудачник… Такая сирена есть только у «Звезды» и больше ни у кого. Ставлю золотой, что это она!

Брут: Да откуда у тебя золотой-то, Вербицкий?.. Побойся Бога.

Вербицкий (Розенбергу): Слушай Розенберг… Хоть ты скажи этому идиоту, кто это гудит!

Розенберг (рассматривая шахматную доску, негромко): «Добрый самаритянин».

Вербицкий: Что?!

Несколько мгновений Брут и Вербицкий с отвращением рассматривают Розенберга.

Брут: Не смешно.

Вербицкий: Типун тебе на язык, Розенберг.

Розенберг (оторвавшись от шахмат): А вы что думали?.. Конечно, это "Добрый самаритянин". Гудит, как будто простудил себе горло… Слышали?.. Один длинный, два коротких. Точь в точь, как он гудел, когда его понесло на скалы… Между прочим, об этом написано во всех отчетах.

Далеко звук сирены.

Вербицкий: Только не говори, что ты действительно веришь во всю эту чушь… (Ссарказмом). «Добрый самаритянин»… Ну, конечно!.. (Николсену). Он говорит о корабле, который разбился здесь в 1888 году. Сторож напился и забыл включить маяк. Никто не спасся.

Розенберг: Кроме собаки.

Николсен: Кроме собаки?

Розенберг: Да. Кроме собаки боцмана, которой чудом удалось доплыть до берега.

Вербицкий: Чушь!

Николсен (поспешнооткрывая блокнот): Значит, спаслась одна только собака?

Розенберг: Да, господин корреспондент. Одна только собака… Корабль разбился о прибрежные скалы, и вся команда дружно потонула, кроме собаки боцмана… (Таинственно, понизив голос). Зато потом…

Николсен: Что?

Розенберг: Зато потом "Добрый самаритянин" время от времени стал подходить к нашему берегу и гудеть, как будто предупреждая людей об опасностях, которые ожидают их в ближайшем будущем. Он гудел перед началом Первой мировой войны, и перед началом Великой депрессии, и в августе тридцать девятого, и потом, в шестьдесят третьем, и девяносто первом и всякий раз, когда это происходило, в ответ ему с берега выла собака боцмана, словно предупреждая вместе с ним об опасности… (Вербицкому). Надеюсь, ни у кого из присутствующих не хватит смелости отрицать эти общеизвестные факты, известные даже школьникам младших классов?

Вербицкий: Черт знает что! (Прячась под развернутую газету). Не слушайте его, господин корреспондент.

Николсен: Я не слушаю… (Розенбергу). Получается, что собака боцмана тоже стала, некоторым образом, призраком?

Розенберг: Вы на удивление сообразительны, господин корреспондент… А как иначе она стала бы, по-вашему, выть через столько лет после кораблекрушения?..

Николсен подавлено молчит.

А теперь подумайте сами. Если бы никакой собаки не было, то некому было бы и выть. Верно?.. А если собака все-таки воет и притом – спустя столько лет, это значит, что она все-таки есть, а это в свою очередь доказывает, что «Добрый самаритянин» тоже не выдумка, как это хотелось бы некоторым не в меру умным скептикам!

Николсен: Но я что-то не слышу никакой собаки, господин Розенберг…

Розенберг: Разве? (Прислушиваясь). А это что, по-вашему? (Прислушиваясь, поднимается со своего места). Слышите?

Откуда-то издалека доносится собачий вой.

Это воет собака.

Какое-то время все присутствующие прислушиваются.

Брут: Это твоя собака воет, Розенберг.

Розенберг: Моя собака, воет мелодично и приветливо, Брут, а эта, – жалобно и испуганно, то есть так, как и должна выть вечно голодная собака боцмана… Между прочим, если вы помните ту ночь, когда убили старого Дональда, то тогда тоже «Добрый самаритянин» сигналил нам весь вечер и собака боцмана выла, не переставая.

Николсен: Правда?.. (Склоняясь над блокнотом) С вашего позволения, я все это запишу.

Розенберг: Христос вам навстречу, господин корреспондент…

Пауза. Какое-то время Розенберг рассматривает шахматную доску, затем переходит на противоположную сторону стола, в то время как Николсен быстро записывает услышанное в блокнот.

Брут (откладывая в сторону счета): И все-таки я чего-то не пойму, господин корреспондент… Неужели вы действительно приехали в нашу глушь только из-за этого несчастного призрака нашего несчастного Дональда, если я правильно понял?.. Не слишком ли много издержек ради такого сомнительного случая?

Николсен: Вы забыли, что призраки неплохо оплачиваются, господин Брут.

Брут: Ах, вот оно что. Действительно, я как-то об этом не подумал.

Николсен: Именно поэтому, господин Брут. К тому же мне представилась возможность побывать там, где я никогда не был прежде, а для журналиста, как вы понимаете, это просто золотое дно… Новые люди. Новые впечатления. Новый материал. Иногда вдруг выудишь что-нибудь такое, что только руками разведешь.

Вербицкий (оторвавшись от газеты): Хотите сказать, что раскопали у нас что-нибудь этакое?

Николсен: О-о!

Брут: И что же это вы такое раскопали, господин корреспондент?.. Или это секрет?

Николсен: Еще какой!.. (Понизив голос, почти шепотом). Вы будете приятно удивлены, господа… Госпожа бургомистр!..

Вербицкий: Госпожа Яблонска?

Николсен: Она самая.

Вербицкий: Скажите пожалуйста… И что же вы раскопали, господин Николсен, про нашу милую госпожу бургомистр?

Николсен: Скажу, если вы не будете сразу обвинять меня в клевете и бросаться тухлыми яйцами… (Громким шепотом). Я раскопал, что в свое время госпожа Яблонска снималась в "Плейбое" и даже заняла там какое-то место… Конечно, это было много лет назад, но ведь читателя эти подробности вряд ли интересуют, верно?

Розенберг и Вербицкий негромко смеются.