Дом Иова. Пьесы для чтения

Николсен: Случаются и исключения.

Брут: Редко.

Николсен: На то они и исключения, господин Брут… Как сказал один сумасшедший, но великий еврей – все прекрасное редко, да вдобавок еще и трудно.

Брут: Евреи, пожалуй, скажут.

Из бильярдной доносится чьи-то победные крики.

Осип (поднявшись): Пойду, взгляну.

Николсен (пряча блокнот): Надо посмотреть.

Николсен и Осип уходят в бильярдную.

Вербицкий (отложив газету, громким шепотом): Зачем ты травишь нашего бедного мальчика?

Брут (тоже громким шепотом): А ты что же, хочешь, чтобы он женился на собственной сестре?

Вербицкий (шепотом, косясь на следователя): Чушь! Я тебе говорил об этом уже сто раз – ребенок мой!

Брут (шепотом): Розенберг говорит то же самое.

Вербицкий: Розенберг – дурак. И к тому же он импотент. Мне Мариам рассказывала, что он никуда не годится.

Брут: Мариам рассказывала это про всех.

Вербицкий: Тш-ш-ш… Все равно, ты не должен так обращаться с ним, Брут. Тем более что он, кажется, даже и не собирается жениться на твоей Терезе.

Брут: Ты плохо знаешь женщин, Вербицкий. Если бабе придет в голову тебя окрутить, то ты сам не заметишь, как затопаешь под венец под марш Мендельсона.

Вербицкий: Ты это о себе?

Из бильярдной раздается шум и крики. Резко откинув занавес, на пороге появляется рассерженный Розенберг. За ним – улыбающийся Бандерес. Вслед за Бандересом появляются Николсен и Осип.

Розенберг: Нет, это просто издевательство!

Бандерес: В пух и прах!

Розенберг (проходя к своему столику): Ни одного бесспорного очка, ничего!

Бандерес: В пух и прах!

Розенберг: Он просто жулил… Я сам видел.

Бандерес: В прах и пух. (Смеется). С тебя тридцать монет, коллега.

Розенберг: Не беспокойтесь, господин Бандерес. Вы получите свои деньги и притом немедленно. (Роется в карманах).

Николсен (садясь за пустой столик): Зато теперь мы знаем, на чьей стороне небеса.

Розенберг: Не говорите глупости, господин корреспондент. Человек, который жулит и не умеет правильно держать кий, не может иметь к небесам никакого отношения… (Открыв кошелек). Вот ваши деньги, господин обманщик!

Бандерес (забирая деньги): В пух и прах!

Розенберг (снимая кипу и пряча ее в карман): В Талмуде написано – «не верь игроку, который играет в базарный день, потому что счастье его недолговечно»… (Бруту). Налей-ка мне что-нибудь. Можно покрепче.

Бандерес (садясь за стол Осипа): Тридцать монет за один вечер, – я думаю – это неплохо, а? (Смеется).

Брут наливает Розенбергу. По винтовой лестнице, что-то напевая, спускается Тереза.

Вербицкий: А вот и наша милая мадемуазель Тереза.

Все смолкают. Небольшая пауза.

Эпизод 13

Тереза (спустившись, ни к кому в особенности не обращаясь): Господи, какой сегодня отвратительный день. Все просто так и валится из рук. Хотела узнать, когда приходить завтра на занятия, так надо было случиться, чтобы отключили телефон. Как специально.

Брут: Отключили телефон?.. А мне как раз надо было срочно позвонить.

Следователь: И мне тоже… Вы думаете, это надолго?

Брут: В прошлом месяце как-то отключили почти на неделю.

Изумленно присвистнув, Следователь, смотрит на Брута.

Что делать, господин следователь. Это не столица.

Следователь: Это я уже понял.

Бандерес: Знаете, мадемуазель Тереза?.. Розенберг проиграл мне целую кучу денег… Тридцать монет.

Розенберг: Не слушайте его, мадемуазель. Он просто жульничал. А так он не умеет даже правильно держать кий.

Тереза: Господи. Какие вы все скучные с этим вашим бильярдом, если бы вы только знали… (Проходит за стойку бара). Я поставлю что-нибудь, папа? (Исчезает за стойкой бара и почти сразу появляется с пачкой пластинок в руках). Вот смотрите, тут целая куча пластинок, а вы сидите, как будто кроме бильярда на свете больше ничего не осталось. (Перекладывая одну пластинку за другой). Гендель… Клементи… Фортепьянные концерты… (Николсену). Господин корреспондент, вы потанцуете со мной?

Николсен (показывая на стакан): Боюсь, я уже не совсем в форме, мадемуазель… Может быть завтра?

Тереза: А вы, господин Вербицкий? Вы тоже не в форме?

Вербицкий: Я был в великолепной форме, мадемуазель, можете мне поверить, но только, к сожалению это было лет двадцать назад.

Тереза: А вы, господин следователь?.. Только не говорите, пожалуйста, что вы при исполнении.

Следователь (неожиданно галантно): Увы, мадемуазель.

Тереза вновь исчезает за стойкой, чтобы поставить пластинку. Слышно потрескивание иглы, затем на сцену неожиданно громко врываются нервные звуки танго. Это та же самая пластинка, которую уже ставил Брут. Одновременно на пороге кухни появляется Александра. В одной руке она держит совок для мусора, в другой – веник. Кажется, она о чем-то хочет спросить Брута, который стоит к ней спиной, но не решается подойти.