Вербицкий: Не вздумай, Розенберг.
Розенберг: Всего две строчки, если позволит мадемуазель.
Вербицкий: Скажите ему, мадемуазель.
Тереза: Конечно, пусть читает… Читайте, господин Розенберг.
Вербицкий: Ради Бога!
Розенберг: Мне кажется, что если я этого не сделаю, они меня просто разорвут на части!.. (Читает). Теперь… (Перебивая себя). Эти стихи начинаются со слова "теперь".
Брут: Мы бы догадались.
Розенберг: Теперь как раз тот колдовской час ночи… Когда гроба зияют и заразой… Ад дышит в мир; сейчас я жаркой крови… Испить бы мог и совершить такое… Что день бы дрогнул… У тебя такое лицо, Вербицкий, как будто ты сейчас? (Рвет ворот рубашки). Чертовы вирши… Я просто чувствую, что если я их сейчас не выпущу, то они меня просто придушат… (Читает, подходя то к Бруту, то к Вербицкому, то к следователю). Как все кругом меня изобличает… И вялую мою торопит месть!.. Что человек, когда он занят только сном и едой? Животное, не больше… Тот, кто нас создал с мыслью столь обширной… Глядящей и вперед, и вспять, вложил в нас… Не для того богоподобный разум… Чтоб праздно плесневел он. То ли это… Забвенье скотское, иль жалкий навык… Раздумывать чрезмерно об исходе… Мысль, где на долю мудрости всегда… Три доли трусости, – я сам не знаю… Зачем живу, твердя: "Так надо сделать". Раз есть причина, воля, мощь и средства… Чтоб это сделать… (Негромко). А?.. Чтоб это сделать… Чтоб сделать – это…
Брут: Что сделать?
Розенберг (опускаясь на стул, глухо): Не знаю… Это.
Вербицкий: Тогда заткнись. (Терезе) Простите, мадемуазель.
Тереза: Ничего, я уже привыкла. (Розенбергу). Браво, господин Розенберг. (Проходит по сцене, затем подходит к столику, за которым сидит Осип). И как наши успехи?
Осип: Как видишь, не жалуемся.
Тереза: Значит, мир?
Осип: Мир.
Тереза: Вот и прекрасно… А что говорят карты?
Осип: Что жизнь продолжается.
Тереза: А еще?
Осип: Что некоторые люди смертны.
Тереза: Только некоторые?.. А как же остальные?
Осип: Про остальных им почему-то ничего не известно.
Тереза: А тебе?
Осип: И мне.
Тереза (оборачиваясь на звук дверного колокольчика): Кто это еще?
Эпизод 29
Дверь на улицу быстро распахивается и на пороге возникает фигура Пастора. Какое-то время, он стоит, прислонившись к дверному косяку, держась за сердце рукой и тяжело дыша. Небольшая пауза.
Брут (выходя из-за стойки): Я ведь вас предупреждал, святой отец…
Пастор (задыхаясь): Пожарная часть горит… Уже каланча занялась!.. Полыхает, как свечка…
Брут: Не может быть! (Бросается к окну).
Вслед за Брутом к окну бросаются остальные присутствующие.
Смотри-ка. И правда что-то горит…
Розенберг: Только этого нам не хватало.
Брут: Ну, Вербицкий…
Вербицкий: А при чем здесь, интересно, Вербицкий?
Пастор: Поспешите, дети мои. Может быть, там требуется ваша помощь…
Брут: Сейчас, сейчас, сейчас, святой отец… Дайте только собраться с мыслями… (Звеня ключами, возвращается за стойку бара).
Розенберг: А ведь это, господа, последний архитектурный шедевр Джона Пакста… Ну, надо же!.. (Вербицкому). Ты идешь?
Вербицкий: Сейчас.
Пастор: Ох, сердце… Побегу, ударю в колокол… (Убегает).
Николсен: Идемте? (Терезе, протягивая руку). Мадемуазель?
Тереза: (Осипу). Ты идешь?
Осип: Конечно.
Тереза: А ты, папа?
Брут: Минутку. (Звеня ключами, пытается закрыть денежный ящик). Чертов замок!
Осип (заглянув в бильярдную). Слышишь, Бандерес?.. Каланча горит. Пошли, посмотрим.
Следователь (складывая в папку бумаги): Если можно, подождите меня тоже.
Тереза: Папа, ты идешь?
Брут: Идите, я сейчас.
Тереза: Господин следователь. Догоняйте. (Уходит под руку с Николсеном и Осипом).
Брут (борясь с ключами): Чертов замок!..