Дом Иова. Пьесы для чтения

Бандерес (появляясь на пороге бильярдной): Ну что тут у вас?

Розенберг: Пожарная часть горит… Вон, Вербицкий накаркал… Ну что, идем, наконец?

Бандерес: Надо пойти посмотреть. (Уходит вместе со следователем).

За окном неожиданно вспыхивают отсветы далекого пожара.

Брут (справившись, наконец, с ящиком): Ты только посмотри, как полыхает. Странно, что Гонзалес раньше ничего не заметил. (Гонзалесу). Ты что, проспал?

Гонзалес мычит.

Розенберг: Пошли, пошли.

Брут: Не волнуйся, без нас не сгорит. (Кричит). Александра!.. Александра!..

На пороге появляется сонная Александра.

Присмотри-ка тут, пока нас не будет. Мы скоро вернемся.

Александра: Хорошо, господин Брут… А что случилось?

Брут: Ничего. Пожарная часть горит.

Александра: Ах!

Вербицкий: Не бойтесь, мадемуазель. До нас не дойдет. (Быстро уходит вместе с Брутом и Розенбергом).

Эпизод 30

Пауза.

На сцене остаются Александра и Гонзалес.

Александра медленно идет по сцене между столиками, время от времени ставя на место стулья, пока не оказывается возле сидящего у окна Гонзалеса.

Александра: Смешно, правда?.. Побежали на пожар, как маленькие дети… (Протянув руку, дотрагивается до шторы). Тебе нравится такой цвет?..

Гонзалес мычит.

Неужели нравится?.. А по-моему, он сюда совсем не подходит. Тут нужен красный или оранжевый. Или, в крайнем случае, темно-желтый, но только, конечно, не такой как этот…

Гонзалес мычит.

(Вновь идет по сцене между столиками, негромко). Если бы я была здесь хозяйкой, то устроила бы все по-другому… Вместо штор можно было бы повесить жалюзи, а вместо этой глупой люстры – несколько бра, потому что люди любят полумрак и не хотят, чтобы вокруг было слишком много света… Ну, конечно… Ведь никто не хочет, чтобы все видели твои морщины, прыщи и вторые подбородки… (Медленноидет по сцене).

Короткая пауза.

А тут я бы поставила несколько кресел… Знаешь, таких бархатных, с высокими спинками, так что когда человек сидит, его не видно ни с боков, ни со спины… Я видела такие в городе, в какой-то кофейне, когда мы ездили хоронить дядю… (Остановившись в центре сцены). А потом я бы все покрасила здесь в розовый цвет. И потолок, и стены, и пол. И постелила бы розовые скатерти с розовыми салфетками, а еду подавала бы на розовой посуде, а кофе – в розовых чашечках… Как замечательно! (Негромкосмеется).

Гонзалес мычит.

Жаль только, что я никогда не буду здесь настоящей хозяйкой, как, например, мадемуазель Тереза?.. А знаешь почему?.. Потому что я скоро выйду замуж за одного генерала, с которым мы обручились прошлым летом… У него есть огромный замок на Южном озере и трехэтажный дом в столице, и когда он меня увидел, то сразу спросил, не хочу ли я стать его женой… (Негромко смеется).

Гонзалес мычит

Только никому не говори об этом, потому что если господин Брут узнает, что я тебе это рассказала, он будет ругаться… Ты ведь знаешь, какой он суеверный, наш Брут. Думает, что если что-нибудь заранее скажешь, то оно уже никогда не исполнится. Поэтому он просил меня, чтобы я никому ничего не говорила до тех пор, пока мой генерал не вернется с войны… Ты даже представить себе не можешь, сколько у него врагов! Поэтому лучше, если мы будем держать язык за зубами. Верно, Гонзалес?

Гонзалес мычит и размахивает руками.

Ах, если бы ты только видел, какой у него замок, в котором мы будем жить!.. Двадцать больших комнат и все выкрашены в мой любимый розовый цвет, так что от этого может даже закружиться голова!..

Гонзалес мычит.

Видишь теперь, как мне повезло?.. А знаешь, почему?.. Потому что Бог всегда помогает тем, у кого трудная жизнь и кому не у кого попросить помощи.

Гонзалес сердито мычит.

Только не говори, пожалуйста, что Он далеко и ему нет до нас никакого дела, как говорит этот противный Розенберг… Он все-таки Бог, значит – видит все, что твориться на земле. И тебя, и меня, и даже собаку Розенберга, хотя все, что она умеет – это лаять и гадить под нашей дверью…

Гонзалес мычит и машет руками.

А хочешь, потанцуем, пока никого нет?.. Я, наверное, уже сто лет ни с кем не танцевала… (Подходя). Хочешь?

Гонзалес мычит.

Ну, что ты испугался, дурачок?.. Это же совсем не страшно… Дай-ка мне руку… Смотри, кладешь ее сюда, а в другую берешь мою… Вот так… А теперь, ведешь меня до окна, а потом обратно… Раз-два-три… Раз-два-три… Только не надо торопиться… Смотри… Раз-два-три… Раз-два-три… (Напевает, ведя за собой Гонзалеса, который с трудом переставляет непослушные ноги). Тра-та-та-та-та… Тра-та-та-та…

Гонзалес мычит.

Тра-та-та-та-та… Тра-та-та-та… (Внезапно остановившись). Знаешь что, Гонзалес?.. Тут совсем нет места… Давай-ка, мы пойдем с тобой лучше на улицу…

Гонзалес мычит.

Не упрямься. Давай руку. Пойдем… (Ведет Гонзалеса к двери). Когда я выйду замуж, то куплю тебе желтый пиджак и белые брюки, чтобы тебе не стыдно было показаться на людях…

Гонзалес мычит.

И еще золотые часы, чтобы ты всегда знал, который час. (Исчезает вместе с Гонзалесом за дверью).

Звенит вслед ушедшим дверной колокольчик.

Очень долгая пауза.

Сцена пуста. За окном – всполохи далекого пожара.

Неожиданно тишину нарушает музыкальный аккорд, который начинает уже знакомую зрителю мелодию. Но на этот раз он звучит громче, торжественней и чище. Это играет висящая на стене шарманка Ицхака Великолепного, следуя божественному обетованию о приходе в мир Машиаха.

Длится пауза.