Местоположение, или Новый разговор Разочарованного со своим Ба

Небольшая пауза. Истина медленно идет по сцене.

(Негромко.) А теперь представь себе другого человека, который, по тем или иным причинам отворачивается от устойчивого, понятного, истинного и хочет идти туда, где, по общему мнению, никогда не было ничего, кроме печали, ужаса и несбыточных надежд… Этого чертов человек, который уходит от опеки общего, чтобы вступить в область, которой нет ни на одной карте мира… О, можешь мне поверить, Мартин, среди этих людей случаются великие прозорливцы и философы, но ведь дело, в конце концов, не в них. Дело в том, что этот человек обнаруживает вдруг самого себя не как отца, сына, учителя, солдата, кузнеца или философа – не как актера, моряка, художника, лифтера, пловца, архитектора или полководца, – нет, он обнаруживает себя, как великую Пустоту, пожирающую все вокруг и требующую, все чтобы человек немедленно снял с себя все то, что делает его человеком. И вот он стоит и срывает с себя все эти напоминания о прошлой и понятной жизни, а взгляд его проникает в Преисподнюю и обнимает Небеса, а потом и все Творение, проникая сквозь бетон, кирпич и арматуру, превращая весь мир в Пустоту, о которой нельзя даже сказать, что она существует.

Короткаяпауза.

(Негромко.) Ах, Лютер, Лютер!.. Как же это прекрасно знать человеку, что он не одинок в этом мире, что за ним друзья, семья, работа, город, в котором он родился, народ, на языке которого он говорит, Церковь, где он молится, прошлое, которым он дорожит или будущее, на которое он рассчитывает. Тогда устойчивость и порядок царствуют на земле, а человек с чистой совестью может сказать о себе – Я Павлов, или ЯАпелесов, или же – Я Бог знает чей, я определенно чьей-то, в чем трудно сомневаться. Как уверенно глядит тогда человек вокруг! Как величав осанкой! Сколь изощрен разумом! Сколь мужественен и умел! Да только вот беда, Мартин. То там, то тут, появляются, время от времени, странные люди, – которые, словно лазутчики, пробирающиеся в чужой лагерь, проходят, не замеченные охраной, и наполняют воздух бормотанием, всхлипыванием и стонами, радуясь тому, что все в мире теряет свою ценность, которая представляется теперь смешной и нелепой, тем более что Пустота уже давно стоит у его дверей, не принимая в расчет никаких оправданий и отбрасывая все, что накопило человечество за десять, не самых худших, тысяч лет, вселяя в наши сердца страх, обиду и неуверенность.

Лютер: И кто же он, этот человек или ангел, и кто, нагнал на вас такого страха?

Истина: Ты, действительно, не знаешь или только притворяешься?.. (Помедлив.) А ведь это ты, Мартин.

Пауза, в продолжениекоторой Лютер медленно ползет на коленях по сцене. За ним также медленно идет Истина.

Что скажешь, Мартин?

14.

Лютер: Постой!.. Постой!.. Постой!.. Я, кажется, догадался… (Ползя по сцене.) Похоже, вы боитесь.

Истина: А ты бы не испугался на нашем месте?.. Когда весь мир вот-вот рухнет, а под ногами нет никакой твердой дороги ведущей к цели, да, впрочем, нет и самой этой цели, о которой на самом деле никто ничего не знает… Посмотрела бы я тогда, как ты будешь изображать из себя героя!

Лютер: Бог милостив, женщина.

Истина: Но не для тебя, Мартин. Или ты не слышишь? (Кричит.) Оглянись! Бог оставил тебя, монах… И похоже – у Него есть веские причины ненавидеть тебя.

Далеко-далеко слышится удар грома.

Слышишь? Слышишь?.. Вот еще раз!.. Ты ведь не первый раз слышит этот гром!

Гремит гром.

Лютер: Что же. Тогда я поступлю так, как поступил один умный человек, сказавший, что лучше он будет с Богом в Аду, чем в Царствии Небесном без Бога… (Кричит.) И пускай Он попробует убежать от меня, когда я вцеплюсь в его плащ! Пускай Он даже бросит меня в Ад, где ревет и бушует ледяное пламя, я все равно не оставлю Его!

Истина: В этом случае, Мартин, я бы настоятельно рекомендовала тебе немного поторопиться… Небеса не любят опоздавших.

Лютер: Оставь свои глупые советы при себе, женщина. Лучше бы ты помнила, что устойчивость и порядок вряд ли помогут тебе в день Страшного Суда, когда все ваши истины будут сожжены в божественном огне.

Истина: Ты опять грубишь, мой милый, а между тем винить тебе следовало бы только самого себя и больше никого… Возьми хотя бы свои теологические лекции, которыми ты прожужжал всем уши!.. Разве это не ты, не переставая, учил каждого встречного-поперечного, что Спаситель пришел и был распят не столько для всех, сколько для тебя одного?.. И разве это не ты кричал до хрипоты на церковных кафедрах, что человек может спастись только верой, а без добрых дел можно прекрасно, в делах спасения, обойтись?.. Можно представить, сколько невинных душ ввел ты в заблуждение!

Лютер: Что же такого ужасного ты нашла в моих словах, что бежишь от них, словно от убийц, подстерегающих тебя на большой дороге?

Истина (кричит): Опомнись, Мартин!.. Да разве сможет обыкновенный человек выдержать хотя бы мгновение божественного присутствия, когда Господь смотрит на него и Его взгляд проникает в самую глубину его души?.. Ах, бедный, бедный, Мартин!.. Где ты найдешь на земле хотя бы десять праведников, которые осмелятся посмотреть в ту сторону, где Всемогущий дает о себе знать грозовыми вспышками и воем ветра?.. Неужели, ты действительно веришь, что это нелепое существо, которое вы называете человек, способно хотя бы вот настолько чувствовать благодарность, надежду или благоговение, – стоя перед Распятием и поднимаясь мыслью к самому божественному Трону?.. Тогда ты еще более безумен, чем я предполагала!.. Безумный человек, Мартин Лютер. Недаром на тебя жалуются в Небесной Канцелярии, полагая, что ты слишком много на себя берешь и не знаешь меры.…(Идет вслед за Лютером.) А ты?.. Кто сказал тебе, что человек спасается только верой? Где ты видел такого человека, Мартин?.. Лично я, например, ничего подобного не могу припомнить за все время своего владычества. Зато я хорошо помню, как, наслушавшись этих рассказов, ленивые христиане бросали свою работу, учение, воспитание детей, заботу о ближнем и начинали спасаться одной только верой, то есть ничего не делать, много болтать, и спорить о том, чья святость более угодна Богу.

Лютер: Боюсь, ты неправильно понимаешь слово «вера», женщина. Подлинная вера не боится ни насмешек, ни унижений, ни смерти. Она сама есть смерть, унижение и насмешка, которые раскрываются последними осенними цветами, чье имя – отчаянье.

Истина: А разве я говорила что-нибудь другое?.. Разве я не предупреждала тебя, что человек слаб, чтобы нести такую тяжесть, как впрочем, и всякую другую?.. Разве не говорила я тебе, что этот слабый человек обязательно будет опираться на какие-нибудь подпорки, зная, что иначе он рискует упасть в пропасть, из которой уже нет возврата?.. Сколько раз я повторяла тебе и во снах, и наяву, чтобы ты опасался этого животного по имени человек, ибо в самой слабости своей он несет ужас и кошмар, превращая весь мир в одну громадную подпорку.

Лютер (ползет по-прежнемуна коленях, так что создается впечатление, будто он убегает от Истины, а Истина догоняет его): А как же Спаситель?.. Как Тот, Кто всегда приходит к человеку, чье сердце открыто навстречу Господу?

Истина: А разве мы говорим не о Нем?.. Разве это не Он приходит как величайшая опора для миллионов людей, не знающих, чем заполнить свою пустоту?.. Ах, Мартин!.. Неужели ты все еще не видишь очевидного?..

Лютер: Все, что я хотел, женщина, это чтобы человек занял подобающее место в Творении, а это возможно лишь тогда, когда он пройдет вслед за своим Господом, полный веры и надежды, через страдания, кровь, распятия, предательства, теряя мужество и уверенность, и все потому, что другого, ведущего пути к Господу нет и никогда не было.

Истина: Не слишком ли ты много требуешь от него, Мартин?.. От этого не знающего разницы между добром и злом? Между истиной и ложью? Между прекрасным и безобразным?

Лютер: Ты ведь знаешь, что Господь всегда дает нам возможность самим услышать Его голос, и выбрать то, что нам по душе, надеясь, что мы иногда будем прислушиваться к Его словам, не важно, где бы они были сказаны, – в храме ли, на работе или в кабаке.

Истина: Ты что-то путаешь, Мартин. Бог не шляется по пустым улицам и кабакам, и не заглядывает в чужие тарелки. Он судит, наказывает, предостерегает и гневается.

Лютер: Он прощает, вселяет надежду, сострадает и позволяет начать все сначала.

Истина: Ты говоришь глупости, Лютер. Богу нет надобности повторяться или искать новые возможности. Он Бог и потому все делает быстро и хорошо. Другое дело, что всегда находятся нечистоплотные люди, которые рассказывают свои нелепые истории, всегда готовые опорочить Его, не знающие ни что такое божественная справедливость, ни что такое божественный гнев, от которого нет спасения.

Лютер: И все же, я бы сказал, что Господь всегда таков, каковы мы сами. Таков, каковым мы хотели бы его видеть – самодовольным, одетым в золото, разодранным на цитаты, возводящим храмы и посылающим в Ад целые народы. Конечно, Он остается опорой для миллионов и миллионов, но теперь он стал больше похож на механизм, который работает только при соблюдении определенных условий, исключая какие бы то ни было личные отношения.

Истина: Мне кажется, что ты кощунствуешь, человек. А твой Господь скорее, похож на школьного хулигана, которого уже давно пора привести в чувство.

Лютер: И, тем не менее, Он приходит – и при этом приходит только к тебе, чтобы пролить за тебя свою кровь и умереть.

Истина (поднимаясь с кресла): Ты неисправим, Мартин. И к тому же упрям, как молодой осел. Вот почему попечение о тебе я отдала тому, кто лучше нас разбирается в оттенках адского огня и в ледяных словах, из которых складывается твоя история.

Дьявол: То есть, мне.

Истина: То есть, ему… И не забудь, игра еще не кончена, хотя мне и кажется, что этот конец уже близок. Но все должно быть по правилам.

Дьявол: Совершенно справедливо, ваша светлость. По правилам.

Истина: Тогда прощай. (Исчезает.)

Дьявол: (вслед Истине, сквозь зубы): Чтоб ты провалилась!

15.

Лютер (по-прежнему, на коленях): Ты что-то сказал?

Дьявол: А ты как думаешь?

Лютер: Не груби. (Ползет к шахматной доске.) Я думаю о том, что все это уже давно пора заканчивать.

Дьявол: Выходит, мы думаем об одном и тот же?.. Забавно.

Небольшая пауза. Лютерподползает к шахматному столику и почти не глядя, делает ход.

Думаешь, это поможет?

Лютер: Откуда я знаю?

Дьявол: Ах, Мартин, Мартин! Представь, я до сих пор не понимаю, на что ты рассчитывал, когда прибивал эти свои тезисы к воротам нашей церкви! Или ты надеялся на своих верных последователей, милый? (Смеется.) Твои верные последователи, которые только и ждут, когда ты перестанешь изображать живого. (Смеется.) Да, не успеешь ты закрыть глаза, как они набросятся на тебя, и где у тебя стояло на ногах, у них будет стоять на голове, а там где надо было чихнуть – они привезут доктора. Уж не знаю, зачем я это говорю, но можешь быть уверен – они извратят все, чем ты дорожил и даже более того. К тому же они все ждут твоей смерти, Мартин. Боятся, что ты что-нибудь такое выкинешь напоследок, что им потом сто лет не отчиститься. Только не думай, что они опасаются за чистоту Истины, Лютер. Нет, милый. Они жаждут устойчивости и порядка, и боятся, что ты нарушишь их покой, заставишь их думать, а что может быт хуже, чем пустая голова, проповедующая о божественных тайнах? Впрочем, ты сам слишком уж перегибал палку, когда дело касалось разума и истины, и тогда ужасные проклятия оглушали окрестности и заставляли случайных прохожих быстро креститься и прибавлять шаг. Вот почему мне кажется, что Небеса будут очень недовольны тем, что ты бесконечно проклинаешь человеческий Разум, обвиняя его во всех мыслимых и немыслимых пороках. В конце концов, Мартин, дело ведь идет о Творении, а оно не может не быть прекрасным, с чем трудно не согласиться.