Жмот и Жозефина

Саша: «Ты слишком строг, он не виноват, что…».

Паша: «… и тогда не будет времени разбираться!».

Таня: «… не самое удачное время?».

О как! «Собирателей скарба». Обязательно надо запомнить. Жмот представил, как он заваливает в «Тополёк» и с порога кричит: «Привет алчным собирателям скарба!». Это будет очень надёжный способ самоубийства.

Закончив возиться с пчёлами, Жмот быстренько покидал в рюкзак барахло, подхватил автомат и сердито спросил у доцентов:

– Готовы?

Хотя можно было и не спрашивать, они давно были готовы, сидели на рюкзаках с оружием в руках.

«На рюкзаках, стволы в руках, доценты – ну их нах», – подумал Жмот и сказал:

– Тогда выдвигаемся. Курс – вон на ту натиформу.

– На что? – не понял Паша.

– На те вон два холма похожих на сиськи, – насмешливо пояснил Жмот и показал рукой. – Вы вперёд, я за вами.

Настроение у него сразу стало просто лучезарнейшим, всё-таки словарный запас великое дело.

От холмов Жмот начал круто забирать влево, чтобы не упереться со стадом в Большой Разлом. Место это было нехорошее, не любили его полярники. Там и на зверьё можно было нарваться, и вообще часто вещи непонятные происходили. Всё было хорошо, доценты пылили впереди, стадо резво ковыляло за Жмотом, но тут он услышал тоненький скулёж. Как будто детёныша домашней коровки покормить забыли, такой же обиженно-обречённый. Повертев головой, Жмот определил направление. Звук доносился прямо со стороны Разлома.

Жмот тихонько свистнул, подавая сигнал доцентам. Те остановились и сразу заняли оборонительную позицию, выставив стволы в три стороны. Молодцы вообще-то.

– Что? – одними губами спросил Саша.

Жмот махнул рукой, дескать, нормально, ждите и осторожно пошёл к Разлому. По мере приближения скулёж усиливался, и теперь полярнику было совершенно очевидно, что доносится он прямо из Разлома. Жмот с тревогой обернулся на стадо. Нормально. Пчёлки благоразумно не попёрлись за ним, щипали травку в отдалении. Чуют они плохие места.

Медленно, прислушиваясь к внутренним ощущениям, чтобы помилуй Поле, не случился любой внезапный перепад состояния организма, Жмот приблизился к самому краю. Тут он увидел привязанный к толстенной берёзе полимерный трос, и ему всё стало понятно. Трос тянулся над Разломом и терялся в туманной дымке. Это значит, какой-то дурак решил так дорогу срезать, не в обход, а по тросу над Разломом перебраться. Не полярник однозначно. Жмот склонился над обрывом и увидел редкую картину – плачущего спецназовца. А то, что спецназовец был женского пола и с нашивками сержанта, придавала картине особую пикантность. Финка ревела в голос, свернувшись калачиком на крошечном выступе. Внизу была пропасть, вверху три метра обрыва и ухмыляющаяся физиономия Жмота.

– Привет, – сказал Жмот.

– Привет, – ответила Финка.

– Карабин разогнулся?

– Да.

– А ты не знала, что у провала металлы размягчаются?

– Нет, – ответила Финка и снова заревела.

Жмот покачал головой и полез в рюкзак за верёвкой. Угрызенья совести, тревожившие его после кражи пчёл, утихли на фоне предприятия бескорыстного и благородного – спасение человека, как ни крути, дело святое. Даже если человек этот говно спецназовское, выкормыш президентский, прости Поле и помилуй.

8. Оазис, 15 июня, 2112 года, зоопарк

В минуты душевного смятения Президент Оазиса любил посещать зоопарк. Это его успокаивало и укрепляло в нерушимости избранных идеалов и точности взятых ориентиров. Зоопарк был его детищем, созданным по его инициативе и частично на его деньги. В зоопарке были представлены образцы фауны, которая существовала до Большой Лажи. Чудом уцелевшие особи животных отлавливались по всему континенту, с большим риском транспортировались специальными экспедициями полярников. Подлинные волки, лоси, медведи, настоящие ёжики, даже один жираф.

– Народ хочет видеть, к чему надо всем нам стремиться, – говорил Президент. – Мы наглядно должны демонстрировать простым людям великолепие истинной природы. А природа, извращенная Большой Лажей, не может служить настоящим людям. Она для мутантов. И будет уничтожена. Вместе с мутантами. Дайте только срок.

Сейчас Президент, переодевшись в цивильное и без охраны, прогуливался вдоль длинного ряда просторных клеток и с наслаждением вдыхал запах навоза. Этот запах казался ему тоже истинным, натуральным и фундаментально-почвенным. От медитативного созерцания зверюшек его отвлёк громкий детский плач. Президент обернулся.

– Боюся, мама, давай уйдё-ё-ём! – ревел упитанный карапуз лет шести.

– Смотри, коровка, – уговаривала молодая мамаша орущего малыша.

– Нееет, – надрывался ребёнок. – Коровки маленькие, с крылышками, это бабайка, я бою-ю-юся…

«Корова подлинная, долажовая» гласила табличка на клетке.

Президент вздохнул и направился к лифтам.

9. Поле, 15 июня, 2112 года

Пока Финка лежала над обрывом она ничего не хотела, только побыстрее умереть. С одной стороны гладкая отвесная стена с другой – бездонная пропасть. Выбраться наверх у неё не было никаких шансов, жрать тоже было нечего. Манечка умирала в Кирзачах, и никто не знал, что Финка пошла к Оазису через Разлом. Автомат быстро пришёл в негодность, а то бы она может и вправду застрелилась от отчаяния. А прыгать в жуткую, кипящую багровым туманом пропасть было очень страшно. Оставалось только тихо скулить.

Но потом словно ангел с небес появился этот скалящийся полярник и бросил ей конец тонкой, но очень крепкой верёвки. Финка, разрезая ладони, тут же принялась карабкаться, и Жмот заорал на неё матом, скинул верхонки и пластмассовый жумар. Когда Финка, наконец, выбралась наверх, Жмот спросил:

– А ты как трос на тот край закинула?

– Буропатроном.

– Ишь ты, – восхитился Жмот. Ему нравились сообразительные люди.

– А потом карабин оборвался, и я на эту полку свалилась, – сказала Финка, бинтуя порезанные пальцы.

– У Разлома и тем более над ним металлы приобретают суперпластичность, это даже дети знают, – сказал Жмот. – Чему вас в спецназе учат? Смотри.

Он снял с плеча автомат и легонько покачал его в руке. Ствол автомата мотался как резиновый.

– Если бы ты чуть дальше по тросу продвинулась, то прямо вниз бы ухнула. Понимаешь, бестолочь? – ласково спросил Жмот.

– Я не бестолочь, я Финка, – сказала Жозефина Корхонен.

– А я Жмот, – сказал Жмот.

– Спасибо, Жмот.

– Сочтёмся.

Финка серьёзно кивнула, и они пошли прочь от Разлома. Доценты секли за периметром, пчёлы щипали травку, всё было хорошо. Жмота посетило благодушное настроение, и он начал насвистывать «Yesterday».

– Мне очень-очень надо было спешить, – тараторила Финка. – Иначе я бы через Разлом не пошла, конечно, опасно это, все знают, что к Разлому лучше не соваться. Но там, в Кирзачах, умирает маленькая девочка. Манечка её зовут, Маша. Её из-за меня подстрелили. Били по мне, а ей шальная пуля досталась, понимаешь? Дикие напали, понимаешь, Жмот? Её фермеры лечат, но нужны лекарства, антибиотики нужны! Главное это антибиотики… А она горит вся и в сознание даже не приходит. Пулю достали, но организм у девочки слабенький, мутированный. Если она умрёт, я не знаю, что… Она такая… Она мне как сестрёнка!

Финка разрыдалась и остановилась, закрыв лицо перебинтованными ладонями. Ещё ни разу в жизни она так много не плакала, как сегодня. Жмот неловко приобнял Финку за плечи, пробурчал: