Оценить:
 Рейтинг: 0

Исайка

<< 1 2 3 4 5 >>
На страницу:
4 из 5
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

– А что я тебе скажу, братец, – проговорил своим тоненьким голоском, слегка нараспев и несколько таинственно Исайка, подходя к Рябому.

Рябой вопросительно поднял на Исайку злые глаза и равнодушно опустил их.

– Знаешь, что я тебе скажу?

– Ну что пристал: «скажу да скажу»? Сказывай.

– За сколько ты пропил шинель?

– А тебе что?.. Чего лезешь?

– Ты только скажи, а мне есть дело! – продолжал Исайка и одобрительно и ласково подмигнул глазом.

– А черт его знает за сколько?

– Гмм… Денег не брал?.. Пил только. А много ты примерно выпил?.. Штофа два?

– И полведра вали. Я ведь не жид, а хрещеный.

– Ай, ай, полведра! – ахнул Исайка.

– Да ты к чему это гнешь?.. – уже мягче спросил Рябой, взглядывая на Исайку и пораженный необыкновенно участливым выражением его лица.

– Хочу шинель твою достать! – кротко промолвил Исайка. – Объясни, в каком кабаке ты ее оставил. А уж я шинель принесу.

– Ты? – выговорил только Рябой.

И больше не мог в первое мгновение ни слова прибавить, тронутый до глубины души этим великодушным предложением.

– Ввек не забуду, Исайка! Вызволил! – наконец дрогнувшим голосом проговорил Рябой и, вероятно желая выразить свои чувства во всей полноте, прибавил: – Жид, а какой добрый!

Исайка чуть-чуть усмехнулся от этого комплимента и стал расспрашивать, где кабак, в котором Рябой вчера пьянствовал.

Рябой подробно объяснил и смущенно прибавил:

– Только целовальник сдерет… Пожалуй, рублей пять заломит!

На физиономии Исайки появилось деловое выражение кровного еврея, собирающегося сделать коммерческое дело, и он снова подмигнул глазом, на этот раз не без некоторого лукавства, и сказал:

– Небось Исайка будет торговаться. Исайка лишней копейки не даст.

Он тотчас же отпросился у фельдфебеля со двора и отправился в указанный Рябым кабак.

Прожженный молодой ярославец-кабатчик, увидев Исайку, вопросительно повел на него глазами. Исайка деликатно объяснил, что пришел за шинелью Ивана Рябого.

– А деньги принес?

– Вам сколько денег?

– Семь рублей, – не мигнув глазом, отвечал кабатчик.

– Не много ли будет? – прищурив глаза, протянул Исайка.

– А много, так уходи.

– Я бы и ушел, да товарища жалко… Вы сами знаете, казенная вещь… Ему достанется… Казенная вещь – царская… Как ротный узнает, что вы у матроса взяли царскую вещь, большие неприятности выйдут… Ай, ай, ай! какие неприятности!.. Полиция и все такое. Царская вещь не может пропасть. – И Исайка с серьезным видом покачал головой. – Рябой приказал отдать полтора рубля и просить шинель и сапоги… А уж затем, как вам будет угодно! – прибавил Исайка равнодушным, казалось, тоном и сделал вид, будто собирается уходить.

– Да ты постой…

– Извините!.. Мне некогда… Я казенный человек. Меня сам господин фельдфебель послал, Авдей Трифоныч – изволите знать? Он тоже у вас вино берет. «Ходи, говорит, Исайка, за шинелью, чтоб не было, говорит, неприятностей».

Начали торговаться. Исайка несколько раз выходил из кабака и возвращался, желая сберечь свои кровные деньги, которые он хранил как зеницу ока. И было-то у него прикоплено всего-навсего рублей двадцать от двугривенных, которые ему давали – и то не всегда – за его работу.

Наконец шинель и сапоги были выкуплены за два рубля двадцать копеек, и Исайка, завернув вещи в узел, ушел, веселый и торжествующий, из кабака, не обращая никакого внимания на то, что обозленный сиделец выругал его вслед подлой жидовской харей.

С этого дня Иван Рябой и Исайка сделались большими приятелями, хотя и не совсем понимали друг друга.

V

Много ума, осторожности, изворотливости и такта нужно было Исайке, чтобы за шестнадцать лет своей службы в те старые жестокие времена уберечься от наказаний. Но Исайка с первых же дней службы был так усерден, так безукоризненно вел себя, так старался, что решительно не было возможности к нему и придраться. Да и невольно жаль было как-то этого безответного, боязливого, смирного и совсем тщедушного человека с большими кроткими глазами. Когда в первый год службы какой-то унтер-офицер избил Исайку, Исайка так горько плакал целую ночь, что даже унтер-офицер, избивший его, почувствовал нечто похожее на угрызения совести.

Вдобавок Исайка, по неспособности к строевой службе состоя в мастеровых, находился и вдали от глаз начальства на корабле. Ближайших начальников у него было только двое: шкипер-офицер из бывших боцманов да подшкипер, с которыми Исайка умел отлично ладить и задабривать их при случае. А прочее начальство, особенно строгое с матросами, до него и не касалось. Сиди себе в подшкиперской и чини паруса да выходи наверх лишь во время авралов.

Помимо того что Исайка что называется из кожи лез, отличаясь безустанной работой и безукоризненным поведением, он, как человек умный и наблюдательный, знал, чем взять, кроме усердия. На берегу он постоянно шил и ротным своим командирам и фельдфебелям сапоги, обшивал их жен и детей, а летом то же самое делал для шкипера и его помощника – разумеется, даром. И все обходились с Исайкой ласково, считая его золотым человеком. На всякое ремесло он был мастер. Раз даже игрушку хорошую сделал и поднес сынишке экипажного командира, супруге которого, конечно, шил башмаки.

Исайка каждый день благодарил бога, что служба, которой он так боялся вначале, оказалась для него не особенно страшной, – море только его пугало! Но уж служить оставалось немного. Года через четыре его, наверное, уволят в бессрочный отпуск, и тогда конец этим вечным страхам! Вольный человек!

И он иногда мечтал, как будет жить постоянно на твердой земле, займется мастерством в Кронштадте, где его все знают, и заживет себе спокойно и тихо, как следует честному еврею.

Одно обстоятельство только смущало Исайку в последнее время. Он был неравнодушен к одной матросской вдове, известной на Кронштадтском рынке, где летом она торговала зеленью, а по зимам имела ларь с разным мелочным товаром, под именем «рыжей Анки». Эта рыжая Анка, здоровая и толстая баба лет тридцати пяти, с широкими бедрами и рыхлым лицом, покрытым веснушками, тоже посматривала на Исайку своими голубыми лукавыми глазами не без вызывающего кокетства. Ее любовник матрос ушел на три года в «дальнюю», и она была свободна. А Исайка был обстоятельный человек и умел давать ей отличные советы по части торговли. Без него у нее едва хватало на хлеб да на квас, а как он с ней познакомился – совсем другой оборот вышел. Умен Исайка на торговлю – откуда только выдумка шла. И башмаки ей великолепные сделал, и в долг на покупку товара десять рублей дал!

И Анка не прочь была бы связаться с «жидом» – пусть на рынке смеются, наплевать. И то уже смеются!

Но Исайка не делал решительных авансов, не имея смелости признаться Анке в своей склонности. Да и согласится ли она жить с жидом? О браке Исайка, разумеется, и не думал.

По всей вероятности, робкий Исайка так бы и остался тайным вздыхателем, если б в начале лета, когда уже «Поспешный» вытянулся на рейд, Исайка однажды утром в воскресенье не зашел купить у Анки на копейку луку.

Выбрав пучок и порасспросив Анку о делах, Исайка хотел было уходить, как Анка, заглянув в глаза Исайки, лукаво спросила:

– Только луку тебе от меня и надо, Исайка?

– Чего ж я смею, кроме луку, Анна Спиридоновна? – значительно протянул Исайка…

– Чего?.. Ах ты, лукавый Исайка! – рассмеялась Анка и нежно прибавила: – Нечего на корабль идтить; ужо приходи ко мне пить чай!

С того дня Исайка стал чаще съезжать на берег, и когда «Поспешный» ушел в море, Исайка принялся шить Анке самые фасонистые башмаки и написал ей два письма, в которых с трогательным красноречием изливал перед ней душу, закончив деловыми советами насчет зимней торговли, которую уж они вели теперь сообща после памятной покупки пучка лука.

VI
<< 1 2 3 4 5 >>
На страницу:
4 из 5