Собака

– К салюту приготовиться! – крикнул выбежавший наверх капитан.

Но в ту же минуту на адмиральском корвете был поднят сигнал: “Не салютовать”.

Корвет приближался. Капитан спустился и через две-три минуты поднялся на мостик в мундире, треуголке, при сабле на боку, готовый ехать к адмиралу с рапортом, как только “Коршун” бросит якорь.

Капитан был чуть-чуть бледен.

– Небось боится адмирала! – шептали матросы.

Уж “Коршун” был близко и несся прямо на корму “Могучего”.

– Команду во фронт!

Матросы выстроились по обеим сторонам шкафута. Офицеры – на шканцах. Капитан, старший штурман и старший офицер, повернувшись лицами к приближающемуся корвету, стояли на мостике и могли разглядеть “нового” начальника эскадры, который зорко оглядывал “Могучий”.

Стояла мертвая тишина. Слышно было, как на “Коршуне” скомандовали:

– Малый ход!

“Коршун” “резал” корму “Могучего”.

Все офицеры на “Могучем” держали руки у козырьков. Приложил руку к козырьку и адмирал, но, казалось, не взглянул на капитана.

Пройдя почти вплотную около “Могучего”, адмиральский корвет круто повернул и пошел по борту “Могучего”.

– Здорово, ребята! – раздался громкий и приятный голос адмирала.

– Здравия желаем, ваше-ство! – раздался ответный крик полутораста матросов.

“Коршун” обошел “Могучего” и бросил якорь.

В ту же минуту капитан отвалил от борта и направился к адмиралу.

Матросов распустили из фронта.

Между ними шли разговоры об адмирале. Все находили, что, судя по лицу, он с большим рассудком. Даже по голосу его нашли признаки того, что он, верно, “добер”.

Еще бы! Им так хотелось, чтобы он был “добер” и освободил наконец от Собаки.

Капитан что-то долго не возвращался.

Наконец вельбот пристал.

– Была, значит, выволочка! – шепнул боцман.

VI

Действительно, капитан взошел на палубу, видимо расстроенный.

Что-то растерянное, жалкое и недоумевающее было в его осунувшемся и словно постаревшем лице.

Он вошел в каюту, беспомощно опустился в кресло и задумался.

Наконец он переоделся и велел Никишке позвать старшего офицера.

– Не приказывайте унтер-офицерам ловить этого подлеца… Оказывается, нельзя! – с кислой усмешкой проговорил Нерешимов.

– Я уже передал ваше приказание, Петр Александрович!

– Отменить.

– Есть!

– Мичмана Неверина выпустить из-под ареста.

– Слушаю-с.

– И… и новый адмирал недоволен мною… Я, видите ли, бесцельно жесток с командой… Очень недоволен… И показал мне газеты… Нынче и газеты принимаются во внимание… Как же-с.

– Какие газеты?

– Прошлогодние, американские… когда мы были в Сан-Франциско…

– Что ж там, Петр Александрович?

– Адмирал нашел, что в газетах писали позорные обо мне вещи… Что на рейде раздавались крики наказываемых людей… Видно, не надо было пороть в чужом городе да еще у подлецов, которые всякие пустяки печатают в газетах… Это, конечно, ошибка с моей стороны… Надо было пороть в море… И адмирал – он ведь нынче против строгих наказаний, а давно ли отлично перепарывал всех марсовых, если работали на минуту позже? – так он спрашивал: правда ли хоть часть того, что описано в газетах… Я, конечно, не врал ему… Мне нечего было стыдиться… Я сказал, что действительно строго наказывал матросов и считал себя вправе наказывать, чтобы корвет был в исправном виде, как следует военному судну… И не скрыл, что хотел поймать беглеца, если консул не хотел мне поймать негодяя… И доложил, что если я и строг, то ради пользы службы… Зато у меня и работают!.. Марселя в пять минут меняют… Но… адмирал нашел, что будто бы всего этого можно достичь и без порки… Новые, видите ли, веяния, а я не умею приспособляться, как его превосходительство… Вчера дантист, а сегодня пишет против телесных наказаний… Читали статью адмирала в “Морском сборнике”?..

– Читал.

– Сказал, что назначит следствие, а пока… пока…

Челюсти капитана затряслись.

– А пока адмирал отрешил меня от командирства… Завтра съеду на берег и уеду в Россию… Советует подать в отставку… Новые, говорит, порядки… Телесные наказания отменены… Требования от капитанов иные… А я-то чем виноват! – прибавил капитан.

Он, видимо, не понимал, за что должен подавать в отставку. До сих пор его считали образцовым капитаном и вдруг…

– Больше не будет приказаний, Петр Александрович?

– Отпустить команду на берег и сегодня же примите от меня корвет…

Старший офицер ушел.

На корвете скоро узнали о новости, и корвет точно ожил. Обрадованные матросы благословляли адмирала. Многие крестились, что избавились от Собаки.

– Одно благоухание! – говорил, заплетая языком, баталер, возвратившись вечером с берега.

– Собаке бы скрозь строй! – кричал Лещиков, поднятый с баркаса на гордешке.