Кара Булганака. Роман

Ну что, куда теперь? Везде, словно раскинутая неприметная сеть хитрых ходов… Которые приводят только к одному – медленной смерти!

Попробую сюда… Где тоннель разветвляется и поднимается чуть выше! Хоть немного, но ближе к небесам! Которые так неприступно далеко…

Ничего не остается, как ковылять дальше по изворачивающимся, словно в немом припадке, коридорам.

Сколько прошло времени? Час? День? Год? Абсолютно никакого восприятия прошедшего. Никакого отсчета внутри, ни одного тиканья… Время здесь умерло… Или его тут никогда не было! А циферблат на запястье вызывает лишь нелепую улыбку…

Все замерло и оцепенело. Как от взгляда тайной Медузы Горгоны… Все погружено в несказанный скорбный покой. Как всякое Мертвое и Забытое. Но здесь оно странным образом живет и действует… Что-то творит! И куда-то стремится…

И что делать? Идти с ним, слившись в темной гармонии или по-прежнему сопротивляться, барахтаясь в бурном море мрака?

Что будет, когда я исчезну? Возможно ли, что я как-то буду себя чувствовать, осознавать? Хоть самой маленькой частицей? Каким будет мир без меня? Он меня вспомнит, хоть однажды?

Хватит бредней, надо идти вперед! Несмотря ни на что… Если я еще до сих пор жив, значит тьма не может меня одолеть и есть шанс на победу! Главное двигаться! Хотеть, чувствовать и пылать… И любой сумрак рассеется!

Поверженные размытые полуфантастические формы вокруг… Я заблудился? Все неотличимо тянется заунывной мелодией валунов. Я здесь уже был! Я везде уже был… И брожу как запечатанное заклятьем привидение.

Вся эта грозная титаническая подземная махина, кажется, надрывно дышит и что-то затевает…

Мрак становится все гуще и как-то осязаемей, будто чье-то навязчивое опасное прикосновение.

Проходы опять сужаются, почти до кротовьих нор, или я становлюсь все меньше?

Что за галиматья? Чувства окончательно раскололись? Это последнее крушение? Финал уже близок?

Сзади раздается какой-то невнятный гомон… Сквозняк или Шелест крыльев, мелькают какие-то тени, хрен тут чего разберешь в этом топком аттракционе подземной погибели…

Сколько еще идти по этим нескончаемым утягивающим коридорам? В чьем-то сгоревшем заветном чувстве?

Тебя словно засасывает изголодавшаяся трясина. Ты мутнеешь, теряешь самого себя…

И самое ужасное – тебя поразительно меняет, кардинально, до основания, неузнаваемо….

Я выхожу в огромный зал, свечу, ревущим от потока вырвавшегося откуда-то воздуха, пламенем вперед. Передо мной огромная сплошная стена, уходящая далеко вверх… Как неприступная монолитная скала! Придется ее огибать, искать другие лазы. Сбиться с дороги здесь очень просто.

Почему-то я останавливаюсь на высоком уступе, и начинаю пристально рассматривать открывшуюся панораму этой величественной скалы. Она будто притягивает меня. Я с каким-то странным упоением разглядываю ее плавные изгибы и резкие обрывы. Ее томную бледность и роковые страстные трещины. Ее чувство превосходящего непереносимого низвержения и легкую грацию восхождения, как перепады тональности застывшей мелодии.

И вот она уже представляется какой-то волнующей брошенной Картиной чьей-то покинутой затертой жизни.

Я чувствую какое-то едва уловимое движение в самом истертом горьком камне.

Я пристально вглядываюсь и в шоке отшатываюсь! Я вижу огромный лик, смотрящий на меня будто сквозь камень… Кто это? Он прожигает суровым запредельным взором даже не на меня, а через….во внутрь, перебирая все мои события и мысли! Как старые предметы в закрытом чулане. Он что-то ищет… И похоже находит! Кажется, он довольно улыбается. И меня пронзает словно невидимая молния. Она как ток, прожигает, все мое существо… Я будто падаю или парю в безликом пространстве. Странный огонь заполняет мои вены, смешиваясь с кровью…

Я словно пробуждаюсь! Уже налитым неясной мощью и будто причастным к какой-то Запретной, забытой Силе…

Может я, правда схожу с ума?

Глава 19. Полуночный залп

В ночной степи, в притихших чернеющих ямах и оврагах, залегли группы красноармейцев. Все живое погружено в зачаровывающую темную дрему, словно плывет в неуловимом танце. Изредка вспыхивают осветительные ракеты и доносятся дальние окрики команд и обрывки разговоров патрульных.

– Так! Караулы сменились, скоро идем… Тихо! – распоряжается Светлосанов, – Чтобы ни звука, ни шороха и вообще забудьте, как дышать!

– Мы и так как духи летаем, – всматривается в темную даль Устрицкий, – тише ветра, прозрачнее света, тени громче топают! Пройдем нормально, хорошо собак здесь нет в охранении, а то пришлось бы еще с химией что-нибудь соображать…

Я что сказать хочу, командир! Смотри, шесть вышек по периметру. А вон там по заросшему оврагу почти слепая зона… Угол хороший! Можно незаметно проскочить!

– А ведь верно! – поднимает бинокль Елкин, – Молодец, Боря! Так и пойдем. Там крюк получается и оказываемся прямо у ограждения, еще там и темнее… То, что нужно!

– Не все спят… – сообщает Гогитидзе, – Кроме караульных, две кучки шумят у офицерского дома. Похоже пьяные, или подвыпившие. Празднуют что-то, пируют, гады! Нам эти персонажи на плацу могут помешать!

– Напротив! – замечает Светлосанов, – Все абсолютно спокойны, уверены в своей безопасности. Это нам на руку! Пусть бродят, орут, песни кричат. Радуются перед скорой смертью… А мы будем делать свое дело!

– Ага! Они и внимание своих часовых отвлекают, – добавляет Елкин, – своим кривлянием… Очень даже во время и весьма сильно. Пусть поскачут мартышки напоследок. Скоро сцена огненных жонглеров начнется!

– Еще говорят, что русские много пьют, – усмехается Устрицкий, еще раз проверяя оружие, – эти вон хлещут побольше нашего! Еще и на службе…

– Пропагандистское мифотворчество! Нас всегда пытаются очернить, – заключает Светлосанов, – Всеми способами. Испокон веков. То в агрессии обвиняют, то в отсталости развития и грубости нравов… Так и ищут без устали, какой-нибудь изъян, чтобы увеличить его до невероятных размеров.

Так и создаются политические мифы как форма оружия.

С начала истории все зубы точат на нас! И все хотят нас уничтожить! Смысл и этого фашистского крестового похода – истребить всех, от мала до велика, извести все наше… Даже память о славянских, и других не «европейских» народах.

Вот эти вооруженные черные инфернальные машины и пашут здесь день и ночь… И будет это, пока Георгий Победоносец не пронзит окончательно западного темного и вероломного дракона! Изгонит Зло и Алчности из мира. А мы ему помогаем.

– Когда же вся эта битва закончится? – печально задумывается Гогитидзе, – Столько крови уже пролито…

– От нас зависит, – еще раз оглядывает окрестности Светлосанов, – что мы сможем, насколько нас хватит. Какой длинный фитиль наш окажется!

– Это что же мы, как свечи? – оборачивается Елкин, – Или запал бомбы горим?

– Получается так! – кивает Устрицкий, – Полыхаем, тлеем, взрываемся, светимся как солнце! Что-то меняем… И заканчиваемся!

– Все догорают… – грустно замечает Светлосанов, – Любая жизнь заканчивается! Странное все-таки место наш мир… Все приходят и уходят. Здесь никто надолго не остается. Как на вокзале…

– И смысл в том, как мы ее проживем, – вдохновенно произносит Гогитидзе, – и как себя покажем! Какую память о себе потомкам оставим.

– История она же дама капризная, – вдруг говорит Елкин, – кому памятник ставит, а кто во тьму забвения уходит навеки… Нас бы еще вспомнили, как мы тут по катакомбам ползали, да фашистскую сволочь били! А то ведь очень грустно будет, если мы тут падем, а о нас никто никогда не узнает… Битва то у нас здесь, небывалая разыгралась!

– Что за мысли такие? Чтоб наш народ и забыл? – изумляется Светлосанов, – Да такого, и быть не может… Мы всех героев Гражданской помним и чтим, как раньше богов почитали. И не только героев, но и просто участников. Я уж не знаю, герои мы или нет, но сражаемся достойно. И долг свой воинский перед Родиной и народом, исполняем исправно! Так что, я думаю, Булганак не забудут! Если что, мы сами своим детям рассказывать будем, как все было…

– Будущее поколение – это самое важное! – пылко произносит Гогитидзе, – Дети – это святое! Ради их будущего мы здесь и бьемся… Чтобы они жили без бед и печалей, и все у них было хорошо. Мы, на самом деле многое можем…

В темноте впереди раздается шорох, из-за опаленного кустарника подползает сержант Егоркин.

– Ну как там? – спрашивает Светлосанов.

– Все чисто! Можно идти, – докладывает Егоркин, – на ужин, к дьяволу! Пообломать рога фашистской нечисти, хвосты пообрезать, да подпалить черную махровую шкурку… Чтоб помчались в свою Баварию, сверкая копытами!