Волки траву не едят

«Эге-е-е! Так вот отчего ты такая покладистая… – подумал Виктор. – Хочешь меня на посмешище выставить. Дескать, неуклюжий гринго… Л-ладно, удивим Аргентину».

– Так как насчет танго, мистер Лавров? – продолжала подначивать Анабель, с усмешкой поглядывая на качка-бармена и специально говоря громко, чтобы тот слышал.

– Можно! – неожиданно ответил Виктор, заводясь в ответ, при этом Анабель посмотрела на него с недоверием.

– Только не аргентинское, а финское, – добавил журналист. – Попросите оркестр исполнить финское танго, и я с удовольствием приглашу вас на танец!

Дождавшись финальных аккордов звучавшей El Choclo, Анабель размашистым, почти спортивным шагом прошла через танцевальную площадку к оркестру. Многочисленные посетители почтительно уступали ей дорогу. Когда она вернулась, музыканты грянули вступление Suomalainen tango. Лучась коварной улыбкой сердцеедки, она протянула Лаврову правую руку в приглашающем жесте.

Виктор левой рукой поднял правую руку Анабель, а правую ладонь положил на ее спину. Он держал свою партнершу крепко, но на некотором расстоянии, как будто они обнимали кого-то третьего, невидимого. Виктор держался прямо и властно смотрел в глаза Анабель. Несколько секунд они стояли, чуть покачиваясь в объятиях друг друга, и впитывали музыку. Потом началось действо.

Аккордеон рыдал. Кто поверил бы, что в аргентинском ресторане есть место финскому танго? Но чудо свершилось: танцующие перенеслись в мир умопомрачительно роскошного танца, где властвуют любовь и страсть, где дыхания партнеров слились воедино, а их ноги скрещивались и переплетались. При этом им нельзя было обменяться ни словом. Только рука Виктора говорила Анабель, куда повернуться, только его нога подсказывала ее ноге, что делать дальше – вместе, бедро к бедру. Раз, два, три, четыре, пять – они свободно кружились по всей танцевальной площадке, двигаясь против часовой стрелки.

Все посетители ресторана, уплетающие кто большие порции жареного мяса, а кто слоеные пирожные с карамельным кремом, вдруг замерли, словно завороженные, не в силах отвести взгляд от танцующих. Вот гринго подвел правое колено под бедро аргентинки, правой рукой слегка отклонил ее торс влево, вынуждая девушку сделать шаг назад и развернуться. Еще четыре шага – и она, снова развернувшись, пристально смотрит ему в лицо. Виктор незаметно служил для Анабели центром притяжения. Он еле заметно отталкивал ее, и она тут же поворачивалась вокруг своей оси: я здесь. Он отступал, она следовала за ним по пятам: не оставляй меня. Он наклонялся к ней, и она – стройная, с льющимися черными волосами – выгибалась назад, как ивовая ветка: я твоя.

Танго закончилось. Три минуты танца они смотрели друг другу в глаза, как гипнотизеры. И казалось, этой сказке длиться и длиться без конца, но музыка закончилась, а одна из труб все продолжала тянуть последнюю ноту.

– Это было самое необычное, но самое настоящее знакомство, – улыбнулась Анабель своему спутнику.

– О да-а-а-а, – понижая тон, протянул Виктор. – Не то что в офисе, похожем на оружейный музей, где мы чуть было не обматерили друг друга.

– Скажите честно, вы никакой не журналист? Вы – танцор? – спросила Анабель.

– Любой мужчина рядом с красивой женщиной становится танцором, – обезоружил аргентинку Лавров.

Тем временем, дождавшись последнего звука трубы, фойе накрыли громкие овации в адрес Виктора и Анабель. А в микрофоне прозвучал голос фронтмена оркестра: «Этот гринго весьма недурно танцует танго!»

– Он не гринго, – перекрикивая ресторанный гул, воскликнула сеньорита Феррер. – Он – украинец!

Ее уточнение было встречено новыми одобрительными аплодисментами посетителей и персонала ресторана.

Виктор повел Анабель к их столику, где на деревянных тарелках уже ждало асадо с мясным рулетом метамбре, красное вино, а также нарезанный сыр и колбасы. В качестве гарнира был салат.

– Я должна вам кое в чем признаться, – неожиданно сказала Анабель.

– В чем же? На самом деле это вы – профессиональная танцовщица? – Лавров воспользовался случаем подарить аргентинке еще один комплимент.

– Нет. Мой дядя не приглашал вас на этот ужин. Это… сделала я.

«Так-так. Вечер перестает быть томным», – мелькнуло в голове у Виктора.

– Я бы хотела… Я хочу… отправиться с вами в экспедицию! – собравшись с силами, выпалила Анабель.

Лицо украинца стало очень серьезным.

– Сеньорита Феррер. Я уже говорил это вашему дяде и повторяю еще раз для вас: это очень, очень опасное мероприятие, и я не могу подвергать вас такому риску.

– Сеньор Лавров, послушайте и вы меня. Я мечтаю о журналистской карьере, со всеми ее трудностями и опасностями. Сидя у дяди в офисе в тепличных условиях, я могу так никогда и не поучаствовать в настоящем расследовании, не увидеть, как идет охота за материалами, которые становятся настоящими сенсациями! Как бы вы стали тем, кем стали, если бы не рисковали?

Виктор внимательно посмотрел на Анабель. Глаза ее светились решимостью, выражение лица говорило о том, что отступать она не собирается.

«А чем черт не шутит…» – подумал Лавров. К тому же, как он мог устоять перед этой обворожительной карьеристкой после такого танца?

– Ладно. Я возьму вас с собой. Но только при одном, нет, двух условиях: потом не жаловаться и четко следовать моим указаниям. Самодеятельность в таких делах может иметь весьма печальные последствия…

– Договорились!

– А что вы скажете своему дяде? Я же сам убедил его в том, что отпускать вас со мной нельзя.

– Придумаю легенду. Я же журналистка!

Виктор и Анабель наконец приступили к восхитительному ужину.

Глава 5

Маленькие профессорские тайны

Ройзенблит сидел в зимнем саду, неподвижно уперев взгляд в высоченную бокарнею. «Лошадиный хвост» этого необычного растения, которое еще называют «бутылочным деревом», свешивался почти до самой земли, выложенной тротуарной плиткой, и тонкими длинными листьями закрывал панораму искусственных джунглей. В густоте тропических деревьев пели экзотические птицы, а на стеклянном столике, оправленном красным деревом, в плетеной вазе ручной работы красовался великолепный фруктовый букет: киви, манго, авокадо, мандарины, сочные груши – все это лежало вокруг огромной папайи. Однако еврейскому ученому было не до фруктов. Он погрузился в какие-то расчеты, в своей сосредоточенности будто находясь в состоянии анабиоза. Его очки в оправе из позолоченной проволоки казались одним целым с полуоткрытыми немигающими глазами.

«Тропический рай» был совершенно безразличен человеку, который, возможно, мог бы изобрести вечный двигатель или машину времени, ученому без мирового имени, но с изобретениями, от которых мир еще ужаснется. Нет, он не злодей, но в науке есть принципиальные цели. Физика – ради физики, а химия – ради химии. Облучатель, который придумал Александр Ройзенблит, способен изменить химические свойства вещества до неузнаваемости и вернуть их в исходное состояние, когда понадобится. Этот проект мог бы претендовать на Нобелевскую премию, но деньги его не волновали. В этом мире он верил только в силу науки. Каждый год на его счет переводили сумму, которой могли бы позавидовать Нобель с Эдиссоном вместе взятые. К тому же, Ройзенблит никогда не уважал Альфреда Нобеля, считая его бездарностью.

Еще в юности, втайне от родителей, Саша запускал спичечные коробки с вертикальным взлетом, и они подолгу бесшумно кружили в его комнате вокруг люстры, презрев все законы физики. Как ему это удавалось, знал только он. В университете он был настолько успешен, что защитил докторскую одновременно с дипломной работой и сразу же получил распределение в один из военных институтов. Много лет подряд он трудился на благо родины, выполняя государственные заказы, которые ему были скучны, как школьнику, которого мама заставила вынести мусор. Так он дожил до седых волос, сокрушаясь, что жизнь не удалась. Но однажды профессор Ройзенблит вышел в магазин за молоком и пропал без вести…

И вот уже 10 лет профессор Али работал на людей, которые не ограничивали его дар ученого, но ограничивали его свободу. Александр не сильно и сокрушался: «Ученый – всегда ученый, даже в тюрьме. Его работа всегда с ним: в его в голове». В голове не в голове, а в пользовании у шестидесятилетнего Ройзенблита была прекрасная лаборатория, оборудованная по последнему слову техники, личный кабинет, апартаменты для жилья, библиотека, бассейн, теннисный корт и зимний сад. Так что тюрьмой это место назвать было трудно. Скорее – золотая клетка под неусыпным контролем соглядатаев, которые одновременно выполняли и функции прислуги.

…Сегодня утром Хаджи, как обычно, кормил собак. Ройзенблит вышел во двор подышать воздухом. Зима уже понемногу вступала в свои права, и голубые ели перед роскошным особняком источали бодрящий аромат хвои. Это место под Курском было выбрано не случайно. Магнитные аномалии земли не поддавались объяснению официальной науки, и многие процессы здесь протекали вразрез с законами химии и физики. Но именно здесь, посмотрев на эти законы со стороны и поняв их извне, можно было подчинить их и заставить работать на себя. Александр вдохнул полные легкие морозного утреннего воздуха и осмотрелся.

Пятиметровый забор опоясывал два гектара земли, покрытой небольшими выложенными плиткой дорожками и аккуратно стриженными кустарниками. Кое-где росли красавицы-сосны, но участок хорошо просматривался до самого забора. Система видеонаблюдения позволяла держать на контроле каждый клочок этого парка, который больше был похож на зону отдыха при санатории. Трудно было представить, что под землей находилась лаборатория, которой могли бы позавидовать многие научно-исследовательские институты.

В правом углу, почти у самого дома, были привязаны четыре ротвейлера в строгих ошейниках – каждый в отдельности, чтобы не подрались из-за еды. Они слушались только своего хозяина – Хаджи, ничем не примечательного араба с европейскими чертами лица. Хаджи по очереди кормил собак сырым мясом, снимая с каждого пса намордник, затем снова надевая его и переходя к следующему агрессивному зверю.

– Проголодались, собачки? – послышался голос Александра за спиной у Хаджи.

– Не подходите, профессор, – почти вскричал араб. – Эти звери слушаются только меня.

Как подтверждение слов кинолога ученый услышал грозное рычание всех четырех псов с налитыми кровью глазами.

– Это пройдет, – усмехнулся Александр и спокойно удалился.

Это утро было обычным, через полчаса Ройзенблит должен был спуститься в лабораторию, чтобы продолжить ряд опытов, запланированных на эту неделю. Его ассистенты – пятеро коллег с ученой степенью – понимали профессора с полуслова и, как обычно, к 10.00 утра ждали его на своих рабочих местах. Александр не знал о них ничего, кроме имен, но для общения по работе этого было достаточно. Время от времени на их места приходили новые специалисты, а старые бесследно исчезали, но ученый не привык задавать лишних вопросов и продолжал свою работу изо дня в день, из года в год.

Сегодня профессор работал над выявлением и пробуждением неконтролируемой агрессии у живых существ. Ему предстояло найти методы концентрации неординарных способностей животных за счет энергетических запасов организма. Например, при определенном воздействии на кору головного мозга мышь способна выбраться из мышеловки, перекусив проволоку зубами, как плоскогубцами, птица способна перелететь в теплые края без единой посадки, а человек запросто может голыми руками справиться с медведем. Для всего этого требовалось всего лишь запустить механизмы неконтролируемой агрессии. Существовал и второй способ достижения цели, химический: при помощи препарата, введенного через дыхательные пути или прямой инъекцией в кровь. Александр уже третий месяц бился над его формулой, широко экспериментируя у себя в лаборатории и задействовав для этого две барокамеры с мышами, одну с крысами, одну с волнистыми попугаями и одну с пчелами. Несчастные представители фауны раз за разом покидали лабораторию, превращаясь то в обгоревшие угли, то в неприглядную биомассу, а прозрение ученого все не наступало и не наступало.

Раздевалка, будучи проходным помещением, располагалась перед входом в лабораторию и была больше похожа на бункер. Двери в виде люков задраивались намертво, и код, меняющийся каждые сутки, знал только охранник этого участка лаборатории. Профессор, уже почти одевший скафандр из специальной прорезиненной ткани, вдруг замер, сел на невысокую скамейку у шкафчика с вещами и посмотрел на невозмутимого охранника – здоровенного детину с окладистой черной бородой, стоящего прямо у дверей.

– Асиль, голубчик, я забыл очки на тумбочке у себя в спальне. Без них я как без глаз… Принесите, будьте так любезны.

Секьюрити задумался на несколько секунд, затем повернулся спиной к Александру, закрывая от его взора набор кода на двери. Сигнал высокой частоты известил о том, что код принят, и охранник в сером камуфляже принялся открывать плотный «штурвал» замка. В ту же секунду профессор с невероятной для его возраста ловкостью поднялся со скамейки, подскочил к крепкому тридцатилетнему мужчине и, протянув руку под мышку гиганта, брызнул ему в лицо каким-то аэрозолем. Араб застыл на месте будто изваяние. Его остекленевший взгляд не выдавал признаков жизни, но сам охранник, как ни странно, остался стоять на месте. Ройзенблит торопливо проверил его карманы и обнаружил телефон. Быстро набрав какой-то номер, он отошел в сторону.