Архив сочинений 2016. Часть I

Лев Толстой «Казаки» (1863)

Казак – как много в этом слове для сердца русского значений. И ведь не скажешь, что именно стоит под ним понимать. Если брать для рассмотрения творчество Льва Толстого, то невольно замечаешь яркий контраст с образами Гоголя. Понимаешь, прозвание для казака одно, а суть различна. Не такого дикого нрава казак у Льва Николаевича, как казак у Николая Васильевича. А ведь казак – если верить калмыкам – страж границы. И так и было на самом деле. Исстари люд шёл на рубежи, дабы от ворогов лютых мирный уклад хранить. Пускай, сперва такие казаки не вызывали уважения, ибо вели образ жизни не самый похвальный: не гнушались они в лихой своей удали пойти на соседа, пусть им окажется и не супостат, а крестьянин или ремесленник из соседнего поселения. Толстому в этом плане повезло больше других классиков, он лично застал тот уклад, которым позже поделился с читателем; такими казаками можно гордиться и восхищаться – достигли они той степени уважения, за которую и достойны славы ноне.

В «Казаках» Толстой ведёт неспешный рассказ. Читатель не сразу знакомится с казачьим поселением, традициями и образом жизни. Откуда-то издалека ведёт повествование Лев Николаевич, собирая главного героя в путь-дорогу. Дёрнул чёрт мусье Дмитрия Оленина поехать служить на Кавказ, да попасть в относительно спокойную его часть. Умопомрачительная пастораль предстала его взору. Всё стало мило сердцу: и хаты казацкие, и одёжа местная, и казачки-красавицы. Как же не пасть Оленину на колени пред казацкой станицей, коли испарилась тяга к родному краю. Нет отныне краше терских просторов и той девушки, взявшей в полон думы приезжего юнкера. Любить бы и служить Родине, да не таков норов у Льва Толстого, чтобы оставить читателя с романтическими впечатлениями. Разобьёт он без жалости его сердце.

Не о любви всё же пишет Толстой. Он скорее знакомит с бытом казацких поселений на Кавказе. И главное в местных казаках то, что они подверглись влиянию живущих рядом чеченцев. Многое переняли у них казаки, считая это теперь своим исконным. Поэтому не так просто отличить казаков от местных коренных народов. Но казак иного не поймёт, если ему данное обстоятельство поставить упрёком. Да и нет нужды в таком поступке. Если казак и взял, то только нужное, необходимое для собственной жизни. В таком случае, либо Толстой идеализирует казацкий уклад, либо не желает затрагивать отрицательные моменты. Нельзя найти в словах Льва Николаевича попрёка. Единственное радует читателя, но одновременно огорчает главного героя повествования, нрав полюбившейся ему казачки. Не жеманная девчина, а чтущая традиции женщина, в чьей воле самостоятельно принимать решения.

Горький момент избежать не получается. И горечь момента в нравах гордых людей, отстаивающих право жить на одной земле. Не царём поставлены, сами взялись рубежи стеречь, видя в том главное своё назначение. И не могут сойтись в мире нравы людей, похожих друг на друга, но исповедующих разные религии и воспринимающих саму землю различными понятиями. И покуда гремит война на Кавказе, спокойствия ждать не приходится. Затянулось противостояние до ста лет. Закалялись люди в той борьбе. Домой возвращались ратными, кто оставался – принимал на себя идеалы более священные. И не верится, что рухнет всё, будто и не было страданий, будто не воевал никто, будто время смело в неудержимом порыве людские поступки. А у Льва Толстого – пастораль, без излишней драматизации с единым моментом огорчения.

09.01.2016 (http://trounin.ru/tolstoy63 (http://trounin.ru/tolstoy63))

Людмила Улицкая «Лестница Якова» (2015)

Никогда не будет существовать двух одинаковых мнений. Любые размышления могут иметь много сходных моментов, но каждый человек в итоге скажет по своему. Допустим, евреи во всём видят ущемляющие их достоинство мотивы. Будь то рассмотрение исторических процессов или некий конкретный эпизод – везде им заметны аллюзии на самих себя. Не будет кощунством, если предположить, что такая же модель ими применима к отдельному индивидууму, где взятая для примера история пропускается каждым евреем через призму собственных ощущений. Так уж получается, кто-то обязательно будет виноват, и, разумеется, это не евреи. Наглядным примером может служить роман Людмилы Улицкой «Лестница Якова».

Улицкая строит повествование, исходя из истории своей семьи: в заключении ей будет упомянут Яков Улицкий, который вполне мог послужить прототипом для одного из главных героев повествования Якова Осецкого. Нет необходимости разбираться в хитросплетениях родословной Людмилы, поскольку художественная литература всегда несёт в себе изрядную порцию сторонних мыслей автора произведения, стремящегося показать происходящее с угодной для него стороны.

В «Лестнице Якова» почти нет отрицательных персонажей – все страдают в равной мере, абсолютно счастливых персонажей у Улицкой нет. Сюжет построен неравномерно – читатель вынужден часто перемещаться во времени. Общая повествовательная линия всё равно прослеживается, нужно лишь не забывать о чём автор писал ранее. Начинается всё в семидесятые годы XX века, потом сюжет скачет едва ли не на сто лет назад, чтобы читатель узрел таинства часовых дел мастера, без которых книга итак нормально воспринимается. Улицкая перегружает текст сторонним материалом, сообщая не всегда нужную информацию. Понятно, ей хотелось оставить хронику семьи в доступном потомкам виде. В таком случае, к «Лестнице Якова» претензий быть не может. Главное, чтобы в тексте была правда, а не подтасовка фактов.

Магический реализм быстро пропадает со страниц романа. Улицкая лишь в первых главах позволяет себе давать «давящие на мозг» эпитеты для женской груди. В дальнейшем «Лестница Якова» всё больше напоминает лоскутное одеяло, которое читателю надо будет собрать самостоятельно. Каких только жанров в книге нет! Тут и эпистолярный представитель (ныне это называется старым добрым лытдыбром), и едкий пошлый юмор (почти английский злободневный), и историческая проза (спасибо, что не альтернативная), и трагедия за трагедией (война, ссылка в Бийск, развод, наркотики), и драма на драме (на каждой странице, иногда доходящая до абсурда), и нечто напоминающее нон-фикшн. Будь автор не из России, а из Индии, то можно было бы сказать, что «Лестница Якова» – яркий представитель смеси всего возможного, то есть Масала.

Совершенно неважно, где именно происходит очередное действие. К конкретному месту оно не имеет отношения. Главные герои могут жить в Москве, в США или, опять же, в Бийске или в Барнауле проездом. Улицкая не даёт читателю почувствовать особенности местности. Описываемые ей события оторваны от конкретной привязки и несут в себе только горестные моменты жизни, обыгрывая которые Людмила показывает влияние на них той среды, в которой всё происходит в данный момент. Что такое жизнь в США? Это моральная подавленность от предательства самих-себя-сделавших людей и влияние удручающей социальной деградации населения из-за стремления существовать во имя удовольствия. Что такое жизнь в ссылке? Это постоянная экзема на руках, оторванность от родных и взывание к потухшим инстинктам. Что такое жизнь еврея при царской России? Это борьба за сохранение религиозных убеждений. будь ты при этом хоть агностиком, хоть гностиком. Что такое жизнь при советской власти? Допросы, унижение, стремление сохранить себя.

Так почему же каждый видит в произведении то, что ему хочется видеть? Улицкая сама даёт ответ. Увидеть в Гуигнгнмах аналогии с притеснениями евреев сможет только еврей. И не только в Гуигнгнмах дело – встречаемые на страницах «Лесницы Якова» театральные постановки везде крутятся вокруг разрешения еврейских вопросов, и ничего более. Понятно, написать книгу в широком историческом аспекте нельзя без использования свершившихся фактов. Но зачем же это было делать в те моменты, когда перед читателем мог быть просто человек… не русский, не швейцарец и не еврей?

11.01.2016 (http://trounin.ru/ulitsky15 (http://trounin.ru/ulitsky15))

Дэн Симмонс «Террор» (2007)

Дэн Симмонс – талантливый беллетрист конца XX и начала XXI века. Ему удаётся писать во всех жанрах литературы, доставляя читателю удовольствие. Это неоспоримый факт и таково главное достоинство данного американского автора. Его фантазии не имеют границ, а спектр охватываемых тем внутри одной отдельно взятой книги зашкаливает. По соотношению качества и объёма он оставляет позади себя современных ему мэтров-писателей. Таков Дэн Симмонс. И всё бы хорошо, если бы не его привычка писать об одном и том же, лишь меняя декорации.

За основу для сюжета романа «Террор» Симмонс взял историю о пропавшей экспедиции Джона Франклина, целью которой был поиск Северо-Западного прохода из Атлантического в Тихий океан. Экспедиция состояла из двух кораблей: собственно «Террор» и «Эребус». Последний раз их видели в августе 1845 года. Что случилось после этого неизвестно. Есть лишь предположения. Ныне установлено, что команда того и другого судна провела несколько зим около острова Кинг-Уильям, будучи затёртой льдами, потом пешим ходом двинулась в сторону материка. И на этом всё. Симмонс же решил дать собственную трактовку произошедшему. Разумеется, все события, описываемые им в книге, являются авторским вымыслом, не имеющим отношения к действительности.

«Террор» позиционируется как триллер с элементами мистики – это очень удачно подходит к названию одного из кораблей пропавшей экспедиции. Симмонс включил в повествование излюбленные приёмы: интригует читателя ожиданием встречи с неведомым, после удивляет появлением таинственной силы, не забывает всё увязать с верованиями туземцев, утяжеляет повествование описанием технологий, пеняет на человеческую глупость и извечное жадное стремление людей извлекать полезное для себя лично, ловко вкручивает интимные сцены и так далее. Для сравнения читатель может опереться на иные книги Симмонса. Например, на «Гиперион». Хорошую историю всегда можно рассказать дважды, да сделать это так, что никто и не заметит подвоха.

Само наполнение романа может напомнить сюжеты других произведений. Особенно мистических. Основная составляющая «Террора» – неведомая сила, потешающая себя убийством людей. Её понимание может исходить из фольклора эскимосов, а может и из преданий англосаксов. Так, читатель будет иметь стойкое ощущение дежавю, если он знаком с эпической поэмой о Беовульфе, в которой встречается та самая сила, обладающая невероятными способностями. Кроме того, некоторые события заставляют читателя проводить аналогии с рассказами Эдгара Аллана По, чьи короткие пронизывающие истории до сих пор способны вызывать дрожь. Если не придавать значения таким деталям, то сюжет «Террора» воспринимается самобытно и оригинально. А если быть достаточно начитанным или хотя бы быть знакомым с творчеством самого Симмонса, то Дэн воспринимается сугубо мастером слова, чьё умение излагать всегда будет пользоваться спросом.

Угнетает в истории, рассказанной Симмонсом, его стремление опорочить действующих лиц. Понятно, живя вне цивилизации, люди способны дойти вплоть до каннибализма. С этим утверждением, кстати, никогда не соглашался Чарльз Диккенс, говоря конкретно об экспедиции Франклина. Не могли английские матросы есть себе подобных, как, надо полагать, не прибегали к мужеложству. Симмонса это не остановило. Он наполнил «Террор» всевозможными человеческими грехами, смакуя каждый из них в отдельности. Он решил шокировать, сыграв на чувствах читателя. Надо признать, это у него получилось. На глазах, день за днём, происходит падение нравов, покуда даже таинственная сила отходит на второй план, когда она становится помехой отражению автором морального разложения.

Смерть действующих лиц, преображение кое-кого из них на ментальном уровне, обретение нового мироощущения и пожирающий память огонь: Беовульф разделил судьбу дракона. Всё это было раньше. Теперь же в новом исполнении.

12.01.2016 (http://trounin.ru/simmons07 (http://trounin.ru/simmons07))

Аркадий и Борис Стругацкие «Хромая судьба» (1967—82)

Хромая судьба у гадких лебедей, да и лебеди хромы от гадкой судьбы.

Тяжела доля писателя, если он не может говорить о том, о чём ему хочется. Его переполняет от мыслей, он жаждет ими поделиться, но вынужден быть только с самим собой, поскольку у него нет возможности открыто выражать собственные взгляды. Трагичность произведений Стругацких в том и заключается, что они весь творческий путь предлагали читателю иносказания, наполненные аллюзиями, о смысле которых каждый должен был догадаться самостоятельно. Печаль усиливается от смены поколений, когда новые читатели никогда не смогут до конца понять смысл наполнения творивших некогда писателей. А ведь затрагивали Стругацкие действительно важные темы, постоянно находясь на грани, давая страницам произведений право на существование вне стен каких-либо издательств. И в этом ещё одна трагедия. Могли ли знать братья о скором наступлении описываемой ими реальности? И реальность эта ничем не лучше возведённых государством стен для самих писателей. Кто же мог помыслить о превалирующем значении жадности, низводящей некогда свободно распространяемую литературу под ограничения авторского права.

К слогу Стругацких трудно привыкнуть. Их манера – бесконечные диалоги. Действующие лица беседуют друг с другом, рассуждая о разном. Как знать, может братья говорили между собой, оформляя сказанное в текст? Они затрагивали множество вопросов, предлагая или утаивая ответы от читателя. Стругацкие больше предполагали, неизменно опираясь на действительность. Они думали о будущем, представляя его себе тем или иным. Касательно «Хромой судьбы» – это тоталитарное государство, автоматическая цензура, борьба с инакомыслием, акселерация новых поколений. Размышляют братья и над отсутствием обратной связи с читателем – им неведомы люди, знакомые с их произведениями. Поэтому Стругацкие не могут с твёрдой уверенностью заявлять о верности каких-либо утверждений, пока люди будут лишены права открыто выражать личное мнение.

В одном Аркадий и Борис правы точно. Это касается их предположения о возможности создания инструмента, позволяющего оформлять слова в текст, а сам текст автоматически анализировать не только на грамматические и пунктуационные ошибки, но и предугадывать смысл написанного. На самом деле, практически всё реализовано было ещё в конце XX века; в дальнейшем же человечество обязательно столкнётся с необходимостью фильтрации информации в угоду каких-либо нужд. Не общество говорит о желаемом быть в действительности, а некие субъекты решают возвести новую стену на месте разрушенной старой опоры, пускай и столпа, бывшего важной составляющей общественных ценностей. Очередное десятилетие становится переломным моментом, полностью меняя самосознание людей. И существование автоматической цензуры будет актуальным всегда, ведь некогда дозволенное поменяется местами с запрещённым, а с запрещённого соответственно снимут ограничения.

Прогресс всегда будет находиться в руках государства, если это необходимо. Государство само заинтересовано в развитии технологий. И в один прекрасный день окажется, что это делалось ради единственной цели – получить полный контроль над населением одной отдельно взятой страны и когда-нибудь всей планеты. Стругацкие не обвиняют в этом общество, ведь не люди виноваты, если им приходится скакать с шашкой на танк, а те процессы, которые в комплексном понимании приводят к извращённой реализации некогда задуманных идей, призванных улучшить жизнь. История наглядно показывает бесплодность всех поступков, снова приводя чей-то гений под осознание случившихся из-за него катастрофических последствий.

Стругацкие пытались найти решение, но так и не смогли его найти. Человечество снова будет поставлено перед выбором. А после это произойдёт ещё много раз. Рецепта для счастья не существует: если желаешь бороться – борись, если предпочитаешь молчать – молчи; в том и другом случае на горизонте всегда будет маячить горе.

14.01.2016 (http://trounin.ru/strugatsky82 (http://trounin.ru/strugatsky82))

Отрицательная субстанция | 15:50

Водитель с удивлением смотрит на мой недоуменный вид, спеша озадачить вопросом о ситуации в приёмном покое. Я ему рассказал. Он перестал удивляться и заметил, что годы идут, а за двадцать лет работы на скорой помощи ничего не меняется. Стало только хуже. Люди напрочь потеряли совесть, стали вызывать по любому поводу.

Я сам прекрасно помню, когда шесть-семь вызовов за сутки на бригаду считалось большим объёмом работы, потом в один год с первого января нагрузка увеличилась до двенадцати-восемнадцати вызовов. На Новый год работы всегда было много, но после того Нового года не отпустило, количество вызовов только продолжало расти. Теперь и подавно.

С удивлением слушаешь рассказы ветеранов о старых временах. Тогда действительно небо было голубее, а трава зеленее. Тотальный контроль отсутствовал, диспетчер на подстанции сам распределял все вызовы между своими бригадами, любой упрёк имел воздействие, и всегда можно было придти к единой точке зрения, телефонов практически не было, поэтому просто так вызвать было нельзя. Люди в алкогольном опьянении боялись скорой помощи как огня, им выдавался сигнальный лист с красной полосой. То было другое время и другая страна.

Звоню в полицию и передаю информацию о нашем пострадавшем. Раз его били по животу, значит, совершали противоправные действия – с этим должны разбираться органы внутренних дел. Голос на том конце трубки записал всю информацию, диагноз и поинтересовался местом пребывания пострадавшего в данный момент. Мы же едем дальше.

Время приближается к четырём часам дня. Девять часов позади, впереди ещё как минимум пятнадцать часов. К своему удивлению, спокойно доезжаем до подстанции. Всё это время диспетчер по рации беспрерывно разговаривает с бригадами, передавая им вызовы, изменяя статусы и проясняя различные моменты.

Одна из бригад припарковалась у магазина, их машина не приспособлена к езде по такому бездорожью, которое теперь надо преодолеть на подъезде к подстанции. Такой снег надо брать штурмом, а их машина слишком тяжёлая и не обладает нужной проходимостью. Бедные медики – они проходят большие расстояния ногами, оставляя машину далеко от места вызова. У них нет другой возможности добраться. Похоже, им весь остаток смены придётся ходить туда-сюда, а водитель и вовсе не сможет покидать машину, чтобы сохранять оборудование под личным надзором.

С трудом, но мы доезжаем до гаража, загоняем машину в тепло.

На подстанцию постоянно приходят люди: кто-то просит сделать укол, кому-то необходима срочная перевязка, кто-то решил своё давление узнать, бывает болит голова – чем не повод зайти. Ничего не имеем против, заходите – будем рады, если мы там окажемся. Но не забывайте – на случай незначительных изменений в здоровье существует поликлиника. Она на этом специализируется. Мы же не имеем права выполнять прописанные кем-то инъекции и осуществлять плановые перевязки при отсутствии стерильных условий, а уж давление надо уметь измерять самостоятельно. Берёте тонометр, берёте фонендоскоп, накладываете манжету, рабочую поверхность фонендоскопа помещаете на локтевой сгиб, накачиваете, спускаете воздух… и слушаете – начало стучать, значит, верхнее, перестало стучать – нижнее.

Из-под двери смотрового кабинета вытекает кровавый ручеёк, там что-то происходит. Бригада работает, слышна ругань. В углу коридора на скамейке двое мужчин сидят с угрюмым видом. Диспетчер не выражает беспокойства. Через небольшое окошко видно троих медиков, развернувших весь комплекс реанимационных мероприятий. Со слов диспетчера, принесли огнестрел, якобы случайно был ранен на охоте. Через десять минут медики вышли, разведя руками. Про себя отметил удачное стечение обстоятельств. Такой вызов мог достаться мне. И что бы я один с ним делал? Тут был хоть призрачный шанс, со мной не было бы и его.

У меня же есть апельсин! По пути в комнату отдыха умял следующую четверть аппетитной сочной мякоти. Снял обувь, лёг на кушетку. Про себя отметил, что обувь зря снимал – плохая примета, значит, сразу на вызов поеду. Так и оказалось. Громкая связь объявила номер моей бригады. Мочевой пузырь напомнил о себе. Нужно обязательно удовлетворить физиологическую потребность организма. Удивительно, как мочевой пузырь находил возможность молчать. Холодная подошва и скверная пробирающая погода должны стимулировать его активность. Наверное, я зря об этом вспомнил. Теперь он будет напоминать о себе часто.

Пока я был в туалете, по громкой связи объявили номер той бригады, что пять минут назад закончила реанимацию. Им не дали время привести в порядок свой внешний вид, смыть кровь с аппаратуры, восстановить потраченные моральные силы. Как будто не люди, а роботы. Может, поедут на действительно срочный вызов, где человеку нужна неотложная помощь. Не спасли одного, успеют спасти другого. Как бы не так! У двадцатидвухлетней девушки болит сердце. На таких вызовах в 99,999% случаях ничего, кроме запущенных форм неврастении, не находишь. Приедут такие уставшие люди, посмотрят на нового человека с обыкновенными жалобами, выражающими наплевательское отношение к самому себе, возможно, нагрубят, а может, и сдержат себя, чтобы молча выйти, ничего друг другу не сказав, понимая бессмысленность любых слов. Верно говорят те, кто считает, что пока скорая помощь обслуживает такой несерьёзный вызов, где-то человек может действительно умирать и его жизнь будет зависеть от тех минут ожидания, что бригада занята девушкой, которая не знает расположение своего сердца, а боль между рёбрами принимает за инфаркт.

Бригада просит подбросить до автомобиля, припаркованного у магазина, так как идти до него более ста метров, а всё реанимационное оборудование будет неудобно переносить через снежные сугробы. Я не отказываю, да и сама просьба была озвучена только из вежливости. Сам бы предложил подвезти их. Тем более у нас перевозка ребёнка, в примечаниях сказано, что с поносом. Торопиться точно некуда.

Однако торопиться требуют. Мы едем в жесточайшей пробке, в это время всегда нарастает напряжённость, и она будет только увеличиваться. Во многих местах приходится стоять основательно – объехать негде, все ряды заняты, машинам некуда деться, чтобы нас пропустить. Выехать на встречную полосу невозможно – там стоят точно так же. Раз за разом диспетчер уведомляет нас о том, что вызывающий вышел встречать и постоянно перезванивает. Пока мы ехали, он это сделал больше десяти раз. Мы с водителем переживать начали, а вдруг там действительно совсем плохо ребёнку стало. Я говорю диспетчеру про пробку каждый раз, он в ответ просит поторопиться. Хоть как торопись, но быстрее не доедешь. С другой стороны, повод обыкновенный, с ребёнком ничего не должно быть страшного, иначе повод давно поменяли на другой и послали другую бригаду, при условии, что она свободна, разумеется.

Чтобы не переживать, остаётся смотреть по сторонам. Вот моё внимание привлекает автобусная остановка. Раньше на её месте стоял основательный короб, размером больше пяти метров в высоту, пяти метров в ширину и около восьми метров в длину. Под такой остановкой можно было спрятаться в любую непогоду, она могла защитить от любых природных катаклизмов. Во время наводнения можно было на крышу забраться. А теперь как? Крохотная остановочка, поставленная только для вида. Крыша прозрачная – летом от солнечных лучей не спрячешься. Вместо сиденья две трубы, на которые садиться нет никакого желания. От дождя под такой остановкой не укроешься, от брызг из-под колес автомобилей тоже.

Лучше бы позаботились о людях и создали герметичную конструкцию адекватного размера, желательно с подогревом, и ещё лучше – с бомбоубежищем. Всё в жизни возможно, ведь может пригодиться, политическая обстановка всегда нестабильная, покуда человек будет взаимодействовать с человеком. Чиновников останавливают от этого шага только денежные затраты. Никогда не понимал чиновников – куда они тратят свои зарплаты? Первые лица государства с месячного заработка и заслуженной месячной пенсии могут спокойно купить квартиру в нашем городе. Но зачем я подумал о деньгах – каждый достоин того, что он имеет в данный момент. К остальному надо стремиться.

Путь до встречающего занял двадцать минут, но это не уберегло наши уши от усиленного потока отборной брани. Спорить с человеком не было смысла. Он слышит только себя, он знает только свою правду, он видит мир несколько иначе. Впрочем, в критической ситуации так будет мыслить каждый человек. Удивило другое – мы с водителем сразу поняли причину постоянных перезвонов, стоило только увидеть этого человека. На улице мороз, а он в сланцах. Зря средства массовой информации вещают со страниц газет и с экранов телевизоров о быстром перемещении карет скорой помощи. Отнюдь, за пять минут к вам подъедут только при самом благоприятном стечении обстоятельств. За десять минут могут подъехать, но тоже сомнительно. Чаще машина едет дольше. Виной этому могут быть не только пробки, но и малое количество бригад и ещё меньшее количество свободных бригад. Никогда не будет такого, чтобы в каждом дворе стояло по экипажу в ожидании именно вашего вызова. В наше время такси невозможно дождаться, а уж они-то всегда едут с закрытыми глазами, не обращая внимания на препятствия, лишь бы подать вам свой автомобиль как можно быстрее.

Так и думал вызывающий. Не успев положить трубку, он сразу пошёл встречать. Не взял он в расчёт многих факторов, а подумал только о своих проблемах, забыв о проблемах других людей, ставя превыше всего личную персону. Забыл про обувь, забыл надеть шапку и варежки, хоть куртку накинул, уже хорошо. Ожидая скорую помощь, он подходил всё ближе к дороге, откуда ожидал наш автомобиль. Машины всё не было, звонок за звонком, ему отвечали, что скоро подъедут. В итоге, наши уши свернулись в трубочку, пока он нам показывал куда ехать. Злился всё сильнее, глядя на то, как медленно продвигается автомобиль. Пусть скажет спасибо, что подъехали мы на нашем вездеходе, а не та бригада, которая вместе с ним дальше пошла бы уже пешком. Боюсь, им пришлось бы нести и самого встречающего с окоченевшими конечностями. Дорогу давно засыпало снегом. Без его указаний мы могли и не поехать – неизвестно ведь, что может ждать под снегом. Там вполне мог оказаться глубокий ров, из которого пришлось бы вытаскивать машину с чьей-нибудь помощью.

Пешком всё равно пришлось идти. Дом вызывающего располагается в низине, куда можно спуститься, но обратно можно уже не подняться. Частые кривые повороты обрамляют помятые металлические и изрядно избитые кирпичные заборы. Тут проблематично летом проехать, не стоит говорить о зиме. Встречающий показывает на замёрзшие пальцы и взывает к нашей совести, упорно не желая помнить ни о чьих интересах, кроме своих. Теплее ли ему в салоне, чем на улице, или он уже двигаться не может от окоченения? Водитель однозначно отказывается спускаться вниз. Помять забор не страшно – обиднее помять автомобиль, потом начальство обязательно выставит счёт за испорченное имущество.

Я укутываюсь и забираю ящик с медикаментами из салона, предлагая вызывающему не упираться, а идти вперёд, показывая менее скользкую дорогу. На этом склоне хоть соревнования по горным лыжам устраивай, только трасса неподготовленная. Впрочем, можно держаться заборов или столбов, хотя и это не является гарантией удачного спуска, учитывая крутые повороты.