Лауреаты российских литературных премий

Конечно, Пелевин умеет играть со словами. Это у него получается мастерски. И «Санбанк», что как бы банк для нужд сантехников, он же банк, похожий на солнце. И царь Навуходоносор, преображающийся в Ухогорлоносова. Но читатель желал основательности, вместо чего получил притягивание за уши человеческих надуманностей.

2005 Михаил Шишкин «Венерин волос» (2004)

«Венерин волос» Михаила Шишкина напоминает книгу, где обложка одного автора, зачин – другого, середина повествования – третьего, концовка – четвёртого. Только у Шишкина собрано множество историй вместе, но без указания первоисточника. Читатель находит в тексте произведения анкеты швейцарских иммигрантов, видит пересказ повестей Курицына о Дракуле и Эдгара По об убийстве на улице Морг, не считая иного, о чём каждый может сложить собственное представление. Общая идея отсутствует, как и какой-либо связующий сюжет. Всё представленное на страницах – просто текст, не несущий какой-либо смысловой нагрузки.

Что можно вообще сказать о такой книге? Допустимо разобрать её на составляющие, наиболее приятные или неприятные восприятию. Искать центральную тему не следует, так как это будет означать попытку привязать недействительное к действительному. Проще обозначить «Венерин волос» книгой-тавтологией, повторяющей уже кем-то сказанное, чтобы сказать об этом ещё раз, дабы красивее звучало.

Шишкин мог вложить определённый смысл, показать желание быть услышанным, хоть и за счёт чужих мыслей. Этого не произошло. Вместо дельного, наблюдается описание бездельного. Нельзя уловить здравое, когда оного нет. В безвременном всякое вне времени. Представленные на страницах проблемы – не проблемы, а вымысел хворой фантазии. Шишкину того в упрёк не поставишь – он лишь скрепил чужое под своим именем.

Так сразу и в лоб. Стоит читателю приступить к ознакомлению, как он оказывается в окружении прежних тем. Всё те же человеческие страсти вокруг мутной воды, отправленной из сливного бачка в недра канализационных труб, сопровождаемые исторгнутым негативом. Может показаться, будто Шишкин возводил хулу на Россию, показывая её отрицательные стороны. Но не может быть хулой то, что находится в трубах желтостенного дома.

Не о России говорил Шишкин. Он рассказывал о западных ценностях, представив их со стороны отрицательного их понимания русским человеком. Разве можно очернить белое там, где белое является чёрным? Сей плевок не в душу сделан, он выпестован под нужды иного миропонимания. Обыкновенное явление для западной культуры – не есть обыденное явление для прочих. Да вот русским людям мнится, будто белое для них черно, как то мнится и самому Шишкину. Разве стоит ронять слёзы над участью подвергшихся влиянию извне, когда порывы их души направлены к этому самому вне?

Читатель продолжает путешествовать по страницам. Он переходит от анкет к другим темам. Шишкин продолжает подтверждать свою относительность к Урану. Солнце от него далеко, как бы он к нему не продолжал стремиться. Не хватает таланта к собственному сочинительству, от чего «Венерин волос» обогащается информацией сомнительной полезности. Не художественный текст порою представлен, подменяемый описанием чего-то, случайно оказавшего под рукой. Написать про тюрьму и нравы петухов? Почему бы и нет. Чем больше текста, тем пышнее литературное тесто.

Каждый сказывает, как он умеет. У Шишкина получается так, как о том поведано выше. Плохо или хорошо? Скорее плохо. Почему же не хорошо? И не может быть хорошо. Нет ничего хорошего в том, чтобы видеть хорошее в чужом хорошем. Отнюдь, не в Шишкина в хорошем. А в том, в чём Шишкин увидел хорошее, решив переложить на страницы собственных произведений. На такое мнение последует возражение – так он тем дал новую жизнь старому. Действительно, Шишкин дал жизнь старому, но не сказав, какому именно старому он даёт жизнь. Получилось, словно «Венерин волос» вполне себе самостоятельное произведение, таковым не являясь.

2006 Дмитрий Быков «Борис Пастернак» (2004)

Стараясь понять человека через его творчество, практически никогда не видишь самого человека. Тем более никогда не поймёшь человека, стараясь найти в его творчестве определяющий момент, именуемый Magnum opus. Может показаться, что для Бориса Пастернака жизнь прошла в ожидании написания «Доктора Живаго». Все мысли и поступки были направлены к единственной цели, в итоге сделавшей его имя знаменитым на весь мир. Шёл ли Пастернак именно к Нобелевской премии по литературе, или он просто жил, как живут все без исключения люди? Дмитрий Быков решил громко отразить финальный аккорд, ставший похоронным. Получилось, будто Пастернак готовился к прощальному выстрелу, о котором и будут помнить, забывая обо всём им сделанном до того.

Нужно быть объективным – девиз Дмитрия Быкова. Никаких апологий и поиска отрицательных черт – только обыденное, без украшательства и очернения. Такой настрой даёт надежду читателю познакомиться с действительно важным трудом о жизни человека. Так казалось! Быков не стал соответствовать читательским ожиданиям. Биография Пастернака сразу приняла вид апологии, то есть защитительной речи. Дмитрий посчитал необходимым объяснить, почему общество осудило востребованного поэта. На этом суде нужно оправдать обвиняемого. Для этого необходимо вспомнить все эпизоды жизни Пастернака. Привести в качестве свидетелей друзей и недругов Бориса, допуская их присутствие в виде документальных свидетельств и слухов о них.

На страницах биографии друг за другом появляются поэты периода становления Советского государства. Среди них Блок, Мандельдештам, Маяковский и Цветаева. Пастернак во время их «показаний» отступает за пределы произведения о себе. Быков, говоря про данных поэтов, забывает, о ком он взялся рассказывать изначально. Дмитрий видимо думал, якобы так лучше будет понятен сам Пастернак. Но вместо портрета определённого человека, на страницах биографии калейдоскоп человеческих судеб, раскрытых словно в преддверии аналогичных апологий уже о них. Свидетельствующие поэты подвергаются осуждению и тут же оправдываются, когда Быков наконец-то заключал, какой им на долю выпал временной отрезок.

Быков не стал приглашать на «судебное заседание» семью Пастернака. Его жёны и дети не удостоились права высказать собственное о нём мнение. Личная жизнь Бориса протекала без потрясений и катастроф бытового характера, уступив место проблемам общественного уровня. Пастернак и государство, либо общество – наиважнейшая тема для Быкова, представляющая для него действительный интерес. Зачем говорить о самом важном в жизни человека, если главным считается разговор об адюльтерах и амбициозных замыслах? Писатель живёт творчеством и восприятием творчества читателями – такое складывается впечатление, если довериться предлагаемой точке зрения Быкова.

Допустимо ли считать произведение «Борис Пастернак» биографией? Быков строит повествование не со стороны объективной оценки, он переносит восприятие внутрь главного героя. Читатель видит, как Пастернак совершает действия и говорит. Получилось живое включение в некогда происходившие события. Порою кажется, что не Пастернак говорит со Сталиным, а читатель; что не Пастернак писал Сталину, а писал Быков вместе с читателем; что не Пастернак творил, а записывал подсказанное ему непосредственно Быковым. Борис стал марионеткой в руках Дмитрия – самое противное, отчего никогда не отделаются люди, удостоившиеся быть знаменитыми: они живут не своими, а придуманными для них жизнями.

Нельзя всё учесть. Обязательно имеются сведения, о которых человек не знает. Быков рассказывает так, будто бы он источник истины в последней инстанции. «Народный суд» должен поверить именно его мнению, даже без учёта иных обстоятельств, ставших известными после завершения «заседания». Всегда допустимо вернуть «дело» на «повторное рассмотрение». Но потребуется ли это? Пастернак умер, как умерло и отвергнувшее его общество.

2007 Илья Бояшов «Путь Мури» (2007)

И пошёл человек по земле, изгнанный из рая. И шёл он, пока не пришёл до места, ставшего его домом. И жил там, покуда не пришли другие люди, подобно ему из рая изгнанные, и выгнали его. И пошёл человек по земле дальше, лишённый крова. И так шёл он, отовсюду изгоняемый, покоя нигде не находя себя. И шли так все прочие люди, его изгонявшие, ибо изгоняли и их. И пришёл человек однажды туда, где было занято, и изгнал он там до него поселившихся. Такова история человечества, кратко изложенная. А теперь внимание к кошкам, живущим ради присущих им интересов. И пошли кошки следом за людьми, не желая оставаться в одиночестве, и наводнили они мир, не находя нигде покоя. И причина того в человеке заключалась. Кто шёл за ним, обрекал себя на жалкое существование. И стало ясно всем это, и поняли все тут сказанное, ничего не изменив, продолжая заданный жизнью круг, пока не посыпались бомбы на их головы. Тогда стало ясно окончательно: отныне можно изгонять, не имея целью овладеть землёю изгнанных, ибо силён в человеке дух силу показывать.

Что сказать тут можно дополнительно? Всегда род людской в движении. Это воспринимается с горечью. Причина того в необходимости иметь крепкие двери, недругов в дом не пускающие. Человек – не животное, в общепринятом смысле такого значения. Только животное стремится удалиться от места, им занимаемого. Устремляются куда-то киты, треска и лососи, бродят тигры, медведи и волки, в поисках водопоя существуют слоны, буйволы и жирафы, постоянно мигрируют птицы. Нет в том горести, какая мнится человеку в его передвижениях. Остепенился он и не желает двигаться, да мало места на земле, где жить всякому хочется. И думал о том Бояшов, путь для Мури определивший, увидев в кошках человеческие устремления. Не желают домашние кошки отправляться в странствия, пока их не заставят так поступить.

Мыслят ли животные? Может от неразумности они отправляются в странствия? Зачем птицам миграции, когда живи и плодись? Зачем рыбам отправляться к местам, где они сами родились, умирая во имя рождения потомства? Об этом думает Бояшов, забывая о Мури, для себя разрешая проблему понимания происходящих на планете процессов. Будь разум у животных, вели бы себя подобно людям. Ведь есть умные представители, понимавшие человека и дававшие осмысленные ответы имеющимися у них средствами.

Всё прочее, что текстом книги зовётся, Бояшов использует не по назначению. Показывает он араба, на самолёте летающего, мировые рекорды устанавливать желающего и над Техасом купол парашюта раскрывающего. И он куда-то стремится, не желая никому зла. Может из природных побуждений к странствиям, желая обрести нечто ему неведомое, толкающее к покорению новых горизонтов, всегда манящих своей недоступностью.

Но вот к Мури внимание. Кот сей пойдёт из Боснии, оставшийся без хозяев и без всего ему милого прежде. Встретится с существами разными, размышляя о миграции и о разуме, животным свойственном. Встретятся ему люди, его понимающие, страдающие чем-то схожим. Ибо кошачье племя Бояшов вольно сравнивает с мытарствами племени иудейского, давно привыкшего не держать излишних накоплений, поскольку знают, что серебро сегодняшнего дня не станет золотом дня завтрашнего, а истлеет, не принеся никакой пользы. Так и дом разрушится, смешав в крошево все прежде бывшие стремления. Главное для человека – способность к движению. Нужно быть готовым отправиться в путь, так как это заложено в человека природой, его для того и породившей.

А кот Мури пойдёт туда, где будут люди. Каким бы независимым он себя не считал – зависимость его от людей очевидна.

2008 Захар Прилепин «Грех» (2007)

В 2011 году дополнительно юбилейная премия Супер-Нацбест

Образ сильного человека с ранимой душой создан – читателю представлен человек по имени Захар, желающий видеть вокруг себя справедливость. Такой ли он на самом деле – Прилепин? Соответствует ли он взятому на себя образу? Возражать не будем – просто согласимся. Поверим и в то, что роман в рассказах «Грех» вместил особо важные для автора моменты жизни.

Особенность изложения – повествование без цели. Захар брал определённую ситуацию и начинал о ней рассказывать. Никогда не узнаешь, о чём Прилепин сообщит на следующих страницах, как и к чему в итоге подведёт. А он, собственно, и не имел желания лучше раскрыть предлагаемый текст. Захар именно создавал требуемое ему представление о нём самом. И ведь действительно – на читателя смотрит сильный человек с ранимой душой.

Человеческие качества становятся ясными с самого начала. Автор очень любит щенков, думая о них постоянно и не представляя существования без них. Но вот они пропали. Теперь рассказчик оказался готов на всё, вплоть до убийства, доведись ему найти похитителя. Может это бомжи? Но у них нет собак. Получается, щенят съели! Тут бы породить бурю, уничтожая всех попадающихся на пути мнимых пожирателей собак. Но Захар умеет сдерживаться. Он ведь сильный человек, высаживающий двери, но ранимая душа не позволяет причинять напрасный вред, пока истина не будет установлена. Что же оказалось с щенками? Ничего страшного с ними не произошло. А может они и не пропадали, автор всего лишь представил ситуацию, как и тех бомжей, отчего-то имеющих постоянное место жительства.

Таков Прилепин, если верить тексту романа в рассказах. Он ещё лучше созданного им же образа. Стоит ознакомиться с другими рассказами, как на читателя смотрит ещё и бес с глазами ангела. Юный чертёнок тянется к запретному, проявляя волю и отказываясь. Ему не довелось видеть, как режут свинью, но он осязал нож с тёплой кровью, погружал руки в растерзанную плоть, приходя к мыслям, запрещающим ему любое грехопадение. С тем же убеждением он подойдёт к девочкам, взявшихся его соблазнять. Он способен на многое, стоит протянуть руку. Но! Образец идеала манит женщин. Имея возможность удовлетворить желание, он всё же проявляет волю и отказывается. Сильный человек должен иметь твёрдые убеждения.

Как же так получается, что ранимая душа Прилепина имела отношение к кабакам? Пусть и в качестве временного места пребывания, так как он работал вышибалой. Как вообще такой человек способен заниматься подобным трудом? Он, создавший представление ангела, всё-таки остаётся бесом, нуждающимся в определённой среде, на которую будет взирать с презрением. Иначе не могло быть, учитывая стремление отстаивать справедливость. Только среди греха получится проявить стремление к разрушению порока. Так читатель лучше поймёт сильного человека с ранимой душой, способного наставить на путь истинный других, применив неизбежное в таких случаях физическое воздействие. Это нисколько не очернит крыльев за его спиной. Наоборот, парить над обстоятельствами – вот предназначение сохраняющего светлый облик среди продолжающих погрязать во грехе.

А ещё Прилепин воевал, отстаивая справедливость с оружием в руках. Ещё он трудился гробокопателем, теми же руками отправляя в лучший путь умершие тела. К тому же, вот где образ сильного человека с ранимой душой находит окончательное подтверждение, он пишет стихи. Таков Захар – от самого начала и до где-то там впереди всех нас ожидающего конца. Таким он предстал на страницах «Греха», нисколько не грешный сам.

2009 Андрей Геласимов «Степные боги» (2008)

Особенности национальной охоты возвращаются: пьяный русский народ, в своём слитом с природой состоянии, внимает мудрости восточного человека. Химера! Такое возможно. Особенно на пике увлечённости японской культурой: кругом японская анимация и японские общепиты. Почему бы не оттолкнуться от этого, взяв за основу историю рода одного японца, органически переплетя её с реалиями глухой сибирской деревни времён Второй Мировой войны? Геласимов так и поступает, делая деревню сборником стереотипов. Но! Коли Геласимов писатель, а перефразируя на японский манер – писака; да не простой писатель, поскольку его стиль тяготеет к обильному использованию в тексте обширной энциклопедической информации, перемешанной с сумбурным изложением, то само собой сознание автора разливается безудержным потоком, не разбирающим важности тех или иных отклонений от сюжета, что заставляет воображение читателя изрядно напрягаться, если отсутствует желание потерять нить повествования.

Стереотипы – это не всегда хорошо. Русская деревня не обязательно должна быть наполнена вечно пьяными жителями, ведущими лёгкий образ жизни, буквально гуляющими в любом удобном для них месте. Разгуляевка – реально существующая деревня в Красноярском крае, совсем рядом с Ачинском, чуть поодаль от Красноярска, примерно располагаясь на равном удалении от Оби и Ангары. Геласимов не мог этого не знать, если, конечно, он не использовал именно эту деревню, описывая происходившие на её территории события. Для него важнее был антураж, хотя читатель никогда не заподозрит тяжёлое для местного населения время. Война гремит слишком далеко, чтобы о ней реально вспоминать. Об этом задумывается только мальчик, вокруг которого изначально развивается повествование, да японец, что основывается уже не на бурной фантазии, а на личных переживаниях.

Русская деревня – не только пьяные жители, но и мат-перемат в любое время. Геласимов активно прибегает к ненормативной лексике, превращая повествование в постоянное сквернословие, нисколько не заботясь о глазах читателя. Именно такая культура в деревнях, ничего с этим не поделаешь. Ведь тем советская деревня от российской и отличается, что наполнена тунеядцами. А может и не отличается, имея стопроцентное сходство. Может для Геласимова такое положение дел – личные детские воспоминания. Ясно одно – для подвижных ребят брань и суровые выпады взрослых не являются действительно важными. Со страниц мат не вытравишь, каким бы он не являлся средством выражения. Будем считать, что Геласимов общался с современниками тех лет, и те от него ничего не скрывали, а действительность не приукрашивали.

«Степные боги» не зря отнесены к потоку сознания. Разбей Геласимов повествование на несколько отдельных повестей, тогда текст мог смотреться самобытно, но под единой обложкой всё выглядит просто дико. Будни мальчика прерываются дневниковыми записями японца, желающим сохранить сведения о своей семье. Именно дневник ломает восприятие книги, становясь инородной частью. Геласимов зачем-то рассказывает читателю о быте японцев, их традициях и истории, будто кто-то другой взялся помочь автору, настолько стиль становится лаконичным и последовательным, отходя от бранной речи к высокому слогу. Напиши Геласимов так всю книгу – ему бы не было цены. Однако, такого не случилось. Геласимов писал по воле вдохновения, не возвращаясь назад. Как после такого подхода относиться к расхлябанным русским, проигрывающим перед образами морально идеальных японцев?

Геласимов-писатель становится Геласимовым-писакой каждый раз, стоит ему вернуться в реалии русской деревни. Казалось бы, писака – слово оскорбительное, но в случае Геласимова оно приобретает собственное значение, исконно русское. Откуда столько сбивчивости при возвращении на родную землю? Творческие метания или неопределённость тому могут быть виной. Не получается у Геласимова выстроить ровное повествование, когда дело касается жителей Разгуляевки. Совершенства не существует. Однако, дневник японца говорит об обратном. Вот и возникают перед читателем образы охотников, идущих по стопам за сэнсэем, засевшим в голове одного из них.

Малую форму Геласимов не смог в должном объёме снабдить логической выдержкой. Будто сошлись в Сибири в вечной борьбе казаки и японцы за право обладать читинским золотом. Порубленный на куски сумбур, пошлый антураж и похабные частушки.

2010 Эдуард Кочергин «Крещённые крестами» (2009)

Время советское – бремя тяжёлое. С какой стороны к нему не подходи, найдёшь положительные и отрицательные черты. Всё зависит от мировосприятия. Эдуарду Кочергину мир не виделся в светлых оттенках. Он – отобранный у родителей, помещённый в детприёмник, не знающий ни слова по-русски – оказался презираем и тянулся обратно к маме, сталкиваясь с необходимостью выживать. Был он тогда юным, на дворе стоял 1939 год, Европа погружалась в хаос Второй Мировой войны. Впереди страшные годы упадка. Никакого подъёма в мыслях, сугубо мрачное небо над головой и множество обозлённых людей. Такого могло и не быть, но автор описывает самого себя, прошедшего через испытания, дабы наконец-то ощутить тепло взгляда потерянной некогда матери. Он совершенно забудет польский язык, взращенных при таких обстоятельствах, в которых ему пришлось научиться многому, законопослушному гражданину совершенно бесполезному.

Читатель скажет: Кочергин нагнетает обстановку. Откуда такой пессимизм? А ведь совсем недалеко отстоит 1937 год, ознаменованный расстрельными полигонами. Ратовавших за социализм, борцов первой и последующих волн бросали в застенки и убивали, дабы они не мешали процветанию диктаторского режима. В подобной обстановке не могло существовать народного подъёма, если только не шли на передовую кроты, вышедшие из темноты и пошедшие отстаивать право сей темноты на существование. Но люди жили и боролись, сохраняя прежде страну, какое бы будущее ей не грозило. Это было лучше, нежели оказаться растоптанным немецким сапогом. Причём сапогом такого же социалистически настроенного народа, только с приставкой «национал-” вместо суффикса “-демократ». Они были движимы диктаторским режимом другого порядка, такие же озлобленные на капиталистический мир, поставивший их на положение пребывающих у ведра с человеческими испражнениями.

До всего этого юному Эдуарду не было дела. Ему полагалось выживать. С весны до осени он бродил на свободе. Зимой залегал в детприёмник очередного города на пути. Он вёл собственную борьбу, ведшую не к воплощению идеалов и не к защите чуждых ему интересов, а к теплу материнского взгляда. Жизнь ничего не стоила, если он не преодолеет отделяющего от цели пространства. Ведь мальчик обязан претерпевать неприятности, пускай и действуя не так, как от него ожидают. Обязанностей ни перед кем он не чувствовал. Да и как почувствуешь, если взрослые люди проявляли к нему интерес с единственным желанием, явно интересуясь не способностями мальца. Их манила пятая по счёту точка его организма. Вновь и вновь заставлявшая Эдурда опережать события и бежать дальше, бросая всех, с кем он подвязался дружить. Требовалось иметь голову на плечах, а не доверие к протягивающим руку помощи, затаившим мысли до ближайшего тёмного угла.

И опять читатель скажет: не прав и тот, кто говорит в поддержку слов Кочергина. Что же, чем таким людям не указать на Юрия Бондарева? Да, сперва батальоны просили огня, потом раздавались последние залпы, начиналась жизнь юных командиров, резко обрываясь советской поствоенной действительностью, раскрытой в том числе и в романе «Тишина». Схожее мрачное небо на головой, дополняемое вязким ощущением привкуса парши во рту от слизанного кожного гноя. За стремлением видеть образцовых советских граждан, видишь усталых и замученных людей, влачащих существование из-за необходимости дожить положенный срок до конца.

Рассказанное автором на эмоциях передаётся читателю, обязательно должного ответить ему взаимностью. Не так важно, каким всё было на самом деле тогда, как сильно былое оказалось приукрашено. Это личная история Эдуарда Кочергина. Он рассказал, как ему показалось важнее.

2011 Дмитрий Быков «Остромов, или Ученик чародея» (2010)

Русская сказка про кашу из топора вдохновила Дмитрия Быкова на создание ещё одного литературного произведения. Секрет сего блюда прост – автор использовал своё перо, дополняя остальное за счёт чужих ингредиентов. Как же установить, что именно было заимствовано для текста о советских масонах, а что стало измышлениями самого Быкова? Потребуется проводить исследование. Может кому-нибудь будет совершенно нечем заняться, поэтому он оным озадачится. Остальной же читатель увидит ряд знакомых ему историй, пересказанных на новый лад, чего ему вполне окажется достаточно для вывода о компилятивном наполнении произведения.

Слова связываются в предложения сами по себе. Может показаться, будто Быков применил технику вербального продвижения по лабиринтам подсознания. Проговаривая детали, он создавал определённый фон, возвращаясь назад и отыскивая в прежде сказанном необходимое для развития предлагаемой читателю истории. Так на первых страницах «Остромова» неспешно разворачивается представление дома, вплоть до предыстории, чтобы следом показать его наполнение, характеризующее всё должное произойти после. Тем Быков убедился в необходимости продолжать повествование, наполняя содержание нотами отражения реальности в мистических тонах.

Всему нужна легенда, в том числе и советским масонам. Пусть за основу будет взят изначально представленный дом. Произошедшие события должны взбудоражить читателя, видящего жестокое отношение к женскому труду, а также женщин, шагающих в окно на третьем этаже и уходящих в небо. Вроде бы ничего примечательного, поскольку всё сказываемое Быковым стирается из памяти им же представленных событий. Страница переворачивается, и Дмитрий говорит, что прежнее имеет значение, только никто о нём не знает.

В том же духе, возводя здание произведения из кирпичей с текстом, Дмитрий подводил читателя к осознанию ясной каждому истины: мы не знаем, кто создал нашу жизнь, кто её наполнил и куда делось всё, прежде существовавшее. Согласно этому получается, что «Остромов» не даст в итоге понимание происходящего на его страницах. Излишне много информации без смысла, на которой Быков создавал происходящие в произведении события. Ей бы найти применение в действительности, вместо чего спешно разворачивалось псевдогофманское полотно, только без сказочного элемента.

Понятно, мистика полна загадок. Человек склонен верить в её существование, ибо привык осознавать за непонятными ему матерями право на жизнь. Но всему требуется обоснование, хотя бы понимаемого логикой толка. И видеть, как Быков извращает обыденность, периодически размышляя о калоедах и льющемся мужском семени, противно. Ежели взялся раскрыть определённую тему, то зачем стал потворствовать реализму в извращённом его понимании?