Ногтями по стенам

нет, но слышу вдруг: ветки ль

в окно мне стучат?

Восходит луна.

Стопа в плену между скал.

Я слышу прилив.

К двери чулана

льн?т дитя, зная: скоро

друг выйдет играть.

Подушку прижал

к лицу супруги. Скоро

спокойно вздохну.

В склепе подводном,

дней закат ожидая,

грезит мёртвый бог.

Наркоз, яркий свет.

Маски без лиц, без сердец

лечат от жизни.

«Найду ль я покой?

Дай ответ мне, о ворон!»

Увы – «Никогда».

Не видно ни зги.

Просыпаюсь. Крик глохнет

под толщей земли.

Пропало с поля

тыкв пугало. С ним – серп и

фермера семья.

Крови капели

вторит плач. Безутешно

дитя среди тел.

Бугрится земля

сетью вен, вскормив дивный

цветок из плоти.

Смог небо душит.

Тлеют души, как уголь,

в печах заводских.

Алый на белом.

Нож в тонких руках – рано

пришлось овдоветь.

На дне реки – крыс

кости и трупы детей.

Флейтист взял сво?.

Сколь живы черты!

Тихий стук. Бьются сердца

фигур восковых.

В ней м?ртв человек —

лишь страстью движим тела

разбитый фарфор.

«Одиноко», – губ

бледных зов бессловесный

с болотного дна.