Тайные практики ночных шаманов. Эргархия – Ночная группа

Я честно признался, что имею к лаборатории весьма отдаленное отношение.

– Если хотите, можете посмотреть на наши занятия, – явно из вежливости предложил Доктор.

Я хотел так же вежливо отказаться, но тут дверь открылась, и в комнату заглянула красивая смуглая девушка. Наши глаза встретились. И я ответил Доктору:

– Да, конечно.

Зал постепенно заполнялся людьми. В основном это были парни и женщины двадцати-тридцати лет, хотя встречались и сорока-пятидесятилетние. В Москве было иначе – там как раз преобладали дамы и мужчины солидного возраста.

Вошел Доктор. Все расселись по креслам и минут на десять погрузились в глубокое расслабление. Основную часть занятий вел Доктор, иногда его сменяла яркая блондинка с холодными и злыми глазами. Упражнения, которые они давали, напоминали московские – явно чувствовались заимствования. Новыми был только прием, сопровождавший «определение биополя» (будущим экстрасенсам предлагалось перевести внимание с предмета на края поля зрения), и название «ауры» – ее Доктор называл «иллюзией контрастных границ».

Мы сосредоточивали внимание на своих ладонях, сближая их и пытаясь ощутить упругость, тепло или покалывание. Это называлось «сенсорным шумом». Вообще, наукообразные термины были у киевлян в почете. Затем, переместив внимание на край поля зрения и проводя ладонями вдоль выставленных у стены растений с мясистыми листьями, определяли границы, на которых возникал такой же «сенсорный шум», как и в ладонях. Делали это сначала с открытыми, а потом – с закрытыми глазами. У меня уже был приличный опыт подобных занятий в Москве, и определить границы удавалось совсем неплохо.

Прозвучала новая команда, и Доктор разбил нас на пары. Я пробился к смуглой красавице и напросился на работу с ней. Я действительно чувствовал ее «биополе»: резкие покалывания при приближении ее ладоней к моим, теплую ауру, окружающую ее тело. Когда занятия закончились, мы вместе вышли на улицу. Было уже темно.

– Вас действительно интересуют наши занятия? – спросил она.

– Нет, – ответил я, пытаясь ее заинтриговать, – меня интересует не наука, а магия.

– Любопытно, – сказала она, – меня тоже. А что вы понимаете под магией?

Я понес какую-то околесицу. Она улыбнулась.

Мы гуляли до полуночи. Я назвал ее Ланью. В какой-то момент решили перейти на «ты».

– Если тебя интересует магия как таковая, мы можем пойти в одну компанию, – сказала Лань на следующем свидании.

– Что за компания?

– Там собираются люди, пытающиеся выйти за пределы своих ограничений. Пойдем?

В Москве я вдоволь насмотрелся на «преодолевающих ограничения рассудочного ума» и «преступающих границы». Вряд ли здесь они «преодолевали» свои границы каким-то иным образом. Но мне хотелось побыть с Ланью, и я согласился.

Мы взяли бутылку «Славянки», прошли от Золотых Ворот мимо памятника Богдану Хмельницкому к высокому зданию, поднялись на лифте на последний этаж, вошли в киевскую квартиру, напоминавшую старые квартиры Ленинграда. В большой комнате за столом с бутылками вина сидела компания – человек восемь. Длинноволосый бородатый парень в очках рассказывал о серийной музыке и время от времени включал магнитофон с записями. Мелодии не было, но сложные преобразования созвучий завораживали. Каждый цикл состоял из 10–12 аккордов, потом наступала трех-пятисекундная тишина. Внезапно я понял, что промежутки тишины – это тоже звук. Каждый период тишины звучал по-своему, был как бы итогом предыдущего цикла и зародышем следующего.

Когда лекция закончилась, я поделился своим наблюдением и спросил бородача, правильно ли я понял прозвучавшую пьесу. Все с интересом посмотрели на меня. Бородач возбудился, стал лихорадочно размахивать руками и поставил запись старинной японской музыки.

Вначале была сложная музыкальная фраза, исполненная десятком неведомых инструментов. Затем – тишина, и фраза стала повторяться каждый раз с новым оттенком. На третьем повторении я понял, что в каждом новом цикле исчезал один из инструментов. Фразы становились все проще и проще. Наконец мелодию исполнил только один инструмент. И наступила тишина. Это было ошеломляющее переживание – в пустоте содержалась вся мелодия, исполненная на инструменте по имени Пустота.

– Это и есть магия? – спросил я, чувствуя неуместность своих слов и заливаясь краской.

– Это и есть дзен! – торжественно ответил бородач.

Все захохотали. Похоже, я был принят в компанию, хотя и был моложе остальных (кроме Лани) лет на десять.

Через пару дней Лань снова привела меня в эту старую квартиру. Теперь предстояла встреча с мужчиной и женщиной, которые получили посвящение в Германии непосредственно у популярного тогда Ошо.

На этот раз я присмотрелся к компании повнимательнее. Явным лидером здесь был невысокий голубоглазый брюнет, которого дальше я буду называть Помощником. Бородач-музыкант исполнял роль штатного скептика. Шел бессвязный разговор о магических практиках и о книгах Карлоса Кастанеды. Мне уже приходилось слышать это имя, но кустарные переводы его книг обходили меня стороной. Спор зашел о том, описал ли Кастанеда реальные события, или же его книги – плод изощренной фантазии. В разговоре несколько раз всплывали имена двух человек, которым я впоследствии дал клички Барбаросса и Скандинав.

Тут появились ученики Ошо, и началось нечто совершенно несусветное. Женщина (по-моему, ее звали Тося) все время пыталась нас шокировать, раздеваясь и предлагая потрогать разные части ее тела. Шока, однако, не вышло, наоборот, ее вогнали в краску и посоветовали пройти обучение на берегу Днепра в их компании, чтобы избавиться от лишних комплексов. Все завершилось грандиозной попойкой…

Утром я вышел на кухню и застал там нашего бородатого очкарика (в дальнейшем я буду называть его Локкой), который, попивая рассол, устранял последствия похмелья и, морщась, беседовал с учеником Ошо по имени Низарган.

– Ты – клевый парень, говорил Низарган, – ты так хорошо уел Тосю. Почему бы тебе не стать саньясином?

– А я и так… ик! …саньясин, – отвечал Локка.

– Ну, этого я не заметил, – содрогаясь от ночных воспоминаний, пробормотал Низарган.

– Такие …ик! …вещи …надо …ик! …видеть, мой друг, – проникновенно ответил Локка, допивая стакан рассола. Тут он заметил меня и предложил:

– Поехали с нами в Бучак. Это деревушка на берегу Днепра. Там мы отдыхаем каждое лето. Ты хорошо чувствуешь дзен. Будет настоящий дзен – бред на фоне природы.

Я осторожно осведомился, поедет ли с нами Лань.

– Конечно, она всегда бывает там летом, – ответил Локка.

Это решило дело.

Люда забеспокоилась: юного племянника собирались умыкнуть неизвестные люди непонятно куда. Гриша принялся меня защищать:

– Да в этом Бучаке даже наш шеф бывал. Ему там Доктор свои эксперименты показывал.

Я с удивлением обнаружил, что имя Доктора знакомо и скептику Грише.

– Нормальные там ребята. Рыбу поудят, по лесу погуляют. Ну, на точку иногда посмотрят, ну, с рамкой полчасика походят. Главное – резиновые тапочки у них никто не запрещает, – съехидничал Гриша. – Вернется твой племянник через две недели окрепшим и загорелым.

Люда попричитала и принялась звонить в Москву. Мама, вероятно, решила, что эзотерика плохой не бывает, а новое знание всегда пригодится лаборатории на Фурманном, и отпустила меня на весь июль.

«Ракета» на Бучак отходила в семь утра. На причале собрались Локка, Помощник, я и парень с девушкой, которых после высадки в Бучаке я больше не видел. Появилась Лань.

– Я не смогу поехать сегодня. Жди меня там дня через два, – сказала она, поцеловала в щеку и убежала.

Она не приехала. Мы встретились только через десять лет. Ее судьба была сложна и драматична. Таких женщин Вар Авера называл черносансовыми. Ее уникальный опыт женщины-дея помог мне преодолеть последние препятствия на пути к Единице.

Глава 2

Живой лес

Бучак встретил нас невероятно терпким запахом цветущих трав. Буйная растительность напоминала субтропики. Перед нами был заросший деревьями склон.

Парень с девушкой побрели вдоль берега, а мы поднялись вверх и долго шли по неширокой извилистой дороге. Еще раз свернули направо. Слева было крутое возвышение, покрытое густым лесом, справа – глубокий заросший деревьями и высокой травой овраг с журчащим ручьем на дне. Потом овраг остался в стороне. Сельские хаты были разбросаны между холмами на большом удалении друг от друга и едва выглядывали из зарослей.

Минут через тридцать мы вышли на окраину села и увидели справа от дороги высокий шест с насаженным на него лошадиным черепом. В глубине заросшего травой участка на склоне горы, на котором было много елей, виднелся небольшой домик. В дверях стоял Барбаросса – худощавый желтоглазый мужчина лет двадцати восьми – тридцати с рыжей бородой.

Мы поздоровались.

– Наш друг из Москвы, – представил меня Помощник.