Духовно-аскетические беседы

Старец засмеялся и сказал – к тому, что ждёт человека на пути великой схимы,  заранее  не готов никто, поверь, даже Христос не был к этому готов и молил Отца пронести эту чашу мимо, если сие будет возможно, но вверил это решение отцовской воле.

Старец замолчал и после паузы продолжил – отличия, о которых ты спрашиваешь, находятся глубоко внутри, их никак нельзя увидеть снаружи, а потому нет способа как-то распознать и определить отличия схимника  от  молодого монаха. А раз нет способа их обнаружить, то нет и смысла в их определении. Каждый, идущий  путём схимы, узнаёт об этом сам и в своё время напрямую от Духа. Как дорастёшь до готовности к великой схиме, сам об этом и узнаешь.

– Отче, а ты попробуй, ну пожалуйста, мне очень хочется это понять сейчас, – никак не унимался молодой монах, – ты же всё можешь объяснить доходчиво, когда хочешь, объясни мне эти отличия, чтобы  просто  знать.

Старец улыбнулся, глядя в блестящие очень живым и неподдельным интересом глаза молодого монаха, и после паузы начал говорить.

– Главное отличие схимника от  монаха, священника и любого верующего состоит в его смерти ещё при жизни. Схимник – это мёртвый живой, осознанно умерший безвозвратно всем своим страстным и ветхим человечным  существом  ради Христа, т.е. ради рождения и воскресения в Духе и новом человеке – внутреннем и духовном.

Схимник – это  небожитель, который  целиком  перенёс  себя  с  внешнего человека  на  внутреннего, а  потому  только формально пребывает в  этом мире  и человеческом  теле, тогда  как  всё  его внутренне  существо –  душа и  дух,  очищенный  до совершенства,  является  уже обитателем  иного мира  и иного  бытия, поскольку  освободился  от сети иллюзий повседневной человечности,  прочно привязанной  к  веществу  и  животным  инстинктам, которые  и есть суть страсти.

Кто этого ещё  не испытал и кто не прошёл лично через собственную смерть и крест распятия в самом себе без остатка ветхого человека, как носителя тела смерти и страстей мира сего, этого понять не может ни при каких условиях, поскольку это разговор двух разных людей – мёртвого и живого, которые существуют по разным законам, которые несовместимы.

Молодой монах задумался и улыбка медленно сошла с его лица, поскольку он ожидал совсем иного ответа, связанного с возвышенными божественными откровениями о свете неземной любви, о милосердии, вере и надежде, открывающимися схимникам и старцам, а не мыслей о смерти.

А старец, глядя на разочарование монаха, продолжил.

– Отличие схимника и монаха в том, что схимник уже вышел из бесконечных лабиринтов церковного благочестия на путь прямого и личного предстояния Богу через духовное сердце, а монаху ещё только предстоит блуждать по этим витиеватым лабиринтам половину жизни и не факт, что он из них выберется к свободе.

Отличие схимника в том, что он прошёл через широкое поле человеческих и социальных игр в обрядовость, мораль, нравственность и благочестие и вышел на большое пространство большой клети Небесной, а монаху и священнику только предстоит пройти это широкое поле, найти вход в малую клеть своего духовного сердца, а из неё найти вход в клеть большую Небесную.

Схимник уже принял второе крещение, как факт окончательной смерти своего ветхого существа, и через малую клеть духовного сердца уже созерцает большую клеть Небесную и всё безбрежие миров Царства Божьего, а монах и рядовой священник ещё не имеют об этом практического представления, а имеют только воображение и веру.

Отсюда и делание схимника совсем иное нежели у монаха и священника – сугубо духовное, направленное сугубо вовнутрь в глубину двух клетей – малой и большой Небесной и оно совсем не похоже на душевное делание монаха, священника и простого верующего, направленное пока ещё только наружу – на мир и ближних.

– А в чём тогда заключается отличие духовного делания схимника от делания обычного монаха ? – поинтересовался молодой монах.

Если схимник ищет полноты собственной смерти при жизни, поскольку это и есть полнота покаяния и отречения от мира для полноты возрождения в духе, то монах, священник и верующий ищут полноты собственной благочестивой жизни при жизни в нравственности и достатке, называя это спасением души.

Если схимник каждый миг стремится удалится от мира и всех человеческих игр в мораль и благочестие, находя убежище только в безмолвии клети собственного духовного сердца, путь к которому он слезами и потом прокладывал всю жизнь, как путь к внутреннему Небесному храму, в котором служит Сам Господь, то монах и священник ещё тянутся всей душой к миру и храму земному в виде постройки, поскольку не закончили своих благочестивых игр в мире человеческих иллюзий.

Ну и самое главное отличие схимника в том, что он уже хорошо знаком с собственной смертью, которая теперь его лучшая подруга, которая всегда стоит у его левого плеча, постоянно напоминая схимнику о том, что времени на покаяние осталось мало и переход в вечность уже совсем близко.

А монах, священник и любой верующий стараются всячески избегать мыслей о собственной смерти, а тем более контактов с ней, поскольку совсем не хотят умирать при жизни на игровом поле человеческих иллюзий, а хотят играть на нём в свои игры бесконечно.

Теперь ты понимаешь, что духовное делание схимника – это делание собственной смерти и усиленная подготовка внутреннего человека – души к переселению  из  тела  в новый для него духовный мир Божественных энергий, наполненный неизвестностью, демонами и духами зла по слову Спасителя «там будет плач и скрежет зубов».

Вот почему у схимника совершенно разные игры и разное делание в сравнении с монахом, священником и обычным верующим. Схимник играет со своей смертью и вечностью также, как монах, священник и мирянин играют со своей жизнью в нравственное и церковное благочестие.

Духовное делание схимника – это заключительная подготовка внутреннего человека к прохождению воздушных мытарств для избежания геенского огня, как самого последнего испытания души, ибо «Бог наш есть огнь поядающий», который можно пройти и преодолеть лишь одной силой – духовного безстрастия и безусловной любви самого Бога.

Вот почему внутреннее делание схимника, именуемое великим покаянием, касается сугубо внутреннего человека – души и никак не распространяется на внешнего человека. Это делание совершается им в абсолютном безмолвии вспоминания и глубокого перепросмотра всей прожитой жизни, не оставляя в памяти и йоты или единого эпизода без осмысления, прощения и раскаяния.

Это делание схимника, напоминающее бодрственный сон, подобно самой глубокой отрешённой и созерцательной молитве, направляемой сердцем, которая не имеет ничего общего с обычной религиозностью и теми церковными таинствами, которые регулярно осуществляют монах, священник и обычный верующий.  Это  делание  схимника  и есть  сама  исихия  или  священнобезмолвие.

В своём  отрешённом  от всего  мирского  и  созерцательном  трезвенном  сне  ночного  бдения  схимник стирает  последнюю  грань между  миром  материальным и  миром  божественным, как  грань  между сном  и явью,  делая  свой  созерцательный  духовный  сон полноценной  реальностью, а  повседневную  реальность  обычным  сном…

Вот что такое делание великой схимы. Понял ли ты суть отличий в уме, чувстве, воле и делании схимника и простого монаха ? – переспросил старец.

Стыдливо опустив глаза, молодой монах промолчал, поскольку был сильно потрясён ответом старца, который затронул самые сокровенные уголки и потаённые струнки его души, о которых он не мог и подумать. После продолжительной паузы молодой монах неожиданно произнёс:

– Отче, твои мысли остудили мой ум и сердце, как прикосновение холода самой смерти, а я ожидал от тебя душевной теплоты и жара огня христианской любви. Я искренне верил, что великая схима подобна прикосновению к божественному огню и вхождению души в неземной свет невыразимой радости и блаженства самой горячей и обжигающей любви Христовой.

Старец засмеялся и бережно потрепав голову молодого монаха ответил:

– Жар душевного  огня – это  сила  человеческой  душевности, а  не  духовности,  которая  есть  остужающее  безстрастие.   Безстрастие умершего для мира, любым страстным и живым человеческим естеством, имеющим живое и горячее человеческое сердце, всегда воспринимается вначале как остужающий холод. Но это в действительности не холод, а огонь, огонь смирения, который имеет совершенно иную неземную природу любви духовной и безусловной, не связанной с привычной человеческой чувственностью и эмоциональностью, которые люди и считают теплом.

Это ещё одно отличие великой схимы, которая есть проявление любви не душевной, а духовной, которая  выше понятий  телесно-душевной человечности. Все люди, играющие в земные душевные игры, ищут любви чувственной, страстной и душевной, как живой и сугубо человечной, а умершие для мира игр, являются носителями иной – сверх чувственной, безстрастной и духовной любви, но не мёртвой, а охладевшей только для любой человеческой страстности и мирской глупости, зато воскресшей для иного мира, иного ума и иного бытия, о котором земная любовь не имеет представления.

Вот почему схимники – это носители самой высокой духовной свободы, которые в схватке с  самими собой,  длившейся всю  жизнь, освободились от всяких  игр и груза страстной человечности по слову Спасителя – «…и познаете истину и сделает вас свободными».

Свобода их стала высоким даром им от Господа, поскольку они смогли превозмогая самую страшную боль и скорбь, вычерпать ещё при жизни своё живое, чувственное и страстное человеческое сердце без остатка,   наполнив  его иной – тихой, безстрастной и безусловной любовью ко всему сущему, которая и есть Любовь Отца.

Вот почему любому живому и горячему человеческому сердцу эта безусловная любовь схимы кажется  не  жаром, а  холодом, но это не холод, поверь мне, это огонь смирения, который может  в одно мгновение может стать испепеляющим жаром солнца,  а  затем также  быстро леденящим холодом арктики, ведь ангел жизни и ангел смерти – это не два разных ангела, а один и тот же ангел и носитель безусловной божественной любви, о которой  до времени не ведает страстная и дуальная человеческая любовь, разделённая при  жизни  надвое добром и злом….

Молодой монах сидел перед старцем молча потупив глаза и по его щекам текли горячие слёзы, обжигая кожу точно огнём. Он чувствовал как сильно бьётся в груди его живое, очень чувственное, большое и горячее человеческое сердце, наполненное до краёв наивной добротой и наивными душевными иллюзиями, которое ему только предстоит вычерпать по чайной ложечке без остатка, чтобы наполнить его неземным светом и огнём смирения безстрастной и безусловной любви, которая долготерпит, милосердствует, не завидует, не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит…

– Отчего приуныл, мой друг? – поинтересовался старец, видя удручённое состояние монаха.

– От понимания того сколько мне ещё всего предстоит узнать и сделать на этом пути, – ответил монах.

– Так этому только радоваться нужно, а не оплакивать себя, поскольку ты получил знание о пути совершенной веры, а любой путь осиливает только идущий. Так что заходи ко мне, как будут вопросы.

– Спаси Господи, отче…

Разговор монаха со старцем о молитве

…продолжение…

– Здравствуйте, отче.

– Здравствуй. С чем пришёл?

– Хотел бы поговорить с вами о молитве, если можно.

– Можно, конечно. Что именно тебя интересует?

– Отче, а почему совсем не осталось учителей молитвы и  молитвенного делания ?

Старец задумался и после  непродолжительной  паузы  ответил:

– Потому что не стало тех, кого можно было  этому учить,  а  раз нет  учеников,  то  нет и учителей, которые  вырастают из  самих учеников  и передают  знание  дальше своим  ученикам.

– А  почему не стало учеников ?

– Потому что искусство молитвы – это титанический  труд над собой,  требующий полной самоотдачи и дисциплины, отнимающий все  силы  человека на протяжении десятилетий.  Раньше были смельчаки, кто готов был пожертвовать  всем ради подвига освоения молитвенного  делания,  а  потом люди стали очень расчётливыми  и рациональными и  для  них потратить 15 – 20 лет жизни на  то, чтобы  освоить молитвенное делание стало непозволительно.  Им  захотелось  более  лёгкой и комфортной религиозности, не  требующей сверхчеловеческих  усилий  и  строжайшей  дисциплины, поэтому  они придумали упрощённую  и формальную молитву –  вычитывания и славословия и  эта  упрощённая молитва стала единой и повсеместной формой  молитвы.

Молодой монах задумался над словами  старца  и через некоторое время переспросил: