Младший брат

Глава 5

Это была Ванесса. Она плакала и обнимала меня так крепко, что аж дыхание перехватило. Ну и пусть. Я тоже обнял ее, зарылся лицом в волосы.

– Ты жив! – всхлипнула она.

– Жив и здоров, – кое-как выдавил я.

Наконец она выпустила меня, и в тот же миг я снова очутился в объятиях. Это был Джолу! Нас привезли вместе.

– Братан, ты цел! – шепнул он мне на ухо и обнял даже крепче, чем Ванесса.

Когда он отпустил меня, я огляделся.

– А где же Дэррил?

Они переглянулись.

– Может, еще в грузовике? – предположил Джолу.

Мы обернулись и посмотрели на машину в конце переулка. Это была непримечательная белая фура без опознавательных знаков. Складную лесенку уже подняли и спрятали внутри. Вспыхнули красным задние огни, и грузовик, надсадно гудя, попятился в нашу сторону.

– Стойте! – закричал я. Фура, все ускоряясь, катила прямо на нас. – Погодите! А как же Дэррил? – Грузовик приближался. А я все кричал и кричал: – Где Дэррил? Что с ним?

Джолу и Ванесса подхватили меня под руки и оттащили в сторону. Я вырывался, кричал. Грузовик задним ходом выехал из переулка на улицу, повернул и покатил под горку. Я хотел было бежать следом, но Ван и Джолу не пустили.

Я сел на тротуар, обхватил колени руками и заплакал. Плакал долго, навзрыд, горькими слезами, громко всхлипывая, как не ревел с раннего детства. И не мог остановиться. Меня била крупная дрожь.

Ванесса и Джолу поставили меня на ноги, повели. Мы добрели до автобусной остановки, они усадили меня на скамейку и сами сели рядышком. Долго сидели в обнимку, обливаясь слезами. Мы оплакивали Дэррила, потому что не надеялись увидеть его больше никогда.

Мы находились на севере Чайнатауна, там, где он постепенно переходит в Норт-Бич. Здесь сверкают неоновыми огнями бесчисленные стрип-клубы, среди них спрятался легендарный независимый книжный магазин «Сити лайтс», где в далеких пятидесятых зародилось движение бит-поэзии.

Я хорошо знал этот район. Здесь находился итальянский ресторан, куда любили ходить папа и мама, они часто брали меня туда. Я поглощал огромные тарелки лингвини и целые горы итальянского мороженого с засахаренными финиками, запивая их крохотными чашечками эспрессо убийственной крепости.

Но сейчас этот район воспринимался совсем иначе. Я впервые за долгое время – казалось, за целую вечность – с наслаждением вдохнул воздух свободы.

Мы вывернули карманы и наскребли на уличный, скрытый под матерчатым навесом столик в одном из итальянских ресторанов. Симпатичная официантка зажгла газовый обогреватель, приняла наш заказ и скрылась внутри. До чего же приятно было выбирать блюда из меню, чувствовать, что я снова могу поступать как хочу, что моя судьба снова находится в моих руках.

– Сколько мы там проторчали? – спросил я.

– Шесть дней, – ответила Ванесса.

– Я насчитал пять, – отозвался Джолу.

– А я вообще не считал.

– Что с тобой делали? – спросила Ванесса. Мне не хотелось об этом говорить, но они оба не сводили с меня выжидательных взглядов. Начав рассказ, я уже не мог остановиться. Выложил все, не утаил даже, как меня заставили нассать в штаны. Друзья слушали, не произнося ни слова. Официантка принесла нам газировку. Я дождался, пока она отойдет, и только тогда продолжил. Под конец я уже и сам не понимал: то ли привираю ради красного словца, то ли стараюсь, чтобы это звучало не так ужасно. Воспоминания плавали, как рыбки в аквариуме, я выхватывал их одно за другим, но иногда они изворачивались и выскальзывали из рук.

Джолу покачал головой.

– Ну и досталось тебе, братан.

И рассказал о своих собственных приключениях. Его допрашивали большей частью обо мне, и он отвечал без утайки, упрямо рассказывая всю правду о нашей дружбе и о том, что случилось в тот кошмарный день. Его заставляли повторять это снова и снова, однако не издевались над его рассудком так, как над моим. Его кормили в столовой с остальными пленниками, выпускали в общий зал смотреть телевизор, где по видео крутили прошлогодние блокбастеры.

История Ванессы была примерно такой же. Пообщавшись со мной, она разозлила их, у нее отобрали одежду и заставили напялить оранжевую тюремную робу. Два дня держали в камере, не давая ни с кем видеться, однако кормили регулярно. Но в основном с ней действовали как с Джолу: снова и снова повторяли одни и те же вопросы.

– Они на тебя очень сильно взъелись, – сказал Джолу. – За что? Что ты им такого сделал?

Я понятия не имел. Потом припомнилось: «Если не станешь сговорчивее, то очень сильно пожалеешь».

– Потому что в первый вечер я не разблокировал для них свой телефон. Потому меня сразу и невзлюбили. – Мне и самому трудно было в это поверить, но другого объяснения не было. Надо мной измывались чисто из жажды мщения. От этой мысли перед глазами все поплыло. Им хотелось только одного – наказать меня за непослушание.

До этого мне было очень страшно. Но сейчас я разозлился.

– Вот мерзавцы, – еле слышно выдавил я. – Поквитаться со мной хотели! За то, что посмел раскрывать рот!

Джолу выругался, а Ванесса разразилась длинным потоком слов на корейском – это случалось лишь тогда, когда она была зла как сто чертей.

– Я до них доберусь, – прошептал я, глядя в стакан с газировкой. – Они у меня поплатятся.

Джолу покачал головой.

– Не доберешься, сам знаешь. На них управы нету.

Никому из нас в тот раз не хотелось говорить об отмщении. Вместо этого мы стали думать, что делать дальше. Прежде всего надо вернуться домой. Батареи в телефонах давно сели, а таксофонов в нашей округе уже давным-давно нет. Надо возвращаться как можно скорее. Я даже подумал, не взять ли такси, но на это, даже если скинуться, денег не хватало.

Так что мы пошли пешком. На углу бросили несколько монеток в газетный автомат, приобрели «Сан-Франциско Кроникл» и стали изучать передовицу. После взрывов прошло уже пять дней, но эта новость все еще не сходила с первых полос.

Стриженая тетка говорила о взорванном мосте, и я предположил, что имеется в виду мост Золотые Ворота. Оказалось, нет – террористы взметнули на воздух Бэй-Бридж, мост через Сан-Францисский залив.

– Какого черта им понадобилось взрывать именно Бэй-Бридж? – недоумевал я. – Ведь на всех открытках печатают Золотые Ворота.

Даже если вы никогда не бывали в Сан-Франциско, все равно наверняка знаете, как выглядят Золотые Ворота. Большой оранжевый мост, висящий на тросах, ведет от старинной военной базы под названием Президио в уютный пригород Саусалито, тихий виноградарский район с колоритными городками, где на каждом шагу попадаются картинные галереи, а в магазинчиках торгуют ароматическими свечами. Этот мост настолько живописен, что практически стал символом штата Калифорния. Даже у входа в калифорнийский Диснейленд установлена его точная копия, и по ней бегает монорельсовый поезд.

На мой взгляд, если уж взрывать мост в Сан-Франциско, то выбор террористов должен был пасть на Золотые Ворота.

– Испугались, наверно, – предположил Джолу. – Там же сплошные проверки. Национальная гвардия досматривает машины на обоих концах. На каждом шагу камеры, по всей длине изгороди от самоубийц, навороты всякие.

С самого первого дня, когда в 1937 году открылось движение по мосту, люди начали с его помощью сводить счеты с жизнью. В 1995 году, после тысячного случая, за числом жертв перестали следить.

– Ага, – подтвердила Ванесса. – К тому же Бэй-Бридж хоть куда-то ведет.

Бэй-Бридж идет из центра Сан-Франциско в восточные пригороды – сначала в Окленд, а оттуда в Беркли. Множество народу каждый день ездит по мосту на работу и обратно. Эти городки – единственные места на всех берегах Залива, где нормальный человек может купить себе дом, в котором хватит места хотя бы вытянуть ноги. Кроме того, там расположены Калифорнийский университет и множество предприятий легкой промышленности. Между городами под Заливом проходит линия метро, однако самую большую транспортную нагрузку все равно берет на себя Бэй-Бридж. Золотые Ворота, конечно, хороши для туристов и для богачей, ушедших на покой и поселившихся в винодельческих округах, но этот мост скорее красивая достопримечательность. А Бэй-Бридж – сан-францисская рабочая лошадка. Точнее, был ею.

Я на минуту призадумался об этом и наконец сказал:

– Ребята, вы правы. Но, по-моему, дело не только в этом. Мы упорно считаем, что террористы уничтожают самые заметные объекты просто потому, что питают к ним жгучую ненависть. А на самом деле террористам все равно, что взрывать – здания, мосты, самолеты. Они просто хотят всех запугать. Навести ужас. Это и называется террор. Именно поэтому, когда Золотые Ворота увешали камерами, а в аэропортах поставили металлоискатели и рентгеновские рамки, террористы обратили внимание на Бэй-Бридж.

Я поразмыслил об этом еще немного, безучастно глядя по сторонам. По улицам катились машины, по тротуарам спешили пешеходы – словом, кипела обычная городская жизнь.

– Самолеты и мосты террористов не колышут. Они просто хотят поселить в людях страх.

Мысль была настолько очевидная, что я диву дался, как она не приходила мне в голову раньше. Наверно, мозги шустрей заработали после того, как со мной несколько дней обращались как с террористом.

Приятели изумленно уставились на меня.

– Ведь так, да? И вся эта дребедень, все рентгеновские рамки и сплошные проверки документов – от них никакого толку, верно?

Они медленно кивнули.

– Толку нет, а вот вреда сколько угодно. – У меня дрогнул голос. – Потому что из-за них мы очутились за решеткой, а Дэррил…

Впервые с той минуты, когда мы сидели на скамейке, я вспомнил о Дэрриле, и теперь он снова, как живой, возник у меня перед глазами. Мой друг, мой лучший друг исчез, пропал без вести. Я умолк и стиснул зубы.

– Надо рассказать родителям, – сказал Джолу.

– Надо пойти к адвокату, – добавила Ванесса.

Я представил себе, как излагаю свою историю на весь мир. Потом наверняка всплывут видеозаписи допросов, на которых я рыдаю и скулю, ползаю и умоляю о пощаде, как загнанный зверь.

– Ни в коем случае, – брякнул я не раздумывая.

– Почему? – изумилась Ван.

– Нельзя никому ничего рассказывать, – пояснил я. – Ты же слышала ту тетку. Если проболтаемся, за нами придут. И с нами будет то же, что с Дэррилом.

– Шутишь, что ли? – произнес Джолу. – Хочешь, чтобы мы…

– Хочу, чтобы мы начали ответный бой, – сказал я. – А для этого надо остаться на свободе. Если начнем распускать языки, они скажут, что, мол, мы глупые ребятишки и всё напридумывали. Мы ведь даже не знаем, где находится та дыра, в которой нас держали! Никто нам не поверит. Потом в один прекрасный день за нами придут.

Я немного помолчал и продолжил:

– Лично я расскажу родителям, что был в лагере на том берегу Залива. Мол, поехал туда, чтобы повидаться с вами, потом застрял, потому что обратной дороги не стало, и сумел выбраться только сегодня. В газетах пишут, что люди до сих пор оттуда возвращаются.

– Нет, я так не могу, – вздохнула Ванесса. – А ты? После всего, что они с тобой сделали, у тебя хватает сил строить такие планы?

– В том-то и дело: все это случилось не с кем-нибудь, а со мной. И теперь моя очередь разбираться с ними. Я до них доберусь. Вызволю Дэррила. Им это с рук не сойдет. Но если сюда будут вмешаны родители, пиши пропало. Никто нам не поверит и не станет заморачиваться. А если сделаем, как я предлагаю, люди не смогут остаться в стороне. Такая каша заварится!

– А что ты предлагаешь? – спросил Джолу. – Что ты задумал?

– Еще не знаю, – признался я. – Конкретных идей пока нет. Погоди хотя бы до завтра. К утру я что-нибудь придумаю.

Я понимал: если они сумеют сохранить тайну хотя бы один день, то и потом уже не проболтаются. Родители не поверят откровениям своих чад, если те «внезапно вспомнят», что несколько дней терпели побои и издевательства в секретной тюрьме, а не жили под неусыпной заботой в лагере для пострадавших от теракта.

Ван и Джолу переглянулись.

– Ребята, прошу, поверьте в меня, – воззвал я. – По дороге придумаем нашу легенду, обсудим, что и как мы будем рассказывать. Потерпите всего день, всего один день.

Они мрачно кивнули, и мы побрели под горку к нашим домам. Я жил в Потреро-Хилл, Ванесса – в Норт-Мишене, а Джолу – в Ноэ-Вэлли. Эти три района совершенно непохожи друг на друга, хотя и расположены в нескольких минутах ходьбы.

Мы свернули на Маркет-стрит и остановились как вкопанные. На каждом перекрестке улица была перегорожена баррикадами. Для проезда оставили всего по одной узкой полосе. А по всей длине Маркет-стрит выстроились огромные фуры без опознавательных знаков, точно такие же, как та, в которой нас с мешками на головах везли от причала до Чайнатауна.

У каждого грузовика от задних дверей была откинута стальная лесенка в три ступени. А вокруг царила суматоха: по лесенкам то спускались, то исчезали внутри солдаты, люди в штатском, полицейские. У штатских на лацканах виднелись небольшие опознавательные значки, и на входе и выходе солдаты проводили по ним ручным сканером, считывая информацию о допуске. Проходя мимо одного такого фургона, я увидел знакомый логотип: Департамент внутренней безопасности. Солдат заметил, что я глазею, и впился подозрительным взглядом.

Я понял намек и двинулся дальше. На Ван-Несс мы с ребятами расстались. Обнялись на прощание, всплакнули и дали слово созвониться.

В Потреро-Хилл ведут два пути – легкий и тяжелый. Второй пролегает по самым крутым в городе холмам вроде тех, на которых в приключенческих фильмах снимают погони, когда машины мчатся вверх по крутому склону, а потом с ревом взмывают в воздух и летят по небу. Я всегда хожу домой этим путем. Здесь стоят красивые викторианские дома, прозванные «разукрашенными леди» за яркую, утонченную расцветку, в палисадничках среди высокой травы благоухают цветы, с живых изгородей вас провожают взглядами домашние кошки и совсем нет бомжей.

Но сегодня тут было для меня слишком тихо. Я даже пожалел, что не пошел другим путем, через Мишен-Дистрикт. Этот путь… как бы его поточнее назвать… крикливый, что ли. Тут всегда кипит жизнь. Шатаются отпетые алкаши и наркоманы в отключке, и тут же прогуливаются мамаши с колясками и добропорядочные семьи, сплетничают старушки на верандах, под оглушительную музыку проносятся приземистые тачки с мощными аудиосистемами. Бродят веселые хипстеры и печальные эмо, попадаются даже толстопузые панк-рокеры старой школы с пивными животиками, выпирающими из-под футболок с портретами музыкантов группы «Дэд Кеннедис». А в придачу – дрэг-квины, воинственные гопники, перепачканные краской художники-граффитчики и растерянные владельцы недвижимости, мечтающие не расстаться с жизнью, пока их вложения подрастают в цене.

Я стал подниматься на Гоут-Хилл и прошел мимо хорошо знакомой пиццерии. Ее вид сразу напомнил о тюрьме и о пережитых мучениях. Пришлось сесть на скамейку и ждать, пока уймется дрожь в руках и ногах. Потом немного выше на холме показалась непримечательная фура с тремя железными ступеньками у задней двери. Я встал и побрел дальше. Кожей чувствовал, как за мной со всех сторон следят внимательные глаза.

Остаток пути до дома я чуть ли не пробежал. Не притормозил посмотреть ни на «разукрашенных леди», ни на сады, ни на кошек. И глаз не поднимал.

Была середина дня, но перед домом стояли обе машины – и папина, и мамина. Все правильно. Папа работает в Ист-Бэй, поэтому не может туда добраться, пока не починят мост. А мама… мало ли почему она дома.

Оказалось, они оба были дома, потому что ждали меня.

Едва я успел отпереть дверь, как ручка вырвалась у меня из пальцев и дверь распахнулась. На пороге стояли папа и мама, бледные и осунувшиеся, и смотрели на меня вытаращив глаза. На мгновение мы застыли в немой сцене, потом они кинулись ко мне на шею, чуть не сбив с ног, и втащили в дом. Оба принялись тараторить, громко и быстро, так что я не разбирал ни слова, а слышал только невразумительный галдеж, потом обняли меня, заплакали, и я заплакал тоже, и мы так и стояли там, в тесной прихожей, обливаясь слезами и изъясняясь обрывками слов, пока наконец не выдохлись и тогда побрели в кухню.

У меня есть привычка, придя домой, первым делом налить себе стакан воды из стоящего в холодильнике фильтра и выудить пару печеньиц из «бисквитной бочки», которую сестра прислала маме из Англии. Вот и сейчас я поступил так же, и от простой обыденности этого действа сердце перестало колотиться, вошло наконец в унисон с мозгами, и мы все вместе сели за стол.

– Где ты пропадал? – хором спросили папа и мама.

Ответ на это я тщательно продумал по дороге домой.

– Застрял в Окленде. Был там с друзьями, мы занимались школьным проектом, а потом загремели на карантин.

– На целых пять дней?

– Ну да. Это было ужасно. – Я прочитал о карантине в «Кроникл» и принялся бесстыдно цитировать. – Замели всех, кто попал в облако. Кому-то пришло в голову, что нас атаковали биологическим оружием. Потащили нас в порт и упаковали, как селедок, в какие-то контейнеры. Жара, духота, жрать нечего.

– О господи. – Отец стиснул кулаки. Он работает в Беркли, три дня в неделю преподает старшекурсникам научную организацию библиотечного дела, а в остальное время консультирует по работе с архивами своих клиентов в городе и на Полуострове; в основном это интернет-компании третьей волны, сумевшие сохраниться в жесткой конкурентной борьбе. Профессия у него тихая и мирная, он библиотекарь и отличается мягкостью манер, но в шестидесятые был настоящим радикалом, а в школе занимался в борцовской секции. Я не раз видел, как он доходит до белого каления, причем, надо признаться, чаще всего доводил его я, и в таком состоянии у него всерьез едет крыша. Однажды он швырнул через весь дедушкин газон детали для детских качелей, купленные в «Икее», разъярившись за то, что при сборке они у него развалились в пятидесятый раз.

– Варвары! – с чувством произнесла мама. Она еще школьницей переехала в Америку вместе с родителями, однако до сих пор чисто по-британски возмущается, когда вынуждена иметь дело с американскими копами, системой здравоохранения, службами безопасности в аэропорту или видеть бездомных. Тогда она пускает в ход свое самое страшное ругательство – «варвары» – и произносит его с ярко выраженным британским акцентом. Мы дважды летали в Лондон в гости к ее родным, и не сказал бы, что этот город более цивилизованный, чем Сан-Франциско, а свободного пространства там еще меньше.

– Но потом нас отпустили и сегодня переправили на пароме, – на ходу сочинял я.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила мама. – Есть хочешь?

– Спать хочешь? Ты ведь у нас соня.

– Ага, есть немного. А еще Простак, Док, Чихун и Скромник. – Шутки про семь гномов – это наша семейная традиция. Они оба еле заметно улыбнулись, но в глазах еще стояли слезы. Мне их было очень жалко. Должно быть, с ума сходили от беспокойства за меня. Я ухватился за повод сменить тему. – Умираю с голоду.

– Сейчас закажу пиццу в «Гоут-Хилл», – предложил папа.

– Нет, только не это, – поспешно отозвался я. Они посмотрели на меня так, словно у меня на голове вдруг выросли марсианские антенны. Я всегда был без ума от блюд из этой пиццерии – мог поглощать их, как золотая рыбка, пока не кончится еда или не лопнет живот. Я выдавил улыбку. – Что-то не хочется пиццы. – Прозвучало неубедительно. – Давайте лучше закажем карри, а? – К счастью, в Сан-Франциско хватает ресторанов, откуда доставляют еду на дом.

Мама достала из ящика стола пачку проспектов с меню окрестных заведений – еще один признак нормальной жизни, он лег на душу, как глоток воды в больное пересохшее горло, – и пролистала их. На пару минут мы отвлеклись от наших бед и стали обсуждать, чего бы нам хотелось заказать в халяльном пакистанском ресторане на Валенсии. Я выбрал ассорти тандури-гриль, протертый шпинат с домашним сыром, соленый ласси из манго (на вкус гораздо лучше, как на слух) и жареные сладости в сахарном сиропе.

Когда заказ был сделан, снова начались расспросы. Родители, конечно, связались с семьями Ванессы, Джолу и Дэррила и попытались заявить в полицию о нашем исчезновении. Там записали наши имена, но количество заявлений об «отсутствующих гражданах», как нас изящно обозвали, оказалось так велико, что копы сказали: разыскные дела будут заведены только на тех, кто не явится домой по прошествии семи дней.

За эти дни в сети появились миллионы сайтов, на которых люди размещали объявления о своих исчезнувших близких. Были среди них несколько древних клонов MySpace, давно почивших от нехватки средств и снова воспрянувших к жизни на волне всеобщего внимания. Ведь близкие пропали даже у богатых инвесторов из зоны Залива. Может быть, если эти родственники найдутся, сайту удастся привлечь побольше капиталовложений. Я взял отцовский ноутбук и пробежался по этим сайтам. Они, конечно, были испещрены объявлениями и снимками пропавших. Почти все фотографии были сняты на выпускных вечерах, свадьбах и других мероприятиях. Аж мороз по коже.

Я нашел свою фотку. От нее шли ссылки к фотографиям Ванессы, Джолу и Дэррила. К каждому снимку прилагался небольшой бланк для записей о найденных людях и еще один – для информации о других пропавших. Я заполнил поля на себя, Джолу и Ван, а про Дэррила оставил пустым.

– А о Дэрриле? – напомнил папа. Он недолюбливал Дэррила – однажды обнаружилось, что в одной из бутылочек у него в баре уровень сильно поубавился, а я, к своему вечному стыду, свалил это на Дэррила. На самом деле тут, конечно, потрудились мы оба: просто валяли дурака, играли всю ночь на компе и для бодрости намешали себе водку с колой.

– Его с нами не было, – ответил я. Ложь легла на язык горьким привкусом.

– Господи, – всплеснула руками мама. – Когда ты вернулся, мы-то думали, что вы были в этом лагере все вместе.

– Нет. – Одна ложь тянула за собой другую. – Нет, он должен был встретиться с нами, но так и не появился. Наверно, остался где-то в Беркли. Говорил, что поедет на метро.

Мама сдавленно всхлипнула. Папа прикрыл глаза и спросил: