Кровавый меридиан, или Закатный багрянец на западе

Когда глаза привыкли к темноте, стали различимы скорчившиеся вдоль стен фигуры. Кто-то ворочался на лежаках из сена, шурша, как потревоженные мыши в гнезде. Кто-то негромко похрапывал. Снаружи, с улицы, послышались грохот повозки и глухой топот копыт, а из кузницы в другой части подземелья через каменные стены доносился приглушенный звон молотков. Малец огляделся. На каменном полу в лужицах грязного жира тут и там валялись почерневшие кончики свечных фитилей, а со стен рядами свисали засохшие плевки. Несколько имен, нацарапанных там, куда падал свет. Он присел на корточки и потер глаза. Какой-то человек в нижнем белье прошел перед ним к параше посреди камеры, остановился и стал мочиться. Затем повернулся и подошел к мальцу. Высокий, волосы до плеч. Он шел, шаркая ногами по соломе, и остановился, глядя сверху вниз. Что, не узнаёшь?

Малец сплюнул, поднял голову и прищурился. Узнаю. Я твою шкуру и на дубильне узнал бы.

VI

На улицах – Меднозубый – Los herеticos[53 - Еретики (исп.).]– Ветеран последней войны – Миер – Донифан – Захоронение липанов – Золотоискатели – Охотники за скальпами – Судья – Освобождение из тюрьмы – Et de ceo se mettent en le pays[54 - «А в данном вопросе они полагаются на народ» (ст.-фр.) – юридическая формулировка; т. е. вопрос оставляется на решение присяжных.]

На рассвете все поднялись с сена, уселись на корточки и равнодушно уставились на вновь прибывших. Полуголые, те цыкали зубами, сопели, ворочались и почесывались, как обезьяны. Скупой поток света обозначил в темноте высокое окошко, и раздались крики первого уличного торговца.

На завтрак дали холодного пиньоле, потом заковали в цепи, и под звон кандалов, распространяя вокруг жуткую вонь, все вышли на улицу. Надсмотрщик, золотозубый извращенец с арапником из сыромятной кожи, весь день гонял их по сточным канавам, заставляя на коленях собирать нечистоты. Под колесами тележек торговцев, под ногами нищих, волоча за собой мешки с отходами. После полудня они уселись в тень стены, съели обед и стали наблюдать за двумя льнувшими друг к другу собаками.

Как тебе городская жизнь? спросил Тоудвайн.

По мне, пока что она и гроша ломаного не стоит.

А я все жду, чтоб она меня очаровала, да вот не выходит никак.

Они исподтишка следили, как мимо идет надсмотрщик: руки за спиной, фуражка сдвинута на один глаз. Малец сплюнул.

Я первым его высмотрел, сказал Тоудвайн.

Кого это?

Сам знаешь кого. Вон его, старину Меднозубого.

Малец посмотрел вслед фланирующей фигуре.

Больше всего переживаю, как бы с ним чего не случилось. Каждый день молю Господа присматривать за ним.

И как же, по-твоему, выбираться из этой заварушки?

Выберемся. Здесь не в cаrcel.

Что такое cаrcel?

Тюрьма штата. Там есть старожилы, что попали туда еще в двадцатых.

Малец все глядел на собак.

Через некоторое время стражник снова пошел вдоль стены, пиная по ногам задремавших. Стражник помоложе держал винтовку наготове, будто эти закованные в цепи арестанты в лохмотьях могли взбунтоваться. Vamonos, vamonos[55 - Давай, давай (исп.).], покрикивал он. Арестанты поднялись и, шаркая ногами, вышли на солнцепек. Под звон колокольчика по улице двигался экипаж. Они встали на обочине и сняли шляпы. Впереди шел служитель с колокольчиком. На боку экипажа был нарисован глаз, и четыре мула везли кого-то в последний путь. Позади ковылял толстый священник с образом. Стражники ходили между арестантами, срывая с голов новеньких шляпы и пихая их в руки этим нечестивцам.

Когда экипаж проехал, они снова нахлобучили шляпы и побрели дальше. Собаки стояли там же хвост к хвосту. Чуть поодаль сидели еще две, чистые скелеты в потертых шкурах, поглядывали то на неразлучную парочку, то на удаляющихся под звон цепей арестантов. Все сверкало в знойном воздухе неярким блеском, все эти формы жизни, эти чудеса в миниатюре. Условные подобия, воссозданные с чужих слов, когда сами явления уже стерлись в памяти людской.

Он занял тюфяк между Тоудвайном и еще одним уроженцем Кентукки, ветераном войны. Тот вернулся за темноглазой возлюбленной, оставленной два года назад, когда отряд Донифана уходил на восток в Сальтильо и офицерам пришлось отгонять сотни юных девушек, которые шли за армией, одетые мальчиками. Теперь он, бывало, стоял в цепях на улице, одинокий и удивительно скромный, и смотрел куда-то поверх голов городских жителей. Вечерами этот симпатичный и немногословный вояка рассказывал о годах, проведенных на западе. Участник сражения при Миере[56 - Во время конфликта Мексики с Республикой Техас у городка Миер близ реки Рио-Гранде 23 декабря 1842 г. произошло 24-часовое сражение, в котором мексиканцы потеряли около 800 человек.], где бой шел, пока по керамическим водоотводам, канавам и желобам с azoteas[57 - Дом с плоской крышей (исп.).] не потекла галлонами кровь, он рассказывал, как рассыпались от выстрелов хрупкие старинные испанские колокола, как он сидел, прислонившись к стене и вытянув на булыжную мостовую перед собой развороченную ногу, и прислушивался к затишью в стрельбе, как потом это затишье обернулось странной тишиной и в этой тишине нарастал басовитый грохот, который он принял за раскат грома, пока из-за угла не вылетело пушечное ядро, проскакало мимо по камням, словно укатившаяся миска, и исчезло из виду. Поведал он и о том, как они, отряд нерегулярных войск, шли в бой в лохмотьях и нижнем белье и как взяли Чиуауа, как сбежавшими солнцами катились, подпрыгивая, по траве пушечные ядра, отлитые из чистой меди, и как уклоняться или перешагивать через них научились даже лошади; как городские дамы в легких экипажах выезжали на холмы, устраивали пикники и наблюдали за битвой, и как по ночам, сидя у костров, солдаты слышали на равнине стоны и видели фонарь похоронной повозки, которая двигалась среди умирающих катафалком с того света.

Смелости им не занимать, рассказывал ветеран, но воевать не умеют. Выберут одну позицию и держатся. Слыхали, наверно, что их якобы находили прикованными к сошникам пушек, передкам? Если и правда, мне такого видеть не приходилось. Мы из их орудий порох набирали. Ворота подрывать. Видок у этих вояк был – что твои крысы ободранные. Не знал, что мексиканцы бывают такие белые. На колени перед нами бросались, ноги целовали – чего только не вытворяли. Старина Билл их просто отпускал с Богом. Он и не представлял, черт возьми, на что они способны. Велел только, чтоб не воровали. Ну а они уж тащили все, что под руку попадет. Он как-то приказал выпороть парочку, те и загнулись через это, а на следующий день сбежала еще одна шайка, несколько мулов с собой прихватила, тогда Билл взял и повесил этих болванов. Отчего они тоже преставились. Вот чего не думал не гадал, так это что сам тут окажусь.

Они сидели при свече, скрестив ноги, и ели пальцами из глиняных плошек. Малец, ковыряясь в миске, поднял голову.

Это чего?

Первоклассное бычье мясо, сынок. С корриды. Только в воскресенье вечером и бывает.

Жуй давай. Не позволяй им почувствовать, что ты ослаб.

И он жевал. Жевал и рассказывал о стычке с команчами, а они слушали и кивали.

Меня, слава богу, такие пляски обошли стороной, сказал ветеран. Вот уж жестокие, сукины дети. Слыхал я про одного парня из Льяно, что недалеко от голландских поселений, так они поймали его, забрали коня и все остальное. И отпустили добираться домой на своих двоих. Он приполз на карачках, в чем мать родила во Фредриксбург дней через шесть, и представляете, что они сделали? Срезали ему мясо со ступней.

Тоудвайн покачал головой.

Уж Грэннирэт их знает, кивнул он мальцу на ветерана. Имел с ними дело. Верно, Грэнни?

А-а, пристрелил несколько, когда они пытались украсть лошадей, вот и все, отмахнулся тот. Возле Сальтильо. Ничего особенного. Там пещера была – захоронение липанов. И сидело их там, этих индейцев, наверное, с тысячу. В лучших одеждах, с одеялами и прочее. Луки, ножи, много чего. Бусы. Так мексиканцы все растащили. Раздели их догола. И все унесли. Притаскивали этих индейцев целиком домой и ставили в углу как есть разодетыми. Но те, когда их вынесли из пещеры на воздух, стали разлагаться, и пришлось их выбросить. Последними какие-то американцы туда заявились, сняли скальпы с того, что осталось, и попытались толкнуть их в Дуранго. Может, им и удалось, не знаю. Думаю, некоторые из этих индейцев умерли лет сто назад.

Сложенной пополам лепешкой Тоудвайн обтирал с плошки жир. Прищурившись, глянул на мальца в свете свечи. Как думаешь, сколько дадут за зубы старины Меднозубого?

* * *

Им встречались покрытые заплатками «аргонавты» из Штатов, что проезжали по улицам на мулах, направляясь через горы к побережью. Золотоискатели. Бродячие выродки, они просачивались на запад, словно идущая вслед за солнцем чума. Кивали арестантам, заводили разговор и бросали на дорогу табак и монеты.

Попадались им на глаза и черноглазые молодые девицы с накрашенными лицами – они разгуливали под ручку, покуривая маленькие сигары и нахально пялясь. Как-то видели и самого губернатора: чопорный и официальный, он с грохотом выезжал из двойных ворот дворцового двора в одноместной двуколке с шелковыми средниками окон. А однажды увидели отряд полупьяных, заросших бородами всадников, что гарцевали по улицам на неподкованных индейских мустангах, и вид их не предвещал ничего хорошего; в одежде из шкур, схваченных жилами, вооруженные чем ни попадя – тяжеленные револьверы, ножи «боуи» величиной с саблю шотландских горцев и короткие двуствольные винтовки, в стволы которых влезал большой палец, сбруя лошадей выделана из человеческой кожи, поводья сплетены из человеческих волос и украшены человеческими зубами, на самих же всадниках красовались наплечники или ожерелья из засушенных и почерневших человеческих ушей, лошади – казалось, необъезженные – озирались и скалили зубы, как дикие собаки. Еще вместе с ними ехали, покачиваясь в седлах, несколько полуобнаженных, внушающих страх, грязных, жестоких дикарей, и вся эта компания напоминала пришельцев из некоей языческой земли, где они и им подобные питаются человеческой плотью.

Впереди всех, громадный, с ребяческим выражением голого лица, ехал судья. На его щеках играл румянец, он улыбался и кланялся дамам, снимая засаленную шляпу. Обнажаясь, огромный купол его головы ослеплял белизной и четкостью и казался нарисованным. Вместе со всем этим вонючим сбродом он продефилировал по застывшим в изумлении улицам к губернаторскому дворцу, где их предводитель, невысокий черноволосый человек, ударил сапогом по дубовым воротам, чтобы их впустили. Ворота тут же открыли, и они въехали внутрь, въехали все, и ворота закрылись вновь.

Джентльмены, воскликнул Тоудвайн, я прямкакпитьдатьзнаю, что там затевается! Это я вам гарантирую.

На следующий день судья вместе с остальными стоял на улице, держа в зубах сигару и покачиваясь на каблуках хороших сапог из козлиной кожи. Он рассматривал арестантов, которые ползали в канаве на коленях и выгребали отбросы голыми руками. Малец наблюдал за судьей. Тот встретился с ним взглядом, вынул сигару изо рта и улыбнулся. Или мальцу так показалось. Потом судья вставил сигару обратно в рот.

В тот вечер Тоудвайн собрал их, они скорчились у стены и зашептались.

Его зовут Глэнтон, сообщил Тоудвайн. У него контракт с Триасом, губернатором. Ему обещали по сотне долларов за скальп и тысячу за голову Гомеса. Я сказал, что нас трое. Джентльмены, скоро мы выберемся из этой вонючей дыры.

У нас и экипировки никакой нет.

Он знает. Говорит, что возьмет любого, если это человек что надо, и вычтет из его доли. Так что смотрите не проговоритесь, что вы не бывалые истребители индейцев, я-то сказал, что лучше нас троих не сыскать.

Три дня спустя они ехали цепью по улицам с губернатором и его окружением, губернатор на бледно-сером жеребце, а головорезы на своих малорослых боевых мустангах, все улыбались и кланялись, миловидные смуглые девицы бросали из окон цветы, некоторые посылали воздушные поцелуи, рядом бежали мальчишки, старики махали шляпами и кричали «ура!», а замыкали процессию Тоудвайн, малец и ветеран, причем ноги ветерана в тападеро[58 - Тападеро – кожаные чехлы, закрывающие спереди стремена мексиканского седла.] почти касались земли, до того они были длинные и до того низкорослая была лошадь. Так они доехали до окраины города, где у старого каменного акведука состоялась незатейливая церемония, в ходе которой губернатор благословил их, выпив за их здоровье, и они выехали на дорогу, ведущую вглубь страны.

VII

Джексон черный и Джексон белый – Встреча на окраине – Кольты Уитнивилля[59 - «Драгунский уитнивилль-хартфорд» – усовершенствованный вариант легендарного «драгунского уокера-кольта», созданного Сэмом Кольтом и техасским рейнджером Сэмюэлом Уокером. Производился лишь в конце 1847 – начале 1848 г., и вся партия из 240 пистолетов была тут же раскуплена.]– Отстрел – Судья среди спорщиков – Делавары – Вандименец – Гасиенда – Городок Корралитос – Pasajeros de un pa?s antiguo[60 - Странники из древней страны (исп.).]– Сцена резни – Hiccius Doccius[61 - Hiccius doccius (от Hicce est doctus, «это мудрец») – искаженное латинское выражение, обозначающее фокусника, а также возглас фокусника или жонглера во время исполнения номера.]– Предсказание судьбы – Без колес по темной реке – Губительный ветер – Tertium quid[62 - Нечто третье (лат.).]– Городок Ханос – Глэнтон снимает скальп – На сцену выходит Джексон

В отряде было двое по фамилии Джексон, один черный, другой белый, и обоих звали Джон. Их разделяла давняя вражда; когда они уже ехали среди пустынных гор, белый нарочно отставал, чтобы поравняться с черным, и, держась в тени его фигуры, уж сколько было этой тени, что-то ему нашептывал. Черный останавливал лошадь или резко посылал ее вперед, чтобы отвязаться. Белый словно желал надругаться над его личностью, случайно обнаружив дремавшее в темной крови или темной душе черного ритуальное представление о том, что, вставая на его тень, отбрасываемую на каменистую землю и несущую в себе что-то от него самого, белый подвергает его опасности. Белый смеялся и мурлыкал что-то вполголоса, будто слова любви. Все наблюдали за ними – интересно же, чем это кончится, – но никто не пытался одернуть ни того ни другого, а Глэнтон, который время от времени оборачивался и окидывал взглядом колонну, похоже, просто отмечал их присутствие и ехал дальше.

Утром того дня отряд собрался за домом на окраине города. Двое вытащили из фургона оружейный ящик; трафаретные надписи гласили, что он из арсенала в Батон-Руже. Прусский еврей по имени Шпейер вскрыл ящик копытными щипцами и молотком и вынул что-то плоское, завернутое в коричневую бумагу, просвечивавшую от смазки, похожую на вощанку. Глэнтон развернул пакет, и бумага упала на землю. В руке у него оказался патентованный длинноствольный шестизарядный кольт. Этот внушительный револьвер с винтовочным зарядом в продолговатых барабанах предназначался для драгун и в снаряженном состоянии весил почти пять фунтов. Пущенная из него коническая пуля весом в пол-унции пробивала шесть дюймов дерева твердых пород, а в ящике таких пистолетов было четыре дюжины. Шпейер распечатывал мульды для отливки пуль, пороховницы и принадлежности, а судья Холден разворачивал еще один револьвер. Все столпились вокруг. Глэнтон протер ствол и пороховые каморы и взял у Шпейера пороховницу.

Смотрится что надо, заметил кто-то.