Пограничная трилогия: Кони, кони… За чертой. Содом и Гоморра, или Города окрестности сей

Ролинс кивнул, извлек из костра головешку, прикурил. Джон-Грейди наклонился к нему и тоже прикурил.

Значит, она учится в Мехико?

Угу.

Сколько ей лет?

Семнадцать.

Понятно. А в какой школе учится?

Точно не знаю. В какой-нибудь, видимо, частной.

Понятно, что не в простой.

Ну да. В какой-нибудь особой, не иначе.

Все правильно, усмехнулся Ролинс, затягиваясь. И школа с выкрутасами, и сама барышня тоже.

Ну, это ты зря.

Ролинс полулежал, прислонившись спиной к седлу и вытянув ноги к костру. Подошва его правого сапога отставала, и он закрепил ее через рант проволочными скрепками.

Видишь ли, приятель, начал он, глядя на сигарету, я уже пытался тебе кое-что втолковать, но ты и тогда не услышал, да и теперь, похоже, слушать не захочешь.

Я понимаю, к чему ты клонишь.

А я так понимаю, что тебе просто приятно пролить слезу на сон грядущий.

Джон-Грейди промолчал, а Ролинс продолжил:

Учти, она небось якшается только с такими, у кого есть собственный самолет. Не говоря уже про машины.

Наверное, ты прав.

Рад это слышать.

Но это ведь ничего не меняет, правда же?

Ролинс снова затянулся. Они долго сидели и молчали. Потом Ролинс бросил окурок в костер, сплюнул и сказал:

Лично я на боковую.

Ценная мысль, кивнул Джон-Грейди.

Они расстелили одеяла. Джон-Грейди стащил сапоги, поставил их рядом и улегся, вытянув ноги. Костер почти совсем догорел, и Джон-Грейди лежал и смотрел на звезды, эти светящиеся сгустки раскаленной материи, которые испещряют небосвод. Внезапно он раскинул руки в стороны и крепко-крепко прижал к земле ладони. Ему показалось, что он – единственная неподвижная точка в мире, а вокруг все куда-то стремительно летит и кружится.

Как ее зовут? – послышался из темноты голос Ролинса.

Алехандра… Ее зовут Алехандра.

В воскресенье днем Джон-Грейди и Ролинс отправились в поселок Ла-Вега на лошадях из того табуна, с которым так крепко поработали. Эскиладор[57 - Стригаль (исп.).] на ранчо постриг их овечьими ножницами, и теперь их шеи над воротниками сделались странно белыми, словно шрамы. Они ехали, надвинув шляпы на брови, и посматривали по сторонам с таким видом, будто готовы в любой момент принять вызов здешних мест и всего, что они в себе таят. По дороге устроили призовую скачку на пятьдесят центов, и Джон-Грейди одержал победу. Потом поменялись конями, и снова удача оказалась на его стороне. Перевели коней с галопа на рысь, и те бежали разгоряченные и в мыле. Когда кони неслись по дороге, крестьяне с корзинами овощей и фруктов или ведрами, прикрытыми марлей, жались по обочинам, а кое-кто на всякий случай прятался в кустах и кактусах. На юных всадников мексиканцы взирали с удивлением. Их кони грызли удила, с морд летела пена, а седоки отрывисто переговаривались на непонятном языке и погоняли коней, неудержимые в своем неистовстве, которое, казалось, вот-вот взорвет весь этот мир, но бешеный смерч пролетал, оставляя позади все как было. Пыль, солнце, чириканье птиц.

В магазинчике, куда они зашли, на полке лежали стопки рубашек – снимешь верхнюю, развернешь, и на ней окажется высветленный прямоугольник на том месте, куда падало солнце или пыль, или все вместе. Ролинс перемерил немало рубашек, прежде чем отыскал такую, у которой рукава не были ему коротковаты. Хозяйка вынимала булавки, которыми рубашка была сколота, и, держа их во рту, прикладывала рукав к руке покупателя, после чего горестно качала головой. Выбрав по паре новеньких, негнущихся джинсов, Джон-Грейди и Ролинс отправились в примерочную, – ею служила спальня в задней части магазинчика; в спальне стояли три кровати, а цементный пол был когда-то выкрашен в зеленый цвет. Усевшись на одну из кроватей, покупатели стали пересчитывать деньги.

Она сказала, что джинсы стоят пятнадцать песо. Сколько это по-нашему? – шептал Ролинс.

Просто запомни: два мексиканских песо – это четверть доллара.

Сам запомни! Короче, почем штаны-то?

Доллар восемьдесят семь.

Черт возьми! Тогда мы неплохо живем. Тем более что через пять дней получка!

Взяв себе еще носки и нижнее белье, они выложили все на прилавок, чтобы хозяйка посчитала, сколько они ей должны. Та завернула покупки в два отдельных пакета и перевязала бечевкой.

Сколько у тебя осталось? – спросил Джон-Грейди.

Четыре доллара с мелочью.

Купи себе сапоги.

На сапоги немного не хватает.

Я одолжу.

Без балды?

Конечно.

А ведь нам сегодня потребуются финансы и на вечер.

Ничего, еще пара долларов останется. Давай.

А что, если ты захочешь угостить свою даму шипучкой?

Это разорит меня аж на целых четыре цента. Не бери в голову.

С сомнением во взгляде Ролинс взялся за пару сапог, поднял ногу и приложил подошву одного из них к своей:

Малы, даже мерить незачем.

А попробуй вон те.

Черные?

Ну да! Почему нет?