Кузнечик

Затем его сбивает машина. Черный минивэн, летящий на большой скорости.

Судзуки наблюдает момент столкновения в мельчайших подробностях, словно снимая его на пленку. Мир вокруг него погружается в полную тишину. Как если б его слух отключился, чтобы зрение обострилось до предела.

Передний бампер машины врезается в правое бедро сына Тэрахары, и нога складывается вовнутрь, ломаясь. Его ноги отрываются от земли, тело падает на капот автомобиля, он скользит на правом боку в направлении ветрового стекла. Ударяется о стекло, его лицо превращается в кровавую кашу, которую размазывают «дворники».

Затем его тело отскакивает от машины, летит на землю, он тяжело падает на левый бок, переворачивается, его вывернутая левая рука оказывается под телом. В сторону отлетает что-то маленькое и ударяется о землю; Судзуки видит, что это круглая пуговица, оторвавшаяся от костюма. Она описывает в воздухе дугу и, упав, волчком крутится на асфальте.

Тело покоится в углублении дорожной колеи, покачиваясь на собственной голове, как на точке опоры; шея согнута под неестественным углом.

Минивэн, только что отправивший младшего Тэрахару в полет, не останавливается, продолжая двигаться вперед и перемалывая колесами его безжизненное тело. Правое колесо проезжает по правой ноге, разрывая ткань брюк, раскатывая бедро в лепешку. Всем своим весом машина обрушивается на его грудь. Ломаются ребра, раздавливаются внутренние органы. Минивэн оттормаживается еще несколько метров, прежде чем окончательно остановиться.

Вертящаяся на асфальте пуговица замедляется и наконец останавливается.

* * *

Словно оркестр окончил исполнение симфонии и все в зале затаили дыхание. На мгновение установилась звенящая тишина – чтобы после взорваться бурными аплодисментами. Только вот вместо аплодисментов люди начинают испуганно кричать.

К Судзуки возвращаются звуки. Они врываются в его уши – гудки машин, крики, гомон растерянных голосов – подобно реке, прорвавшей плотину.

Это встряхивает его, но он продолжает стоять и смотреть. Он кого-то видел. В хаосе, царящем на перекрестке, был человек – человек, который повернулся, пытаясь скрыться.

– Что только что произошло? – произносит Хиёко. Ее рот широко разинут от удивления. – Он… его…

– Его сбила машина. – Судзуки чувствует, что его собственное сердце бьется, как пожарный колокол.

– Ты видел то же, что видела я? – Ее голос звучит неуверенно.

– А?

– Ты же видел, да? Там был… кто-то… кто-то подозрительный, кто покинул сцену. – Она явно взволнована и говорит быстро, почти задыхаясь. – Ты должен был его видеть. Там кто-то был. Все выглядело так, будто идиота кто-то толкнул…

– Я… – Судзуки не уверен в том, как ему следует отвечать. Но затем он произносит: – Видел его. Да, я тоже его видел.

Хиёко умолкает. Она пристально смотрит Судзуки в лицо, затем опускает взгляд на свои ноги. Прищелкивает языком. Затем снова смотрит через улицу. В ее глазах читается, что она приняла решение.

– Ты… иди за ним.

– Идти… за ним?

– Ты ведь видел того человека, верно?

– Я… – теперь сомневается Судзуки.

– Не пойми неправильно. Ты все еще под подозрением. Но мы же не можем позволить уйти тому, кто толкнул под колеса идиота-сына, – кем бы он ни был. – Судя по ее тону, ей пришлось сделать мучительный выбор. – И даже не думай о том, чтобы улизнуть. – Ее лицо светлеет, словно ей в голову пришла отличная идея, и она добавляет: – Если ты попытаешься сбежать, я сама убью тех двоих в машине.

– Как это…

– Всё, иди за ним! Быстро!

Внезапно возникшая суматоха и неожиданное развитие событий сбивают Судзуки с толку, но прежде чем он осознает, что делает, он уже идет вперед.

– Иди за ним! – громко кричит ему вслед Хиёко, и ее горло перехватывает спазм. – Найди этого парня, который толкнул сына-идиота!

Он бросается бегом – как лошадь под ударами кнута. На бегу оборачивается через плечо. Его взгляд падает на высокие черные каблуки Хиёко. «Конечно, на таких невозможно никого преследовать – она об этом не подумала».

Кит[2 - В японском прочтении имя этого персонажа звучит как «Кудзира».]

Кит стоит за спиной сидящего мужчины и смотрит в окно. Он совсем недавно задернул занавеску, но теперь отодвигает ее примерно на пять сантиметров и смотрит на город внизу. Впрочем, там нет ничего такого, на что стоило бы смотреть. Комната на двадцать пятом этаже отеля находится недостаточно высоко, чтобы он мог взглянуть на крыши зданий, а вид оживленного ночного квартала не представляет из себя ничего особенного. Просто светящиеся фары машин, проезжающих через большой перекресток, и электрический свет вывесок. Зажатое между зданиями, небо над ним кажется узкой полоской потолка.

Он вновь задергивает занавеску и отворачивается. Комната перед его глазами просторная – она гораздо больше, чем можно было бы предположить, представляя себе одноместный номер. Обстановка элегантная и сдержанная, дизайн кровати и подставки для зеркала привлекают аскетичным достоинством. Это один из самых высококлассных отелей в городе.

– Хочешь посмотреть на улицу?

Он задает вопрос спине мужчины. Мужчина лет за пятьдесят сидит за столом, уставившись в стену. Он сидит, выпрямив спину, как младшеклассник в свой первый день за школьной партой.

– Нет, спасибо, – он отрицательно качает головой. Его мысли, должно быть, были где-то далеко, и голос Кита возвратил его в реальность.

Из всех личных секретарей политиков, которых Кит встречал за свою карьеру, этот человек вызывает у него наибольшую симпатию. Его волосы аккуратно расчесаны на пробор, и его окутывает аура утонченности и добропорядочности. На нем иностранный костюм хорошего качества, но без каких-либо ярких безвкусных деталей, что довольно необычно. Он, должно быть, старше Кита лет на десять или двенадцать, но разговаривает с ним очень вежливо.

– У тебя не будет другого шанса посмотреть на улицу. – Кит понимает, что нет никакой необходимости предостерегать мужчину, но он все равно это делает.

– Да… – Взгляд его собеседника ничего не выражает.

«Ты скоро умрешь, так почему бы не бросить прощальный взгляд на пейзаж за окном?» Кит думает о том, чтобы произнести это вслух, но решает промолчать. Они никогда не способны в полной мере осознать ситуацию, в которой оказались, так что нет смысла тратить слова на объяснения. Как бы то ни было, там все равно не на что смотреть.

Мужчина поворачивается к столу. Он смотрит неподвижным взглядом на стопку почтовой бумаги и конверт, лежащие на поверхности стола.

– Разве… разве подобное… – Он не оглядывается на Кита, продолжая сидеть к нему спиной. – Разве подобное часто происходит?

– Что именно?

– То, что происходит сейчас со мной. – Судя по всему, он лихорадочно пытается подобрать нужные слова. В растерянности произносит с ошибкой английское слово, которое крутится у него в мыслях: «Seaside?»[3 - «Побережье» (англ.), созвучно со словом suicide – «самоубийство».], затем вновь возвращается к японскому: – Я имею в виду случаи, когда людей заставляют себя убить. Ты часто это делаешь?

Его плечи дрожат.

Всегда одно и то же. Поначалу они стараются сохранять спокойствие. Прикладывают все усилия, чтобы вести себя непринужденно, даже философски. Делают понимающее лицо и произносят вещи вроде: «Что ж, чему быть, того не миновать». Спустя некоторое время они становятся разговорчивыми. Ошибочно полагают, что, пока будут болтать, смерть их не настигнет. Но сколько ни говори, а умирать все равно придется.

Кит не отвечает. Он просто поднимает взгляд на потолок, с которого свисает виниловая веревка, привязанная к вентиляционному клапану. Ее свободный конец завязан в петлю. Клиент не дал никаких специальных инструкций относительно того, что это должно быть именно повешение, но когда они не выдвигают определенных требований, Кит часто использует именно этот способ.

– Тебе это не кажется странным – сама идея того, что моя смерть что-то уладит? – Мужчина поворачивается на стуле, чтобы искоса посмотреть на Кита. – Я всего лишь личный секретарь. Мое самоубийство никак не изменит ситуацию. И я уверен, что всем это известно. Истинные виновники всё еще занимают свои должности, оставаясь в стороне, но каким-то образом именно мое самоубийство должно привести к тому, что дело будет закрыто. Тебя самого это не удивляет?

Длинными разговорами ничего не добиться. Кит знает это по собственному опыту.

– Это ведь не я все придумал, – продолжает секретарь, – разумеется, не я. Я никогда не смог бы срежиссировать подобную ситуацию, у меня нет для этого никаких рычагов влияния.

Этот мужчина был личным секретарем члена парламента по фамилии Кадзи. Десять дней назад пресса выяснила, что Кадзи принимал подозрительные денежные пожертвования от новостного агентства, и ситуация сложилась просто ужасная. Он был загнан в угол, и этот скандал мог стоить ему карьеры. Приближались выборы в Палату представителей, и над Кадзи нависла опасность быть исключенным из правящей партии.

– Если я совершу самоубийство, с него действительно снимут ответственность?