Черноцвет

Трава волнами перекатывалась от пыльных сапог до горизонта и отражённым солнцем слепила глаза Святополка. Здесь ветер касался его кожи, остужал красное лицо младшего князя. Он уже давно не был молод и уделом своим правил твёрдо. Да чувствовал, что удел этот – подарок старшего брата. Не зря Советник неустанно напоминал об этом: прав, нельзя забывать, ведь брат не забудет. И отобрать в любой момент может. И обязательно отберёт.

Святополк был очень доволен новым Советником. Воеводы ещё только выясняли, откуда он взялся, но уже сейчас слова его подолгу эхом отдавались в голове князя. По его советам, Святополк строил крепости на новый лад и надеялся обхитрить заскорузлого старшего брата.

«Это моя земля», – подумал князь.

– И я никому её не отдам, – сказал траве, развернулся и зашагал к крепости.

3

– С границы снова плохие вести, князь.

Всеволод слушал доклады за широким столом, скрытым под грудами бересты, пергамента, табличек. Воевода стоял напротив, запыленный, он поддерживал себя рукой, упертой в бок. Несмотря на усталость, спину он держал прямо: слабость привык не показывать ещё со старым князем. Молодой был мягче, и зря не наказывал.

– Присядь, Федор Петрович, – кивнул князь на лавку у стены, – Расскажи подробней. Снова степь разгулялась? Вроде ж договорились мы пока с ними, года не прошло.

Помрачнел воевода, не хотел давить князю на больное. Да кто-то должен.

– Не та граница, княже. Граница с уделом брата княжьего, Святополка.

Ударил кулаком по столу Всеволод, да не сказал ничего – остановился. Не сказал, что братов удел – не заграница, не сказал, что доклады о том уделе только от брата будет слушать. Не сказал, что с братом у них один народ и споров быть не может. Не сказал, потому что хоть и сам думал так, брат его, видимо, думал иначе.

И больно было, а ещё больнее помнить, что удел своими руками брату подарил, а мог его хоть послом куда-нибудь отправить, хоть воеводой назначить. Только и брату хотел приятно сделать, добро своё показать, чтобы зла не держал за то, что Всеволод старшим родился.

– Пожгли они Выселки, князь. Баб попортили, мужиков оскопили. Несколько человек только вырвались, по лесу ушли.

Почернел князь.

И не мог воеводе сказать, что трижды уже посылал гонцов к брату. И что дважды их на порог не пустили – только грамоты забрали и восвояси отправили, а на третий раз и гонцы не вернулись.

Всеволод отвернулся к окну.

Палаты, каких не видывали раньше на Руси, строил ещё отец. Всеволод уже привык чувствовать себя в них князем, хозяином. Каково было здесь Святополку? Мечтал ли он о смерти старшего брата? Когда враги набегали, представлял ли он, как вороны растаскивают его тело, а сам снимал ли мысленно сапоги с бездыханного?

– Я слышал, гонцы не вернулись? – подал голос воевода.

– Мы должны предложить людям вернуться под нашу руку, – проговорил задумчиво князь, не отвечая на заданный вопрос, – Дать им новые дома здесь.

– Мы попробуем донести это до людей, певца отправим, да только…

– Что? – разозлился вдруг князь.

Понимал, что не тянет народ покидать родные места да хаты бросать, оттого что князь зря брату доверился. Но что ж теперь, погибать?

– Народ там, – замялся воевода, закашлялся, воды попросил, выпил, поднял наконец на князя глаза, – что мы можем? Певца отправить, чтобы через песню нашу мысль им в головы вложил, весточку от родных в столице, а они… Там племянник мой в святополковой дружине уехал, сызмальства рядом с вами крутился. С ними каждый день беседуют: рассказывают, как стольный град им жизни не даёт, как всё лучшее забирает…

– Так мы ж платим за всё втридорога, в три раза дороже, чем заграничным купцам платим, а наш товар в три раза дешевле продаём!

Воевода продолжил, будто не слыша:

– Говорят, что свободы их не признаём, за людей не считаем.

– Ты шутишь верно, Фёдор Петрович, мы же вот только-только, пятнадцати лет не прошло, как удел выделили, они же ну, совсем мы ну то есть не отдельные, они часть нашего народа, только вот, с другого края.

– В этом и дело, княже.

Хмуро смотрел воевода – он сам едва разобрался в том, что втолковывал ему племянник, которого в удел старшего князя отпустили только за то, что гонцов он лично убил по приказу князя Святополка. И хоть Фёдор в яму должен был его бросить и князю сообщить, но так он не смог бы узнавать от племянника, что в той земле творится. Что преступника отпустил, князю знать не за чем, а вот, что народ думает – просто необходимо.

– Дело в том, князь, что хотят они, чтобы мы их за отдельный народ считали, навроде немцев. И чтобы думали мы, что они и всегда отдельными были. И что батюшка ваш их удел просто силой подчинил и обманом к своим землям присоединил. И говорят им это каждую неделю и в церкви, и на сборищах. А другого не говорят. А тех, кто говорил другое… – воевода взял кружку и отпил воды, – те пропадают, а если возвращаются, то больше в землю смотрят, а чаще противное говорить начинают. Да что Выселки, они там, князь, в собственной земле, целую деревню сожгли! В собственном уделе! Тех, кто говорил, что мы все – один народ.