Сказки, рассказы, притчи для больших и маленьких. книга вторая

Поскольку я не очень поверила самой себе, признаюсь: не слишком часто я пыталась разговаривать с Габи. Внучка, почему-то, (в отличие от меня) от этой обезьяны в восторг не пришла. Так и остался Габи сидеть у меня в комнате на пианино.

И вот наступил 2013-й год. Никак я не могла дослушать одну из сказок Крайона. Не вижу окончания сказки – и всё тут!

Однажды я прилегла отдохнуть на кровать. Смотрю на Габи, а он улыбается, весело так на меня глядит и вдруг начинает мне показывать и рассказывать окончание Крайоновской сказки! Да так чётко и понятно, что осталось лишь записать. Крайон потом сказал, что у нас с Архангелом Гавриилом (он же Ангел Габриэль) была договорённость о том, что мы будем общаться, когда придёт время. А ещё он сказал, что не важно, кто диктует сказки. Мы вообще все едины…

С тех пор говорящая обезьяна Габи стала часто помогать мне слушать и записывать повествования Крайона. Для простоты я их всех называю «сказками». А потом у меня появились ещё две говорящие игрушки. Скажете, что к старости впадаю в детство? Быть может, но мне так легче слушать послания Действительности. Впрочем, обо всём по-порядку.

Это было 63 года тому назад. У меня была невероятно любимая игрушка – тёмно-бурый плюшевый мишка. Маленький, набитый опилками, со светлой, завязанной бантиком, ленточкой на шее. Тогда на шею всем таким игрушкам повязывали ленточки, чтобы скрыть шов.

Я любила своего мишку безумно, не расставалась с ним ни дома, ни на прогулке. И вот однажды мы с папой пошли гулять в Адмиралтейский садик, к Медному Всаднику. Естественно, со мной гулял мой мишка. Тому остались свидетельства – фотографии. Но папа купил мне сладкую вату – в те времена она продавалась небольшими шариками. Чтобы не испачкать мишку, я посадила его на скамейку…

Когда мы пришли домой, я обнаружила, что мишки нет. Это было огромным горем! Я просила папу пойти его поискать, но папа сказал, что мишку уже наверняка кто-нибудь забрал. Тогда я стала просить маму купить мне такого же мишку. Но таких мишек в магазинах уже не было. Я канючила несколько месяцев, и, в конце концов, мама купила мне какого-то тряпочного медвежонка, но… это было совсем не то…

Интересно, что горечь от этой детской утраты любимого существа (он же для меня был живой) сохранилась в моей душе на всю жизнь. Что-то вроде лёгкой грусти при воспоминании. Может быть, если бы я не потеряла его тогда, маленький мишка и не остался бы в моей памяти?

Сейчас я знаю, что моего мишку нашли дети из детского сада, и он достойно прожил свою жизнь. Я знаю, что уже тогда в моём мишке была энергия Крайона, и что потеряла я его не случайно…

Недавно я зашла в супермаркет «Спар». Проходя мимо полки с детскими игрушками, я вдруг увидела знакомую мордочку. Она смотрела прямо на меня. На полке сидел маленький мишка в белой футболке с аляповатыми сердечками. Он был чуть больше моего, детского, и другого цвета: такого тёмно-рыжего, как бы медного. Медного… со знакомой мордочкой… Ну, конечно же, этого мишку посылает мне Крайон! До чего же он хорошо знает всё о нас! Какой чудесный подарок, какая радость, детская радость – я его нашла!

Конечно же, я его купила, только футболку с него сняла, придя домой. И действительно: этот мишка оказался говорящим. Через него со мной стал говорить Крайон.

– Считай, что это следующая инкарнация того мишки, – сказал наш многомерный друг.

Говорить с Высшими сущностями через игрушки намного проще. Видимо, когда мы смотрим на мордочку и ждём ответа, это позволяет нам отключать свои мысли и своё сознание – и ответ приходит чётче. Мишка очень мне помогает, особенно, когда нужно услышать какое-нибудь сложное имя или что-то конкретное. Он буквально «говорит по буквам»! Прими мою благодарность, дорогой Крайон!

Разговаривая с мишкой, я вспомнила ещё об одной игрушке. В далёком 1994-м я уезжала в командировку на Байконур, впервые оставляя своих не маленьких уже детей одних. Незадолго до отъезда в одном из ларьков (их тогда было множество повсюду) я увидела очаровательную игрушечную крысу из искусственного меха. Согласитесь: наверное, трудно сшить очаровательную крысу. Поскольку я сама родилась в год крысы, мне в голову пришла одна идея.

Перед самым отъездом я оставила на своей кровати эту крысу, а под неё положила листок бумаги с надписью: «Я остаюсь вместо мамы следить за порядком!».

Естественно, после моего отъезда моя дочь заглянула в мою комнату и, естественно, забрала эту очаровательную крысу себе, посадив на секретер, с которого она… ну, никак не могла упасть!

И вот к моей дочери приходит в гости её подруга. Сначала они мирно беседовали, а потом стал разгораться жаркий спор. И вдруг моя крыса спрыгивает с секретера на пол! Дочь сразу вспомнила про записку, и жаркий спор прекратился. Обе девочки были очень удивлены.

Так вот, недавно я вспомнила про этот эпизод. «Если в игрушечную крысу можно было заложить информацию, то, наверное, с ней можно и поговорить?» – подумала я.

Надо сказать, что мне нелегко даётся разговор с моим Высшим Я. Приходится представлять себе абстрактного Ангела, а куда как проще смотреть на очаровательную крысиную мордочку и ждать ответа. Вот я и попросила своё Высшее Я разговаривать со мной через эту крысу. И ведь получилось! Правда, сначала крыса обиженно сказала, что я могла бы и пораньше о ней вспомнить – сколько лет просидела без дела, но потом мир и понимание были установлены.

Мне кажется, что когда дети разговаривают со своими игрушками, к этому надо относиться очень серьёзно! Наверняка посредством игрушки с ребёнком говорит или его Ангел-хранитель, или его Высшее Я, или ещё кто-нибудь из Действительности.

Так пусть живут наши игрушки!

«Так себе…»

В стародавние времена жили в одной деревне два брата. Старший был красивый и умный, а младший – «та?к себе». За что? старший ни возьмётся – всё спорится, всё в руках горит. А у младшего – Ивана ни одно дело не клеится. Косить возьмётся – коса на камень найдёт, забор починить – жердь сломается, грядку вскопать матушка попросит – тоже всё не так получается: то вкривь уйдёт, то глубоко, то мелко. Подойдёт мать – только вздохнёт.

– Ну, как, получилось? – с надеждой спрашивает Иванушка.

– Да так себе… – ответит матушка и отвернётся.

Вот и прозвали младшего брата «Иван – так себе…». Даже внешне он был «так себе»: серая рубаха верёвкой перевязана, тёмно серые штаны да лапти с обмотками. На голове шапка – серый колпак с торчащими из-под него космами. Только глаза – синие-синие, глубокие и все в ресницах.

Нашёл как-то Иван на чердаке старые прадедовские гусли, наладил и попробовал играть. Сидит, струны перебирает и напевает вполголоса.

– Слушай, Вань! Перестань ныть, а? – скривился старший брат.

С тех пор стал Иванушка убегать с гуслями в поле иль в лесок, но уж больно петь ему понравилось.

Как-то раз приехал в их деревню театр – «Балаган» назывался, с бродячими артистами. Была у этих артистов одна подвода, а ходили они пешком по городам и весям – и жонглёры, и акробаты, и клоуны, и даже канатоходцы.

Пошёл один из артистов в поле погулять. Вдруг слышит – поёт кто-то, да так трогательно – аж за? душу берёт. И о крестьянской доле, и о ветре в поле, и о солнце на закате, и о матери, о брате…

Подошёл артист поближе, долго слушал, а как закончил Иван петь, говорит ему:

– Слушай, мо?лодец, что же ты в одиночестве песни-то поёшь? Ведь их любо, как слушать! И откуда только берёшь такие?

– Да я и не беру, – Иван отвечает.– Они у меня сами складываются. Надо только вокруг посмотреть – как речка журчит, как листва шумит, как облака на небе играют…

– А знаешь, приходи-ка ты к нам в театр, – говорит артист. – Будешь людям свои песни петь. Нам как раз музыки не хватает. Только и умеем, что в барабан бить.

– Да куда мне! – отшатнулся Иван. – Я вам всё представление испорчу… Меня ж даже прозвали «Иван – так себе…». У меня ничего толком не выходит!

– Знаешь, – артист говорит, – может, что другое у тебя и не выходит, а песни твои за? душу берут! Пойдём со мной!.. Пойдём!! У нас как раз представление начинается. Меня Климентием зовут. Пойдём!

Пришли Иван с Климентием на базарную площадь. Там уж подмостки сооружены. Люди вокруг собираются. Один из артистов за кулисами с «Петрушкой» на руке бегает. Вышел Климентий на подмостки и начал народ созывать.

– Весёлый, – кричит, – у нас театр! Веселее не придумаешь! Да ведь жизнь не только из веселья состоит. Сейчас мы с вами погрустим чуть-чуть, а потом уж повеселимся на славу!

Выпихнул Климентий Ивана с гуслями, скамейку ему поставил – «Пой!» говорит. А в толпе смешки? раздались, мол, это же Иван – «так себе…», что же он спеть-то сможет?

Обидно стало Ивану. Взял он гусли, вдохнул полной грудью – и запел. Замерла базарная площадь. Женщины уголочками платков стали слёзы вытирать, мужчины брови нахмурили. Перед каждым, кто слушал, поплыли родные ему образы. Кто о детстве вспомнил, кто первую любовь, кто родную сторонушку…

Закончил Иван петь, все стоят и молчат – отойти не могут, а мальчонка с шапкой – тут как тут – пошёл денежки собирать. Набросали люди монет – никогда театр за раз столько не собирал.

Иван со сцены ушёл, другие артисты выступать начали, а народ и смотреть не хочет, расходится. Каждый – в своих думах…

По окончании представления окружили артисты Ивана, стали уговаривать с ними по свету пойти. А Иван и долго думать не стал: чем всё делать «так себе», уж лучше людям хорошие песни петь.

Пошёл Иван домой, рассказал родным, что? произошло. Сказал, что уходит завтра с «Балаганом».

– Куда ты? – всплеснула руками мать. – Ты ж пропадёшь! Ведь ты же ничего толком делать-то не умеешь!

– Пе?ть я умею, матушка! Людям понравилось. Вот и пойду делать то, что у меня получается.

А брат думает: «Ну, и хорошо. Уйдёт Ванятко – дом и хозяйство мне останутся!». Он же умный был, брат-то…

Так стал Иван – «так себе…» бродячим артистом. По многим сёлам и деревням ходил. Только петь его стали просить и в начале представления – чтобы зрителей привлечь, и в конце – чтоб не расходились. Название театру сменили – стали называться «Певучий балаган». Дела у них в гору пошли. Купили даже четыре кибитки с лошадьми, чтобы самим грязь да снег не топтать. В соседние страны стали заглядывать.

Вот как-то приехал «Певучий балаган» в столицу. А у царя того государства была дочь на выданье. И всё капризничала царевна, никак жениха себе выбрать не могла. Сидела она однажды у окна вечерком, вдруг слышит – поёт кто-то. Да так хорошо, так трогательно: то соловьём зальётся, то тихую душевную ноту затянет. Загорелась у царевны душа, побежала она к царю.