книга без названия [The Untitled Book]

Глава 2.

– 15

Возвращение домой было психологически мучительным, но не долгим. Рано утром по прилёту, меня сопроводили в службу, где сняли первичные показания, взяли подписку о невыезде из страны, и зафиксировали предполагаемые места пребывания. Я сдал все имеющиеся у меня документы и пропуск, после чего был отпущен домой.

Эмма – моя жена была на работе. Я приготовил поесть, и пытаясь преодолеть джетлаг3, не раздеваясь завалился спать.

Мне снилась бесконечность пустыни. Голые ступни вязли в горячем песке. Раскалённый шар солнца плавил очертания дюн. Воздух выжигал ноздри.

Лёгкий ветер неожиданно замер, повисла тишина. Я обернулся.

Стеной накатывал хамсин, закрывая небо. Песок слепил глаза, забивал уши. От него невозможно спрятаться, он был везде. мне казалось, что и сам я превращаюсь в песок, в создаваемый им хаос.

В моей голове, как в калейдоскопе мелькали знакомые лица в самых неожиданных, не запоминающихся обстоятельствах. Все это создавало ощущение неизбежной гибели.

И вдруг – хамсин ушёл так же быстро, как и появился.

Я лежал спиной на песке под безмерно голубым небом и у меня было ощущение, будто я парю, словно птица. А внутри меня повисла пустота. Но не та, что была раньше. Теперь она была лёгкая. Как будто ветер выдул все лишнее, оставив только что-то очень важное.

Когда я проснулся уже темнело. Болела голова, была полная апатия и ничего не хотелось делать. Чтобы отвлечься, я решил проверить систему безопасности дома. Уж и не помню зачем, я её собственноручно соорудил, между командировками. Но чтобы не получить обвинение в паранойе, никому о ней не говорил, даже Эмме.

Система сработала без сбоев и каких-либо срывов. Видео записалось со всех камер без пробелов. Ничего отключать я не стал, предстоял непростой период моих отношений со службой. Если они попытаются установить наблюдение, лучше мне об этом узнать незамедлительно.

Для того, чтобы отбросить тягостные мысли, я решил посмотреть записанное видео в ускоренном режиме. За время моего отсутствия ничего особенного не случилось. Эмма с работы приходила поздно, принимала душ, и ложилась спать. Утром наспех завтракала, и то не всегда, затем уходила на работу. Так изо дня в день. Только на выходных она отсыпалась, читала и смотрела фильмы, иногда уходила днём, но ночевала всегда дома. Я уже хотел выключить просмотр и очистить диск, но вспомнил, что пропустил ее день рождения, а она отмечала его дома. Нашёл и включил тот вечер. Было грустно наблюдать это веселье, понимая, что причина моего отсутствия в итоге оказалась никчёмной.

Закончился вечер, постепенно разошлись гости. Эмма убрала со стола… Звонок в дверь, она открыла, это вернулся её коллега с работы. Как его зовут? Он что-то забыл?

Эмма обхватила его за шею, он её за талию. Они слились в долгом поцелуе. У меня потемнело в глазах! Я остановил видео, мне нужно было прийти в себя.

Выпив полстакана виски, я снова включил видео. Очень странное ощущение, когда видишь, как трахают твою жену в твоей же постели. От негодования кровь прилила в голову, в ушах звенело. Тянуло блевать и одновременно… все это возбуждало. Я вдруг оказался в новой реальности, чуждой и непонятной.

Придя в себя, я демонтировал оборудование и собрал все свои вещи. Все они уместились в два чемодана и пять коробок. Загрузив своё имущество в машину, я вернулся, написал записку и оставил ключи.

Я не стал устраивать скандал или требовать объяснений не потому, что мне было все равно. Напротив, нанесённая мне рана была столь глубока, что любое прикосновение к ней грозило тотальным разрушением моей личности. Мой молчаливый уход был не бегством, а всего лишь мерой самосохранения, спасением собственного достоинства.

Сам факт измены перечеркнул все общее прошлое и сделал бессмысленным совместное будущее. Каждое слово, сказанное после того, что я увидел, стало бы ложью, а любой исход, кроме расставания – болезненной агонией. Между нами, теперь пролегла бездна, через которую было совершенно бесполезно перекидывать хлипкие мостики объяснений и оправданий. Мой отъезд был вызван не порывом, это был приговор, вынесенный без права на обжалование.

– 16

Моя жизнь продолжала стремительно катиться под откос. Я понимал, что мне нужно как можно быстрее найти опору, чтобы не наделать глупостей или не свихнуться в тихую.

Первоначальный план был заселиться в гостиницу, но желание найти покой определило мой единственно возможный выбор – я решил, что еду домой.

Какой образ всплывает в вашем сознании, когда вы говорите: «Мой дом»? Для меня дом всегда ассоциировался не с жилищем, которое мы делили с Эммой, а с домом отца, там, где я провёл своё детство. Долгая дорога располагает к размышлениям.

Я выскользнул из марева вечерних городских огней, фары прорезали наползающую на шоссе темноту. Первая остановка на заправке с ярким неоном. Чашка кофе слегка согрела, освобождая от зябкости ночи. Вокруг тишина и светящиеся фары редких машин.

Дорога была монотонной, под стать моим размышлениям и тянулась длинной лентой сквозь темень высоких лесов. Ещё пара остановок, и сквозь пелену рассвета проступила стальная дуга моста, переброшенная через холодные воды залива.

На острове уже в разгаре было утро. Дорога сузилась, петляя между полями и фермами. Я снизил скорость в соответствии с местным ритмом жизни. Город моего детства встретил меня уютными улочками и запахом солёного ветра.

Первым делом я зашёл в отделение полиции, сообщить, как полагается поднадзорному службы, о своём нынешнем месте пребывания. После этого, отправился домой. Отец не стал приставать с расспросами о причине моего нежданного приезда. Дал постельное белье и предложил перед сном принять душ. Спросил, когда меня разбудить, и что я буду есть на завтрак.

Спал я как убитый. Отец растолкал меня в означенный час, и мы пошли завтракать или скорее уже обедать. Он забронировал столик в «Кладдах», хозяином которого был его приятель. На закуску мы заказали устрицы, и пока их несли, я вывалил на отца всю информацию о произошедшем.

– Отец, у меня проблемы на службе. Последняя командировка оказалась провальной, думаю, что в ходе разбирательства будет установлена моя вина. А ещё я развожусь с Эммой.

Он посерьёзнел и на минуту ушёл в себя. После этого позвал официанта и заказал пару стопок водки. Мы выпили. Воцарилось непродолжительное молчание, после чего отец начал задавать вопросы.

– Эмма уходит от тебя из-за проблем на работе?

– Нет, это я ухожу от неё. Она мне изменила. Про мои проблемы она не знает. И тебе я о них не должен был говорить.

Нам принесли дюжину устриц на льду с лимоном и соусами.

– Что ты собираешься делать? – Продолжил расспросы отец.

– От меня сейчас ничего не зависит. Будет расследование. В худшем случае я пойду под суд. Но это вряд ли. А вот со службы меня скорее всего попрут.

– Ты думал, о том, что будешь делать после отставки? Ты же знаешь, я не рад происходящему, но всегда мечтал передать свой бизнес тебе.

– Ты торопишь события, отец. Я не был бы так уверен, что меня отпустят в отставку. Даже в случае негативной оценки результатов, высока вероятность, что меня просто задвинут в дальний угол на бумажную работу. И я ещё пару лет не смогу распоряжаться собой, по собственной воле. Нужно будет отсидеться, пока не уляжется вся пыль.

Отец снова впал в задумчивость, а затем спросил:

– Как твоё здоровье? Ты плохо выглядишь.

– Не переживай. Просто очень устал.

На горячее мы оба заказали омаров. Водка разошлась по организму, сделав беседу менее напряженной. Затем постепенно мы перешли на местные сплетни. Отец рассказал про моих сверстников, с которыми я много лет не поддерживал отношения, прикрываясь условиями службы. В действительности они все давно уже стали для меня чужими и далёкими людьми, а их жизнь не более интересной, чем сюжет скучной мыльной оперы.

Закончив обед, мы буквально через дверь переместились в ирландский паб «Старый Дублин». Там за кружкой пива погрузились в личные воспоминания, окончательно согревшие мою душу.

– 17

Мой отец французского происхождения, эмигрант и сын репатрианта. Мой дед Жан Алдер перед второй Мировой войной приплыл с семьёй из Англии, как французский репатриант и поселились в Бордо.

Для французов они были англичанами, а в тамошней английской общине их признавали за французов. В какой момент дед получил английскую фамилию, история семьи умалчивает. А может быть её дали его родители по рождению, ведь он появился на свет в лондонском Сохо.

Отец говорил, что ему попадались какие-то бумаги деда, в которых его фамилия была то ли Олье, то ли Ольяр. Я несколько раз пытался разобраться в этой путанной истории, но в итоге бросил. Одно знаю точно, дед был участником сопротивления. Наград не заслужил, но и сотрудничеством с оккупантами честь фамилии не опорочил. Я его не помню, он умер до моего рождения.

Моя бабушка – Анна, русская по происхождению, дочь эмигрантов первой русской волны, француженка по рождению. Единственный раз, когда мне ещё ребёнком довелось расспросить её о деде, она почему-то называла его Джоном. В общем истоки моей семейной саги очень запутанные. Чуть понятнее мне история родителей.

Отец – Анри Алдер родился в Бордо, и был единственным ребёнком Жана и Анны. У мальчика, рождённого в небогатой семье и без связей мало шансов для успешного будущего. Поэтому мой отец выбрал службу в иностранном легионе.

Во время выполнения одного из заданий в Алжире он познакомился с американской студенткой, для которой французский был вторым родным языком. Её звали Дениз. Как можно догадаться, это была моя мать. Про её семью я знаю мало, она ничего не успела мне рассказать. Отец не поддерживал с ними отношения, а его память основательно плутала в ветвях их родового древа. Какими судьбами занесло мою мать в Африку, и как состоялся столь странный союз молодых людей из разных вселенных, ума не приложу. Но благодаря ему вторым ребёнком в семье родился я.

Практически одновременно с моим рождением, отец оставил службу и эмигрировал в Америку. Молодая семья выбрала жизнь во франкофонной провинции4.

Рассматривая семейные фотографии и слушая воспоминания отца, я понимаю, чем его покорила моя мать. Красивая и улыбчивая девушка, с лёгким характером, умная и ответственная. Наверняка она нравилась многим, но выбрала отца. Зная его, могу предположить, что её влекла его мужественность, уравновешенность и рассудительность. А ещё женщины чутко улавливают в характере мужчин нацеленность на успех, как у моего отца.

Перебравшись в Америку, отец быстро пошёл в гору. Итогом его карьеры стала собственная консалтинговая фирма, ныне оперирующая на двух континентах. Согласитесь, совсем неплохо для островитянина.

Накануне моего тринадцатого дня рождения, мама погибла в авиакатастрофе, буквально во время рождественских праздников. Я очень остро ощущаю, как это навсегда ранило сердце моего отца.

После смерти Дениз, Анри переселился на остров, никогда больше не празднует Рождество и избегает каких-либо компаний в эти праздничные предновогодние дни. Следуя нашей давней традиции, в конце года я не беспокою его своим вниманием, но поздравляю с русским рождеством.

Отец так больше и не женился, а рядом с ним никогда не было постоянной женщины. Не скажу, чтобы это меня раньше сильно расстраивало, но с приближением его старости, я стал беспокоиться по поводу его одиночества.

Все своё свободное время отец посвятил моему воспитанию и образованию. Наверное, это был его способ справиться с горем потери. Смерть матери сделала меня замкнутым, и поначалу я дичился этой отцовской опеки. Но по прошествии года или двух наши отношения устоялись, прежде всего вследствие его терпения и настойчивости.

В более зрелом возрасте я уже чувствовал, что сам процесс моего воспитания, а главное его результат доставляют ему удовлетворение. Благодаря отцу я свободно владею тремя языками и ещё двумя на бытовом уровне, обладаю глубокими естественнонаучными знаниями и достаточными, для дальнейшего развития, в гуманитарных науках.

Кроме того, он дал мне отличную физическую подготовку, обучил единоборствам и стрельбе. Но главное не это. Главное – он научил меня думать.

– 18

Проснувшись поздно утром, я сел завтракать в одиночестве. Отец уже ушёл на работу, и не смог составить мне компанию.

Звук на телефоне был выключен со вчерашнего дня, поэтому обнаружил кучу пропущенных вызовов и уведомлений. Одновременно с едой я разбирал все это, отвечая по мере необходимости. Больше всего сообщений и звонков было от Эммы, но на них я решил не реагировать. Сообщение от референта отдела, поступившее после двух настойчивых вызовов, ожидаемо информировало о назначенной через неделю серии встреч.

Я подтвердил свою явку, а вот незнакомые номера проигнорировал.

Прихватив ключи от виллы отца, как мы с ним и условились, я отправился в Акадию, собираясь провести неделю отпуска в полном уединении. Если позволит погода, я рассчитывал на катере отца сходить на рыбалку в залив, а может быть и выйти в океан.

В районе парка я повернул налево, чтобы проехать мимо своей школы, но увидев её за парковкой не испытал никакой ностальгии. Добавил скорости, и уже через четверть часа свернув за мостом вдоль береговой линии добрался до «Дедушкиного посёлка».

Загородная резиденция встретила меня промозглой сыростью. Все, включая воздух было пропитано солью и меланхолией ранней весны. Я растопил камин, хлопнул коньячку, и жизнь заиграла новыми красками. Сначала я выгрузил из машины свой нехитрый скарб, а потом долго бродил по комнатам, вспоминая детство. Когда набрёл на книжный шкаф, то залип на старой зачитанной книжке Джона Брэйна «Путь наверх». Я прочёл её в то лето, когда впервые влюбился. В памяти всплыли лица и эпизоды тех лет.

Первые два дня я провёл абсолютно без какого-либо смысла. Спал, читал, пил, гулял… И так по кругу. Издали видел соседей, они заметили меня тоже, но попыток общения ни они, ни тем более я не проявили.

Я наслаждался одиночеством, а когда был трезв, разбирал семейные артефакты – фотографии, документы, милые вещицы… Попадалось и то, что осталось от мамы. Раньше я хотел расспросить знакомого психолога, о чем говорит привычка отца увозить все памятное на виллу, а не хранить дома. А теперь и я поступаю так же со своими вещами.

К вечеру второго дня я заскучал от безделья, и начал собираться на рыбалку.

– 19

Я вышел из дома ещё затемно. До причала дошёл, подсвечивая фонарём. Запустил двигатель отцовского катера и отчалил. На море стояло относительное безветрие и небольшое волнение.

Я решил направить катер на середину залива. Изорванные, как клочки серой бумаги, облака пытались придавить хмурое утреннее небо к воде. Между ними можно было разглядеть остатки звёзд, а на западе огромную красную Луну, спускающуюся к горизонту. Она отражалась в чернильных водах залива, разбиваясь на миллиарды живых осколков.

Тёмная береговая линия растворилась во влажном предрассветном воздухе, пахнущем океаном. И я пропал между мирами. Только шум двигателя связывал меня с реальностью. Катер словно парил в пространстве безграничной воды.

Я заглушил двигатель. В полной тишине были слышны только плеск волн о борт катера и отрывистые крики чаек.

Облака расступились, открывая моему взору огромный диск Луны с наползающей на неё тенью. Ровный край тьмы неумолимо гасил красное сияние. На востоке заискрились первые отблески Солнца, окрашивая горизонт в оранжевые тона. Заворожённый этим космическим зрелищем, я потерял ощущение времени, которое полностью подчинилось ритму движения небесных тел.

Серп Луны сжимался и тускнел, пока не исчез, полностью растворившись в рассветном небе. Солнце робко появилось над горизонтом.

В тот же миг тень Земли начала сползать с лунного диска, но былой яркости уже не было. Луна растворялась в первых солнечных лучах, пока не исчезла полностью. Я не успел понять, что произошло раньше, провалилась ли она за горизонт или Солнце затмило её своим светом.

Я даже не заметил, как почти четыре часа наблюдал за небесным танцем лунного затмения, который наполнил меня оптимизмом предрешённости.

Все события, включая неприятности и страдания, являются частью предопределённого вселенной разумного общего плана. Принимая неизбежное и понимая его необходимость в общей гармонии мира, мы обретаем свободу от страданий.

И чтобы не происходила в этом мире, Солнце и Луна будут сменять друг друга на небосводе. С нами или без нас, этот мир вечен.

Пришла пора вспомнить о цели моей морской прогулки. Я несколько раз закинул спиннинг, но кроме мелкой скумбрии и одного окуня ничего не добыл. Я понял, что хорошего улова в заливе не будет, Вместе с тем, погода была подходящей для выхода в океан.

Я завёл мотор и направил судно в устье пролива между двумя песчаными отмелями.

Океан встретил меня высокой волной и встречным северным ветром. Лицо сразу же задубело, а сырость проникла под куртку. Преодолев прибой и сориентировавшись по курсу, я решил порыбачить.

Поменяв снасти на троллинг5, я подцепил в качестве наживки одну из пойманных скумбрий и малой скоростью двинулся вдоль берега, в надежде поймать палтуса. Прошёл час, у меня не было ни одной поклёвки, и я повернул на обратный курс. Уже виднелся вход в залив, когда удилище натянулось. Меня мгновенно захватил азарт! Осторожно подтягивая добычу, я подготовил перчатки и крюк с тельфером6. Несколько минут борьбы с рыбой и вот в воде уже показался её силуэт.

Сначала я не поверил своим глазам, в это время голубой тунец крайне редко встречается в Северной Атлантике, он уходит в тёплые воды. Но это все-таки реально был тунец и весьма впечатляющего размера, около трех центнеров. Я пожалел, что не спросил у отца, есть ли у него лицензия. Понимая, что не могу его подставить, я подтянул морду рыбины поближе, и, заглянув в её глаза, несколько секунд наслаждался триумфом победы. Потом обрезал леску ножом и дал ей свободу.

– 20

Перед отъездом я весь день провёл с отцом. С утра было солнечно и тепло. Мы расположились на заднем дворе и развели огонь в барбекю. Компанию нам составил отцовский пёс Черри. С собой взяли всякой лёгкой еды, немецкие сосиски и курицу. В качестве выпивки – пиво «Александр Китс».

Я не запомнил все, о чем мы говорили, темы возникали спонтанно и сами собой перетекали в другие.

Это был самый длинный разговор с отцом за всю мою жизнь. Начал отец с обсуждения моего предстоящего развода. Чувствовалось, что это беспокоит его больше всего.

– Я не спрашиваю тебя о том, что у вас произошло с Эммой, но мне важно понимать, насколько ты уверен в своей оценке того, что ты называешь изменой.

– На все сто… К сожалению.

– Не принимай сказанное мной в качестве совета, сын, но жизнь сложная штука, и то, что нам кажется важным сегодня, завтра может оказаться абсолютно никчёмным. – Отец запнулся, пытаясь переступить через внутренний запрет. – Мы никогда с тобой не обсуждали смерть твоей мамы. И видит Бог, я хотел бы унести это с собой в могилу. – Увидев, как округлились мои глаза, он добавил с ехидцей. – Я рассчитываю этак лет через сто… Но видимо все же стоит поговорить об этом сейчас.

Мы сидели в шезлонгах, укрывшись пледами, потягивая пиво из бутылок. Он сделал большой глоток, и продолжил.

– Перед той трагедией мы собирались расстаться с твоей мамой. У меня тоже были для этого веские причины… Как минимум её работа.

– И чем тебе не угодила её работа? Она, как я помню, летала стюардессой на внутренних линиях?

– Подробностей не будет.

Повисла пауза, а потом отец снова заговорил: – Я просто хотел сказать, что сейчас я все бы отдал, чтобы вернуть твою маму, или хотя бы, чтобы она была жива. И мне было бы плевать на любые её безрассудства. В нынешнем своём понимании жизненных ценностей, я иначе трактую такие понятия как преданность и измена. Преданность – это не отказ от личной свободы, а готовность поступиться своими интересами, ради интересов партнёра, отстаивание его интересов, как своих. А в молодости мы на все смотрим исключительно через постель.

Отец поставил бутылку на землю, и поднялся пошевелить угли, вернувшись он закончил свою мысль: – Отношения полов – непростая работа. Не знаю как это устроено у педиков и лесбиянок, но думаю ещё сложнее. Но вот какую систему в этих отношениях я выявил. В молодости они строятся, в основном, на сексуальном влечении. В более зрелом возрасте важнее становится единство ценностей. А на излёте жизни – надёжность и взаимное доверие. Может быть, поэтому есть два срока, на которые приходятся пики разводов. Просто люди просыпаются в какое-то утро, а на соседней подушке чужой тебе человек, с которым тебя объединяет только секс.

Я задумался над сказанным, примеряя на себя. Что нас объединяло с Эммой, кроме секса? Да, наверное, ничего. Может быть, поэтому так больно было видеть, как рушится то единственное, что служило фундаментом наших отношений.

Уже за столом, под мясо, мы добрались до работы. Отец начал разговор издалека:

– Как-то у меня был в жизни период, когда я пытался разобраться в религии, философии, психологии и всем том, вокруг чего крутится рефлексия человека, вся гамма наших переживаний и чувств. Есть механистический подход, утверждающий, что мы такие же животные, как и они. – он погладил Черри, сидевшего рядом. – И что в основе наших реакций лежит банальная органическая химия. Но все же мне кажется, что человек, оставаясь животным, много сложнее. Мы можем преодолевать свои инстинкты и рефлексы. Именно это отличает нас от них. Мы можем управлять своей жизнью, а они нет. Я не религиозен, но главное, что вынес из изучения жизнеописаний пророков Иисуса, Мухаммеда, Будды… – человек свободен в своём выборе. Мы никому ничего не должны, кроме самих себя. А себе мы должны только одно – быть счастливыми. Так выпьем за счастье!

Мы чокнулись бутылками и отец перешёл к моей проблеме:

– Твоя тёмная полоса на службе скоро закончится. Переживать о произошедшем – самое глупое, что ты сейчас можешь делать. Бессмысленно тратить свои нервы на то, что нельзя изменить. Лучше задумайся о будущем. Что тебе нужно для счастья? Только об этом имеет смысл думать. А делать – только то, что ведёт тебя к счастью.

Наверное, отец был прав, но пока я вряд ли смогу воспользоваться его советом. Приняв присягу, я впереди личного счастья поставил службу своей стране. Однако переживать действительно не имеет смысла. Делай что должен и пусть будет, что будет.