книга без названия [The Untitled Book]

День уже клонился к закату, когда мы перебрались в дом. С нами ушёл со двора и Черри. Когда отец уходил на работу, пёс всегда предпочитал дому улицу, у него там было много важных дел – облаять проходящих мимо чужаков, поохотиться на мышек, пометить территорию… Но сейчас он был полноправным участником беседы. Завалившись набок между камином и столом, он пристально наблюдал за нами, пока его не сморило.

Глядя на седую морду Черри я вспоминал, как щенком-подкидышем он попал к моему отцу. Быстротечность времени не радовала. Возраст отца давно уже перевалил за экватор, и в каждый свой приезд я замечал новые признаки его старения. Сочувствие к этому сильному и самодостаточному человеку впервые сжало моё сердце.

Пытаясь понять истоки этого чувства, я понял, что переживаю не за него, а за себя. Я как бы смотрел в зеркало, и видел своё будущее. Одиночество и старость – невесёлая компания.

– Отец, ты о чем-либо жалеешь в своей жизни?

– Странный вопрос… Сожаление – это самое бессмысленное занятие, которому может предаваться человек. Если меня что-то не устраивало в моей жизни, я это менял. А о своих решениях я никогда не жалел, даже если ошибался. Ведь это были мои решения. Об ошибках нужно не переживать, а исправлять их.

– Но ведь было что-то не зависящее от тебя, из того, что называют обстоятельствами непреодолимой силы.

– Об этом жалеть вообще бессмысленно. О данностях судьбы волноваться могут только люди с нестабильной психикой. Такие плачут даже по героям мыльных опер. А я принимаю жизнь такой, как она есть. Если в этой не повезёт, в следующей будет лучше. – Отец широко улыбнулся, обнажив белые ровные зубы.

Уже перед сном, я спросил отца: – Ты не хочешь переехать ко мне?

– К тебе это куда?

Мы одновременно рассмеялись.

Рано утром, я уехал. Отца будить не стал, оставил ему записку с благодарностью за совместно проведённое время.

– 21

Новым местом моего обитания стал отель «Брукстрит». Я как-то играл на их поле в гольф, и запомнил, что у них есть бесплатная парковка и хороший ресторан.

Неделя в офисе началась с допросов. Назывались они совещаниями, но выглядело это в лучшем случае как «зашкуривание». Так мой приятель, с которым мы в одной группе прошли учебный центр службы, называл всевозможные беседы с инструкторами.

Нынешние совещания проходили в разных составах, но всегда с предупреждениями о видеозаписи. Это происходило в разных комнатах, но все они имели стеклянную стену с односторонней прозрачностью, поэтому, я ощущал себя каким-то подопытным кроликом.

Задавались в основном вопросы про последнюю операцию. Но в целом все это больше походило на психологическое тестирование, поскольку имело только одну цель – влезть мне в мозги. Моё мнение по поводу причин провала тоже спрашивали, но у меня сложилось впечатление, что оно никого не интересовало.

Спустя три дня меня отправили на полиграф. Возникает немного странное ощущение, когда узнаешь о вызове на полиграф. Ты знаешь, что это часть обязательных мероприятий при провале операции, но в тоже время ощущаешь недоверие к себе.

Тебя учили обманывать полиграф, но все же результаты этого тестирования будут рассматриваться всерьёз, если дойдёт до предъявления обвинений.

Ты можешь отказаться от его прохождения, но этот факт будет восприниматься, как признание вины.

Полиграфолог-ухоженная женщина средних лет, с доброжелательным выражением лица, пригласила меня раздеться до пояса, снять обувь и носки. Потом обмотала меня своими резиночками и проводками, и начала вводную беседу.

Поскольку во время спецкурса мы проходили весь этот процесс и мне были известны цели каждого этапа, я слушал не очень внимательно.

Сейчас полиграфолог должна свести к минимуму влияние факторов, не относящихся к данному тестированию, чтобы мои личные переживания не исказили результаты исследования. Если в детстве я воровал, писался в постель, или, скажем, убил кого-то во время спецоперации, сейчас это не должно отразиться на моих реакциях.

Поэтому она прошлась по очень разным проблемным темам, объясняя, что они не важны, и если я захочу, то могу не отвечать на вопросы, которые их затрагивают.

Пока дама морочила мне мозги, её ассистент – молодой высокорослый дрищ, тыкался в приборы, видимо производя настройки.

Полиграфическое исследование – своего рода анкетирование: мне задают вопрос, я без задержки должен ответить на него односложно, да или нет.

Вопросы в основном глупые и повторяющиеся, поэтому спустя час мозги плывут, и начинаешь отвечать не думая. А вот тут и происходит самое интересное.

Внезапный вопрос:

– Вы разводитесь с женой по вашей инициативе?

Это классический приём опытных полиграфологов. Дело в том, что обмануть полиграф на самом деле не сложно, если ты контролируешь свои эмоции. И люди, прошедшие спецподготовку это знают. Поэтому, для того чтобы получить правдивый ответ полиграфолог должен организовать эмоциональный срыв, и пока подопытный не придёт в себя у него есть несколько секунд, чтобы получить неконтролируемые ответы на важные вопросы. Если «пошёл дым» – подопытный посыпался, то нужно набрасывать все более острые вопросы, и тогда даже опытный человек не сможет скрыть правду. Профессиональный полиграфолог обязательно выведет его на чистую воду. Поэтому секрет успеха полиграфа заключается в соблюдении двух условий: хорошей информационной подготовки и продуманного сценария допроса. Остальное сделает машина.

Я, конечно, ожидал «вброс гранаты», но не такого глубокого проникновения в мою личную жизнь. Только здесь у ребят вышла ошибочка.

Эта тема меня совершенно не возбудила. Когда я принимаю решение, то уже не переживаю о последствиях. А по наброшенному мячу я ударил. Они ведь с меня не слезут, пока не выпотрошат полностью, поэтому лучше уж им помочь. Пусть думают, что зацепили.

Я изобразил скрытый эмоциональный всплеск: сжал зубы, задержал немного дыхание, судорогой затылочных мышц добавил адреналина в кровь. И дама за приборами заглотнула наживку. Увидев всплески на кривых, она тут же начала насыпать мне вопросы по теме:

– Вы получали деньги от представителей иностранных государств?

– Вы знали о том, что Шахир был завербован ливийцами?

– Вы сообщали кому-либо, кроме резидента, о плане операции до её начала?

Полиграфолог долбила меня в таком же режиме минут пять, при этом не отрывая от меня пристального взгляда, пока мне удавалось сохранять иллюзию эмоциональной возбуждённости. А потом прилетела новая «граната»:

– Вы хотите уйти отставку?

Ну это уже было совсем слабенько. Я отыграл на отлично и без какого-либо пафоса, ответил: – Нет. – А сам изобразил, что соврал.

Тут же последовала новая серия вопросов по существу операции. В ряду других, уже были вопросы про Мориса и оперативников. Врать не имело смысла, кто-то из них все равно раскроется, но я сглаживал как мог все острые углы и брал ответственность на себя.

Спустя два часа с лишним мы закончили. Одеваясь, я краем глаза наблюдал за полиграфологами. Они были опытными сотрудниками, в моём присутствии не спешили обмениваться впечатлениями.

Но я и так был уверен, что прошёл проверку на полиграфе. В итоге я оказался прав, повторного теста не было.

– 22

Я сидел в кабинете начальника Ближневосточного отдела уже полчаса, но разговор на волнующую нас обоих тему так и не начался. Все его вопросы пока были о семье, друзьях, погоде… Я не задавал вопросов. Но вот он начал двигать пальцами левой руки, будто в попытке щёлкнуть ими или перебирая невидимые чётки – верная примета, что сейчас перейдёт к делу. Я не ошибся.

– Ты хороший воин, но скоро наши дороги разойдутся. – Сказал он.

–Ты все сделал правильно, но результат оказался ужасен. Мы потеряли слишком много, и не можем не назначить виновного. Поскольку ты вывел из-под удара остальных участников операции, взяв на себя всю ответственность за оперативные решения, то этим виновным быть тебе.

Шеф приоткрыл папку у себя на столе, как бы сверяя сказанное, с изложенными в деле фактами. Папка была пухлая, видимо кроме отчёта о служебном расследовании и протоколов опросов участников операции, там было ещё много чего мне неведомого.

– Сегодня я приму твою отставку. – Шеф поднялся из-за стола, и стал не спеша прохаживаться у меня за спиной. – Но это не все. Ты же знаешь, что мы с Морисом давние приятели?

Кто же этого не знает в отделе! Они вместе начинали службу, часто работали в общих программах, но их связывали и родственные отношения. Их жены были кузинами. – Да, сэр, знаю…

– И я тебе весьма благодарен, за то, что ты взял на себя вину Мориса. – Я было попытался возразить, но шеф сжал мне плечо. – Не нужно меня считать дураком, я умею читать между строк рапортов. Братья были его агенты, он их вербовал, он их ввёл в операцию, они стали источником утечки. Ты виноват только в одном – не захотел вовремя признать поражение, и остановить операцию.

– Но вы же сами прислали оперативников для поддержки!..

– Распоряжение на продолжение операции я не давал, решение принял ты, и оно оказалось ошибочным. Кстати, кто должен был обеспечивать безопасность агента? – Он заглянул в папку. – Не отвечай.

Мне было нечего ему возразить или добавить. Я уставился в окно. В комнате повисла тяжёлая тишина, нарушаемая лишь неспешными старческими шагами. Не знаю, о чем думал он, но я постепенно свыкался с неизбежностью своей отставки, и мои мысли крутились только вокруг одного вопроса: чем зарабатывать на жизнь?

Выдержав паузу, шеф продолжил:

– Когда ты был в этой командировке, мне было поручено представить сотрудника, с целью подготовки его для работы в качестве экономического советника правительства, в одну из ближневосточных стран. Помня, что по первому образованию ты бакалавр экономики, я направил твои документы. Эта задача в какой-то момент стала неактуальной, но твоё дополнительное обучение уже оплачено, а первичная легенда сформирована. Тебе не остаётся ничего другого, кроме как потратить деньги налогоплательщиков: получить документы об MBA, пройти ускоренный специализированный курс экономикса7, поставить подписи под якобы своими научными трудами и диссертацией… Учёную степень получишь после проведения формальной защиты. Да, и не забывай потом в визитках указывать свою докторскую степень. Только не претендуй пожалуйста на профессорскую кафедру. Думаю, что ты пока ещё не готов к научной деятельности. Кстати, о твоей будущей работе…

Шеф опять умолк, и остановился у меня за спиной. Мне было слышно только его ровное дыхание. Я молчал, понимая, что последует продолжение. Но в мозгу от услышанного закружился целый вихрь эмоций.

Понятное дело, что никакого советника готовить было не нужно, всю эту схему он организовал исключительно для того, чтобы подсластить мне пилюлю с отставкой. Но мне вполне хватило бы и выходного пособия, которое в случае провала нашему брату отнюдь не гарантированно. Видимо это была его благодарность за то, что я прикрыл Мориса.

– …Что хочу сказать о твоей работе… Снять резидента в нашем деле означает поставить автограф на проваленной операции. Поэтому мы не можем уволить Мориса. И тебя мы не увольняем, а переводим в запас, по состоянию здоровья. Считай, что ты находишься в действующем резерве. А поскольку такой единицы в нашем отделе нет, ты переходишь в распоряжение русского отдела. Насколько я помню, русский – твой второй иностранный язык?

– Скорее второй родной – возразил я.

Шеф коротко взглянул на меня поверх очков – Теперь понятно, почему ты не попал в русский отдел сразу.

– 23

Начальник Русского отдела славился своей экстравагантностью. Он мог себе это позволить. Это был самый большой отдел, и он проводил операции практически по всему миру, а не только в России. Его значение традиционно было в топе рейтинга, хотя в конце прошлого века это периодически ставилось под сомнение.

Но отгремели фейерверки миллениума, и все вернулось на круги своя. Если ближневосточный отдел был вынужден строго контролировать бюджет, то русскому отделу давали столько, сколько ему было нужно.

Нас знакомили, но уже весьма давно и я не ожидал, что он меня помнит. Скорее всего накануне встречи он просто ознакомится с моим досье.

Тоже самое сделал и я, пользуясь тем, что после окончания служебного расследования мне снова открыли доступ к внутренней информации. Обычная практика для руководителей – отсутствие псевдонима. Но у начальника русского отдела он был и не один, что означало, как минимум опыт работы в поле. Это контрастировало с весьма публичным образом жизни, начиная с того, что он был женат на популярной актрисе. Его лохматая причёска и манера одеваться экстра модно, отнюдь не по офисному, больше соответствовала представителю богемы, а не сотруднику нашей организации. Старожилы говорили, что он всегда был таким.

Мой новый начальник назначил брифинг на 9 часов вечера, в ресторане «Сигнатуры», расположившемся в здании одной из престижных школ высокой кухни, недалеко от места службы.

Мне предстояло узнать, какие у него виды на мой счёт. Когда я вошёл в холл ресторана, мой будущий шеф, заканчивал разговор с седовласым господином, рыхлого телосложения, невысокого роста, больше похожим на политика, чем на представителя какой-либо другой сферы деятельности.

Начальник махнул мне рукой, и повёл через главный зал к столу в уединённом уголке сомелье, у винной стены. Чувствовал он себя здесь весьма уверенно.

У стола мы пожали руки, и обменялись комплиментами в связи с возобновлением знакомства. Значит хотя бы помнил, что мы уже были представлены друг другу.

Шеф предложил мне выбрать место, я сел лицом в сторону зала, что вызвало у него еле заметную улыбку. Он сел спиной. Подошёл официант, мы заказали сразу горячее: он – мраморный тунец в корке черного трюфеля, а я – телятину из Альберты в слоёном тесте. Начальник не стал эстетствовать и заказал красное – Каберне совиньон из долины Хана 2001 года, показав официанту на ячейку в стене с этой бутылкой.

Заметив удивление официанта, он прокомментировал: – белое для девушек, а не под рыбу. Хотя этого вина не было в винной карте, официант не стал уточнять у сомелье относительно нашего выбора, а беззвучно открыл бутылку и положил пробку на блюдце перед шефом. Затем также молча он сцедил на дно его бокала пробу, и застыл в ожидании решения.

Шеф и тут обошёлся без пафоса, не стал нюхать пробку, крутить вино по стенкам бокала и закатывая глаза делать пробный глоток.

Небрежно махнув рукой – можно разливать, – он приступил к беседе. Тем временем, официант перелил вино в декантер8 с широким дном, разлил его по бокалам и на время оставил нас.

– Я слышал, что в Египте у тебя, что-то пошло не так, но скажу честно, для нынешней ситуации в мире, это эпизод на последнюю страницу. Хотя там и предстоят тектонические сдвиги, но судьбы мира решаются отнюдь не на Ближнем Востоке.

– Вероятно центр торнадо в России?

Шеф оценил мою иронию улыбкой.

– Скорее совсем рядом с нами. Но это не имеет отношения к нашей встрече. – Он о чем-то задумался, и сделав глоток вина продолжил: – Не буду заходить издалека. Мне нужен свой человек в России, но не в статусе сотрудника службы, а своего рода неофициальный офицер связи.

Увидев моё молчаливое удивление, он продолжил менее интригующе: – Предстоят большие изменения в отношениях с Россией. Политика будет ужесточена. И чтобы не оказаться в темной комнате с сжатыми кулаками, нам предстоит найти способ вести авторизованный диалог с русскими по неофициальным каналам. Тебя скоро переведут в запас, поэтому ты не будешь представлять позицию службы, а только выражать частное мнение.

– Моё или каких-либо иных лиц?

– Хороший вопрос. Но на него не будет однозначного ответа. Ты же можешь основывать своё мнение на информации, полученной от других лиц, не ссылаясь на них?

– Разумеется. Я именно так и буду поступать, в оговорённых случаях.

– Мне нравится твоя понятливость. Тебя не смущает такая роль?

– Думаю это важная работа. Главное не перепутать своё и правильное мнение. Но думаю, что я справлюсь.

Дальнейший разговор уже носил чисто технический характер. Из него стало понятно и то, почему наша встреча проходила в столь неформальной обстановке. Для службы я перестану быть действующим сотрудником, и больше не смогу использовать её ресурсы. В частности, исключалось взаимодействие и с московской резидентурой.

Я также не мог взаимодействовать с шефом напрямую, а только через куратора, которого ещё не утвердили. Он должен был выйти на меня непосредственно перед отъездом. Все это означало, что я стал агентом-призраком, «тенью».

Так неофициально у нас называют ушедших с оперативной службы сотрудников, но продолжающих оказывать услуги своим бывшим коллегам. Формально они уже никому ничего не были должны, но имея опыт и связи, иногда были просто незаменимы в нашей работе.

Ещё во время стажировки в марокканской резидентуре, я познакомился с одним из них. Тот парень жил в Танжере, но по делам часто гонял через Гибралтар, попутно выполняя курьерские функции для резидента. Не безвозмездно, конечно.

Моя предстоящая деятельность тоже будет оплачиваться, но эти деньги я буду получать не от службы, а как гонорар за консалтинговые услуги нескольким фирмам. Никакой разведывательной информации я передавать не должен, да и не смог бы, поскольку не готов к работе на новой и незнакомой мне территории.

Моя негласная деятельность – поддержание канала связи между начальником русского отдела нашей службы и его визави в аналогичной российской службе. А официальную и постоянную работу по найму, мне ещё предстояло самому подобрать в Москве.

В общем это почти тоже самое, чем я занимался последние десять лет, но в каком-то не понятном мне новом качестве – вроде легализованного нелегала.

– 24

До вылета в Москву нужно было ещё завершить личные дела. Вернувшись от отца, я первым делом, встретился с адвокатом по разводам, и отправил его к Эмме.

Мой предупредительный звонок не стал для неё сюрпризом, она ждала его уже неделю. Эмма была непривычно тихá, говорила медленно, как бы обдумывая каждое слово. Про причины развода не спрашивала и не изображала невинность.

В какой-то момент Эмму прорвало на рыдания, и она бросила трубку. Перезванивать я не стал, и она тоже не перезвонила.

Потом закрутилось с расследованием в службе, и я даже подзабыл про развод. Напомнил о нем звонок моего адвоката. Он предварительно обсудил условия с адвокатом Эммы, и подготовил драфт договора. Требовалось согласование со мной.

Перед сном, я расположился в кресле своего гостиничного номера. Прочитав договор, я переключился на воспоминания прожитых с Эммой пяти лет. И тут на меня накатило.

Я начал вспоминать все с самого начала, когда мы познакомились на выставке Джейсона де Граафа. Мы с Эммой оказались ценителями стиля суперреализма в живописи. Она неплохо владела материалом, и имела свой взгляд на это течение. Это контрастировало с её специальностью – финансового аналитика сетевой ритейловой компании. И тут мы тоже оказались близки, потому что своё первое образование я получил именно в данной области.

В тот год я уже работал в поле, и редко бывал дома. Но мы часто созванивались, а когда я возвращался, то мы много времени проводили вместе. Полагаю, что она уже тогда догадывалась, что я работаю не инженером, но вопросов не задавала, и своего отношения к моему образу жизни не выказывала. С ней всегда было легко.

В какой-то момент, я пригласил её в свою квартиру, и она осталась в ней навсегда. Мы стали снимать её вместе. Эмма не задавала вопросы про наши отношения и про то, как я вижу их продолжение. Она не обустраивала общее жилище под себя и не говорила о детях. Иногда я ловил себя на мысли, что не чувствую её привязанности ко мне, тем более зависимости от меня. Она просто заполняла собой свободное пространство моей жизни, не вытесняя собой то, что имело для меня значение.

Иногда мне казалось, что она может исчезнуть из моей жизни так же внезапно, как появилась. Я ценил близость с ней и создаваемый ею уют. Она сняла с меня всю тяжесть бытовых проблем, даже управление общими финансами. Я не хотел её потерять, поэтому сделал Эмме предложение, и она сразу же согласилась.

Сейчас, по прошествии стольких лет в браке, я не могу понять, что нас объединяло. До нашего знакомства, у нас были абсолютно разные ритмы жизни и круг общения. Я вдруг осознал, что совершенно ничего о ней не знаю. Ни жизненных ориентиров, ни привязанностей. Просто, после того, когда мы стали жить вместе, она всюду, куда бы я ни шел, была со мной рядом.

В этом не было безропотности или подчинения, скорее всего это была иллюзия совпадения жизненных интересов. Хотя тогда мне так не казалось, ведь не бывает же такого полного совпадения? А может быть я просто глупец, и в этом какая-то её хитрость? Но в чем её смысл?

Эмма всегда была самодостаточной и сильной женщиной. Уверен, что она даже не почувствует каких-либо осложнений после развода. Я не сделал её жизнь лучше, а предстоящий развод её не обесценит. С такой внешностью и умом у Эммы не будет недостатка мужского внимания, а страстность делает её желанной для любого избранника.

Я вспомнил разговор с отцом. Неужели основой всех наших отношений был только секс? Совпадения в хобби и увлечениях нельзя считать общими жизненными ценностями. А про них мы никогда и не говорили. Почему?

Я не находил ответа на этот вопрос. Было уже поздно, я устал и очень хотелось спать. Решил, что обо всем этом я подумаю завтра.

Я провалился в беспокойный сон и оказался посреди пустыни. Я пытался забраться на вершину дюны, чтобы разглядеть куда нужно идти, но постоянно сползал по её склону, так и не достигнув цели.

Выбившись из сил и потеряв надежду, я упал на песок. Поднял голову и увидел, что пустыня превратилась в океан с высокими волнами. Пустыня замедляла время, а океан его ускорял.

Я лежал на плоту, вцепившись в его края и даже не пытался грести. Я не знал… куда и зачем?

Вдалеке показался высокий берег. Мой плот несло прямо на него, и я неизбежно должен был разбиться об скалы. В последний миг волна подхватила меня, и перенесла через камни.

Я брёл по странному лесу, в котором деревья росли вверх корнями. Впереди меня шла молодая женщина. По походке и волосам я узнал в ней Эмму. Пытался догнать её, чтобы убедиться в этом, но чем быстрее я бежал, тем дальше она удалялась от меня.

Я увидел следующую за ней тень и почувствовал в ней угрозу для Эммы. Попытался кричать, чтобы предупредить Эмму об опасности, но она меня не услышала.

Я потерял Эмму из виду. Выбравшись из этого страшного леса, я оказался возле красивого дома и зашёл в него.

Меня встретили пустые комнаты и сквозняки. В доме никто не жил и в нем не было уюта. Я захотел уйти из него, спустился вниз по лестнице, и у входа увидел траурный портрет. Как я мог его не увидеть, когда входил в дом? Подойдя ближе увидел, что это портрет Эммы. В испуге я проснулся посреди ночи.

Утром я позвонил своему адвокату: – Я хотел бы внести кое-какие изменения в договор. – На той стороне телефонной трубки повисла напряженная тишина. – Не волнуйтесь, это только облегчѝт вашу работу. Все совместное имущество, а это в основном акции и счета, должно перейти в собственность моей бывшей жены.

– 25

В день вылета я закрыл счёт в отеле и отправил вещи в аэропорт. Шёл нудный мелкий дождь, нагоняющий на меня хандру. Мой маршрут предполагал стыковочный рейс с двумя пересадками.

Встречу с куратором мне назначили в ресторане первого пересадочного хаба9. Далее я предпочёл лететь не прямым рейсом, а через Париж, чтобы не торчать в кресле лайнера десять часов, и прибыть в незнакомое место в разобранном состоянии. Кроме того, хотелось воспользоваться случаем и провести день на родине предков, где я не был с самого детства. На следующий день я планировал вылететь в Москву код-шеринговым рейсом10 Эйр Франс.

Когда я закончил все дела с отелем, до первого вылета оставалось чуть больше четырёх часов. Свою машину я вчера отогнал на стоянку продавца, а убивать время в ожидании трансфера отеля в аэропорт не хотелось, поэтому я вызвал такси. Но уже садясь в него, спонтанно решил ехать не в аэропорт, а выпить кофе возле дома, где прожил с Эммой последние два года. Меня влекла подспудная надежда увидеть её перед отъездом.

В наших окнах не было никакой жизни. Вероятно, Эмма уже ушла на работу. Пока я пил кофе, меня не покидало чувство незавершённости в отношениях с Эммой, но я решил больше не думать об этом, чтобы не оставлять ей мéста в своей новой жизни.

Первый контакт с куратором был назначен в аэропорту пересадки непосредственно перед моим вылетом в Париж. Так оказалось удобнее обоим. Он должен был прилететь за пару часов до этого, и вернуться назад после нашей встречи. Для встречи я предложил ресторан лаунжа11 «Плаза Премиум». В моей жизни было много перелётов, в результате я стал обладателем бонусных карт высокого уровня в двух альянсах. Это делает путешествия менее утомительными – меньше ждёшь, комфортнее летишь.