Узы крови

Тагай осмотрел берег в обоих направлениях. Хотя луна спряталась, легко было разглядеть призрачных воинов. Их было восемьдесят, по десять от каждого рода, но все роды перемешались между собой. Каждый держал лук и колчан, боевую палицу и нож, и свои охранные оки из камня, дерева, костей. Десять воинов, ближайших к Тагаю, являлись его телохранителями – более старые и опытные бойцы. Остальные были моложе, полные безумной отваги юности. Кроме того, большинство из них были холостяками, в поселке у них не осталось семьи, требующей их забот.

Чья-то рука тронула локоть юного вождя. Нишане, немолодой член рода Бобра, чьи шрамы свидетельствовали о боевом прошлом, указал в сторону воды. Тагай осторожно посмотрел через маленькое оконце в скрывавшей их листве. Поначалу он увидел только то же самое, что видел в течение часа, который они провели в засаде: реку, которая то сверкала, то тускнела в зависимости от положения туч и луны, и группу из пяти каноэ врага, остававшихся на месте, несмотря на течение. В каждом сидело по два воина, и время от времени к ним подплывало новое каноэ на замену, а отпущенные на отдых увозили в свой лагерь одно и то же сообщение: загнанные в ловушку тахонтенраты пируют в своем поселке.

Нишане указал Тагаю на другое движение на реке, и теперь он смог различить силуэты, которые медленно плыли по течению к лодкам противника. Большинству наблюдателей эти силуэты показались бы просто ветками мощных деревьев, упавшими в воду. Но тут из-за облаков внезапно вышла луна, и Тагай различил в центре плывущего хвороста темные очертания головы. Не все воины племени Оленей разрисовали себя как призраки. Некоторые разыскали черную глину, изготовили из камней темный порошок – но и они скрепили состав своей кровью.

Каноэ начали расходиться, чтобы дать веткам проплыть между ними. Одно из весел было выставлено вперед, чтобы предотвратить столкновение. И в то мгновение, когда весло коснулось листьев, десять темных тел отделились от пяти плывущих стволов. Еще недавно спокойно плывшие каноэ внезапно начали метаться. А потом четыре из пяти перевернулись, и падавшие в воду воины отчаянно задергали руками и ногами. В свете луны сверкнуло отмытое водой лезвие костяного ножа, который тоже был замаскирован темной глиной. Разнеслись крики, которые быстро оборвались, когда вода наполнила открытые рты.

Одно каноэ все же осталось на плаву. Тагаю было видно, как двое сидевших в нем отчаянно поворачивали суденышко к своему берегу, погружая весла в воду и отталкивая руки, которые пытались ухватиться за борта. Одно из весел отобрали, но каноэ вырвалось и мгновенно устремилось прочь. Переведя дух, гребцы начали кричать, но ветер дул им в лица, принося шум с пира их племени.

Тем временем одно из перевернутых каноэ встало ровно. Двое темных быстро скользнули в него, и весла сразу же погрузились в воду. Преследуемые опередили их на несколько корпусов, но у тех осталось всего одно весло. Разрыв сокращался, и вскоре силуэты обеих лодок слились. Послышалось рычание, взлетел крик боли. А потом луна снова скрылась – и наступила тишина. И все пять каноэ быстро поплыли к берегу тахонтенратов.

Восемьдесят безмолвных белых фигур одновременно вышли из своих укрытий. Каноэ пристали к берегу, и десять темных воинов выпрыгнули из них, чтобы затащить лодки повыше. Один из них прихрамывал. Именно он и направился прямо к Тагаю.

На черном лице Сады сверкали глаза и зубы, обнаженные в широкой улыбке.

– Первая кровь, боевой вождь, – объявил он, бросая к ногам Тагая что-то мокрое.

Тагай посмотрел на землю. Даже в слабом свете он смог различить скальп с волосами, собранными в узел. Видна была даже линия татуировки, спиралью отходившая от него вниз.

– Первая кровь!

Он поднял руку и повернулся во все стороны, чтобы все могли его увидеть. Белые воины немедленно принялись вытаскивать на воду свои большие каноэ, которые были спрятаны рядом. В каждое садилось по шесть или восемь человек. Позади них появились другие, нераскрашенные мужчины, уложившие на берег бревна, по которым тут же начали выкатывать плоты.

– Ты уверен, что мне нельзя пойти с тобой, Тагай?

Глаза Сады сверкнули совсем рядом.

– Мы уже об этом говорили, кузен. Твоя нога позволяет тебе плавать, но не бегать по берегу, уворачиваясь от стрел.

– Это правда. – Сада наклонился, потер ногу, а потом поднял с земли скальп. – Мне просто хотелось добыть в свой вигвам еще несколько вот таких.

– Тогда я принесу их тебе.

Тагай осмотрелся, убеждаясь в том, что весь его отряд уселся в каноэ. Все они плавали у берега, за исключением одного. Стоявший на носу этой лодки Нишане держал два весла.

– И ты кое-что мне обещал, – добавил Тагай.

– Знаю. Белый Можжевельник. – Сада ухмыльнулся. – Я слышал, что на андак-ванде вы были такими неутомимыми, что боги пришли петь у очага и завидовать своим новым соперникам.

Тагай улыбнулся.

– Позаботься о ней, Сада.

С этими словами он зашагал к воде.

– Непременно. А потом мы вместе закурим трубки в нашем новом вигваме у Больших Озер, и ты будешь рассказывать мне историю подвигов, которые совершил этой ночью. Вечер за вечером, год за годом…

И Сада изобразил мучительную зевоту от воображаемой скуки.

Тагай рассмеялся и вышел на берег. Забравшись в каноэ, он поднял свое весло так высоко, чтобы все могли увидеть его. И в этот миг из разрыва в тучах выступила луна, словно это он ее призвал.

Светясь в ее серебристых лучах, призрачные воины поплыли через реку к поселку своих врагов.

* * *

Песня закончилась. Тридцать пар ног одновременно стукнули о плотно утрамбованную землю, погремушки из оленьих копыт, привязанные к коленям, дружно загрохотали. Предводитель, пригнувшийся в позе, изображавшей готовность к нападению, взметнул свою боевую палицу в воздух и выпрямился, увлекаемый тяжестью своего оружия. Когда палица вознеслась к небу, индеец издал боевой клич, который начался с высокой ноты, а потом звучал все ниже, чтобы на секунду затихнуть и снова подняться до высшей ноты, еще более громкой и дикой. Как только клич смолк, его подхватили все танцоры.

– Ах-аааа-ах! – вырвалось из тридцати глоток.

Тут барабаны стали бить медленнее, и танцоры начали обходить стоящих огромным кругом людей. Поскольку никто не вышел вперед, чтобы произнести речь (а за время пира желающих было немало), Томас воспользовался возможностью перебраться ближе к Джанни. Это было бы невежливо делать в тот момент, пока боевой вождь, Уходящий День, – тот самый человек, который взял их в плен, – восхвалял свое славное племя.

– А у них останутся силы для битвы на рассвете? Этот вопрос Джанни задал, указывая на танцующих.

– Судя по тому, что я уже успел здесь увидеть, они способны танцевать всю ночь, а весь следующий день сражаться. – Томас опустился на землю рядом со своим молодым спутником. – Но их не так много. Сколько, по-твоему, здесь собралось воинов?

– Трудно сказать. Шесть сотен? Или семь?

Томас кивнул. По его мнению, их было даже больше. Союзники племени подходили – небольшими отрядами и более многочисленными – в течение всего того времени, что они здесь провели. От своего переводчика они узнали, что вновь пришедшие принадлежат к другим племенам, однако связаны с народом Великой Горы союзом пяти наций. Определять время со слов туземцев было трудно: для них все было просто «раньше». Однако их собственное племя последним присоединилось к союзу, названному «оденосони». И похоже, татуированные входили в него по меньшей мере двадцать лет.

– Ты по-прежнему придерживаешься своегоплана, Джанни?

– Да. А ты – своего?

– А разве ты оставил мне выбор?

Молодой человек посмотрел на своего собеседника.

– Выбор есть. Ты можешь ждать здесь, пока сражение не закончится и я не вернусь. С рукой ведьмы.

– И со своей сестрой. Джанни покраснел.

– Конечно. И с сестрой тоже.

Томас хотел было ответить, но в этом не было смысла. Его спутника переубедить невозможно. Джанни был крайне разочарован, когда Черный Змей не вернулся с предметом их поисков: Все разумные доводы иезуита, утверждавшего, что роковая рука потеряна во время нынешнего полнолуния, встречались только отрывистым: «Тогда мы заставим Анну снова найти ее». Томас понимал, что Джанни по-прежнему одержим желанием заполучить реликвию Анны Болейн. Значит, на долю Томаса выпала одержимость Анной Ромбо. И он не собирался объяснять брату Анны Ромбо причину своей настойчивости.

– Запомни, иезуит: тебе придется самому беспокоиться о себе. Я не стану заботиться о тебе там.

Джанни указал на дальний берег, едва различимый в эту облачную ночь.

Несмотря на завоеванную с таким трудом добродетель терпения, Томас болезненно воспринимал заносчивость Джанни.

– И в скольких же сражениях ты участвовал, мальчик? – осведомился бывший солдат.

– Ну, я…

– Вот именно. Я знаю, что ты убивал в переулках. Ты прекрасно знаешь, как всадить нож в темноте. А я штурмовал стены еще в те дни, когда ты гонял кур у себя на ферме! Так что это ты о себе заботься.

Пока спорщики сверлили друг друга взглядами, на клич вождя снова ответили танцоры, и это стало сигналом для новой пляски. Джанни встал.