Холодный остров. Пропащий Джонни

***

Джон спал в мансарде. Это было самое тихое место в особняке. И самое тёплое. Его пещера. Здесь, посреди старинных сундуков и остатков стройматериалов, он оборудовал своё нехилое убежище – широкий матрас, куча одеял, маленькое слуховое окно, которое почти не пропускало свет, только камин порой наполнялся жаром от поленьев, как первобытный источник огня и света; вместо стола лишь пустая коробка, на где нехитрый натюрморт составляли свечи, бездонная пепельница с бычками и пустая бутылка из-под водки.

Пристанище серых теней и безрадостных мыслей. Храм застывшего времени и похмелья длинною в жизнь.

Он проснулся где-то ближе к вечеру, но не по своей вине. В дверях стояла Эстер, закутанная в пёстрое лоскутное одеяло. По её голым плечам струились распущенные рыжие волосы. В лучах заходящего солнца она напоминала героиню картин эпохи возрождения. И вот одеяло полетело на пол, обнажая тонкий белый силуэт.

– Джон, я хочу тебя, – она опустилась на матрас.

Он прижался к ней в полусне, в полубреду. Близость женского тела и пряный запах кожи пробуждал в нём животное.

– Что ты делаешь? – спросил он, уже сжимая в руках её налитую девичью грудь.

– Я хочу, чтобы ты был первым, я всё уже решила….

Их губы на миг соединились.

– Зачем? Это не принесёт тебе счастья, – шептал он в тщетной попытке себя остановить, но поздно было что-то менять.

Джону не нравились малолетки, ему не нравились девственницы, он любил женщин искушённых, чья порочная натура была под стать ему самому. Но когда к тебе прижимается обнажённое тело, очень трудно устоять. Он снова сказал себе, что за одной придут и другие, это лишь вопрос времени. Они всегда идут косяками, как рыба в сети. Джон навалился сверху, бесцеремонно развёл её ноги в стороны. Как только он вошёл, всё её тело напряглось от боли.

– Джон, мне же больно, – прошептала она, но он не слышал.

Она была такой горячей внутри, так непритворно стонала под ним. То, что доставляло ему удовольствие, приносило ей только боль и разочарование.

Цепкие объятья зверя, из которых не выбраться, и его хриплое дыхание. В этом нет порывов нежности как в девичьих грёзах, только грубая и прямолинейная похоть.

Всё закончилось слишком быстро. Вот и она лежала голая посреди смятой постели с потёками его свежего семени и собственной крови на бёдрах. Их пот смешался, зависнув в воздухе тонкой острой ноткой утолённой страсти.