Опасная игра бабули. Руководство по раскрытию собственного убийства

– Я подумаю.

– Да ладно тебе, Фрэнсис, – фыркает Эмили. – Если будешь такой кислой, мне точно придется тебя убить.

В уголках ее глаз появляются морщинки, словно она вот-вот снова засмеется, и Эмили вновь сплетает руки с руками подруг.

– Может, вы обе уже перестанете делать вид, будто это было совершенно не страшно?

Фрэнсис выдергивает руки и резко останавливается. Она вытирает потные ладони о простую хлопковую юбку и скрещивает руки на груди. Из кармана юбки торчит треугольник миниатюрного блокнота, а на ее пальцах виднеются чернильные пятна – она лихорадочно записывала каждое слово гадалки.

Роуз в два больших шага сокращает расстояние между ними и обнимает Фрэнсис за плечи, ее короткие черные волосы касаются щеки подруги.

– По-моему, та девица над тобой подшутила.

– Но убийство, Роуз! Я не могу просто выкинуть это из головы!

Эмили закатывает глаза.

– Да брось, Фрэнсис! Хватит. Пошли.

Она откусывает каждое слово, как хрустящий кусочек яблока. При взгляде на Роуз, похожую на Белоснежку, и сияющую золотом Эмили Фрэнсис вдруг кажется, что все они – сказочные персонажи. А в сказках, когда ведьма предсказывает судьбу, лучше к ней прислушаться.

Эмили и Роуз снова берут Фрэнсис под руки и идут по ярмарке дальше, но теперь медленно, как будто сквозь вату. Солнце еще палит, из бочонков в передвижных киосках по-прежнему льется рекой эль. Воздух кажется липким от горелых леденцов и слабого запаха дыма, но Фрэнсис ступает тяжело и целеустремленно. Она снова и снова шепчет себе под нос слова гадалки, пока они не впечатываются в память.

«Я вижу в твоем будущем скелет. Когда зажмешь в правой ладони королеву, начнется твое медленное увядание. Остерегайся одинокой птицы, ибо она тебя предаст. И с этого момента едва ли повернешь назад. Но дочери – ключ к правосудию, найди одну нужную и не отпускай от себя. Все указывает на то, что тебя убьют».

Предсказание было настолько нелепым, что следовало бы расхохотаться. Но эти слова посеяли сомнения в голове Фрэнсис и уже пустили маленькие отравленные корни.

Подруги постарались весело провести вечер, и вскоре смех звучал не так натужно. Снова посыпались шутки и сплетни – все мелочи, так украшающие их дружбу. В шестнадцать лет взлеты и падения так же естественны, как дыхание, а эта троица дышала глубже большинства.

Но цифра три оказалась для них несчастливой. Всего через год трех подруг не станет. Одна из них исчезнет, и отнюдь не Фрэнсис Адамс.

Дело так и останется нераскрытым, а в папке с коротким отчетом о пропавшей будет лежать лишь одна улика: маленький полиэтиленовый пакетик с серебряной цепочкой и крохотной птичкой на ней.

Глава 1

В такие душные летние вечера воздух кажется настолько густым, что в нем можно плыть. Когда я выныриваю с прогулки по Пикадилли-лейн, даже затхлая атмосфера станции «Эрлс-Корт» ощущается глотком свежего воздуха. Преодолевая три лестничных пролета по пути наверх, я копаюсь в рюкзаке в поисках бутылки с водой. Однако нахожу только термос с остывшим утренним кофе.

Пока я глотаю остатки кофе, мимо, как городские газели, несутся поджарые мужчины. Как бы ни было противно глотать кофейную гущу, мне нужен кофеин. Гудит телефон, и я вытаскиваю его из кармана, подавляя желание посмотреть почту, и отвечаю на звонок.

– Дженни. – В мой голос наконец просачивается истощение. – Умоляю, скажи, что ты уже в пути. Я не могу снова оказаться в мамином подвале без поддержки. Убираясь там на прошлой неделе, я наткнулась на пауков. Огроменных.

– Я уже тут, – отвечает она. – Стою на крыльце, дожидаюсь тебя, ужасно не хочется, чтобы твоя мама таскала меня по дому и рассказывала, какие стены собирается снести.

– Отлично. И кстати, вряд ли ей разрешат сносить в доме стены, он ведь ей не принадлежит.

– Веская причина. А у нее, видимо, сейчас очередной приступ дизайнерской лихорадки, ведь не за горами ее персональная выставка в «Тейт».

Я морщусь. Мама – художница, довольно известная и успешная. Точнее, была, пока интерес к ее работам не поугас. К сожалению, заминка в карьере совпала с потерей денег, заработанных ранее, поэтому бо?льшую часть моего детства мы балансировали на тонком канате между жизнью бездомных скитальцев и неприхотливых представителей богемы.

– Ну мамина дизайнерская лихорадка помогает мне без конца не проверять пустую папку с входящими, так что я поддержу любые ее начинания. Мой рюкзак забит образцами краски и едва сдерживаемым разочарованием. Я готова взяться за подвал. Но только кроме пауков – это твоя задача.

– Ого! Собственная армия пауков! – мурлыкает Дженни. – Всю жизнь мечтала. – Она на секунду умолкает, словно тщательно обдумывая следующую фразу. – А почему тебя беспокоит отсутствие писем? Ты снова отправила роман в издательство?

Дженни – моя лучшая подруга с девяти лет. В прошлом месяце меня сократили с низкооплачиваемой офисной работы, и Дженни выступила идеальной смесью «плеча», чтобы выплакаться, и личного мотивационного коуча. Она заявила, что это отличная возможность исполнить мою мечту – писать детективы, ведь не у каждого начинающего писателя есть мама с домом из восьми комнат в центре Лондона, где можно жить бесплатно, выполняя разные странные поручения.

Нетипичные условия для девушки двадцати пяти лет – вернуться домой и терпеть переменчивое мамино настроение. Именно этого я и пыталась избежать, когда от нее съезжала, так что мое теперешнее положение выглядело как шаг назад. Зато в моем распоряжении оказался целый этаж дома в Челси[1 - Челси – исторический район Лондона, бывший ранее его пригородом.], так романтично приходящего в упадок. В моей детской висит пыльная хрустальная люстра с отсутствующими подвесками, отбрасывающая призрачный свет на старинную пишущую машинку, обнаруженную в шкафу. Я ей не пользуюсь, только время от времени клацаю по клавишам для создания атмосферы. У нее пластмассовый клетчатый футляр в духе шестидесятых, а я их обожаю.

– Я начала рассылать последнюю рукопись литературным агентствам, – признаюсь я и прикусываю губу, когда Дженни не отвечает. – Первое письмо я отправила всего неделю назад. – Вытираю пот с затылка и выхожу на Эрлс-Корт-роуд, лавируя между людьми. Рюкзак весит тонну, но в книжном была распродажа, и я не устояла. К тому же у меня есть оправдание для покупки семи романов Агаты Кристи в переплете – это учебное пособие. – Но мне уже кажется, что книга ужасна.

– Вовсе не ужасна.

– Нет, правда. Я просто этого не понимала, пока не отправила.

– Но ты была так в ней уверена! – восклицает Дженни.

Я слышу в ее голосе особые переливы – она готовится перейти в режим группы поддержки.

Однако я успеваю ее прервать:

– Да, но теперь я поумнела. Знаешь, как бывает, когда к тебе случайно подходит чей-то малыш, и его мама вся сияет, думая, что тебя он умиляет так же, как и ее. А у ребенка текут сопли, и к одежде прилипли крошки.

– Э-э-э, ну да.

– Так вот, я вроде той мамаши, разослала всему миру роман с сопливым носом, решив, что все будут воспринимать его так же, как я.

– Так вытри ему сопли и покажи во всей красе.

– Ага, кажется, именно для этого и существует редактирование.

Я слышу, как Дженни вздыхает.

– Энни, ты хочешь сказать, что разослала книгу литературным агентствам, даже не отредактировав ее?

Дженни долго и заразительно смеется. Я ничего не могу с собой поделать и широко улыбаюсь, сворачивая на Тригантер-роуд.

– Я была словно на крыльях! – сиплю сквозь смех. – Я наконец-то это сделала, понимаешь? Написала столько слов и дошла до конца.

– Ага. И я тобой горжусь, но ты должна была как минимум дать мне почитать роман, прежде чем посылать его агентствам.

– Что?! Нет!

– Если ты даже мне не даешь читать, то зачем отправляешь его незнакомым людям?

– Ладно, отключаюсь, я почти у дома.

Я ковыляю к концу улицы, где меня дожидается Дженни, сидя на ступеньках крыльца.

Мамин дом притулился в самом конце вереницы роскошных домов, как неуместный гость на вечеринке. Я машу Дженни; она стряхивает пыль с шикарной юбки и проводит рукой по длинным черным волосам. У нее безупречный вкус, и я разглаживаю свое пышное летнее платье, жалея, что купила эту громадину. По какой-то причине меня как магнитом тянет к платьям, в которых я выгляжу как призрак Викторианской эпохи. А бледная кожа и белокурые локоны только подчеркивают эффект, так что, наверное, бороться с этим бесполезно.