– Боже, – прохрипел он, пытаясь хотя бы перевернуться на другой бок, – говорил же я – паленый Хеннеси. Нет же. Подарок… Сдохнешь тут…
С третьей попытки Митричу так и не удалось даже оторвать руку от пола, на котором он лежал. Он испуганно косился на собственную морщинистую кисть, вены выпирали так, что наверное, могли прорвать желтоватую сухую кожу.
Только бы не паралич. Брошу пить. Вот только отпустит – обещаю, брошу.
Он почти минуту не мог сообразить, где находится. Взгляд упирался в перекрученную лапшу цветных проводов где-то в метре над ним, подсвеченных цветными лампочками, будто обезумевшая елочная гирлянда. Сознание немного прояснилось, но гул отнюдь не прошел, а наоборот сделался еще невыносимее.
Так. Надо вспомнить. Ну, хоть что-то, а?
Перед глазами, словно на старой фотопленке, замелькали обрывки кадров вчерашней пьянки. Вот они с главным конструктором раскупоривают подаренный коньяк, вот Степаныч жалуется, сколько попилили при организации полета… А вот Митрич – в ответ – сетует на криворукость американских техников, приехавших настраивать свои части систем на космическом корабле совершенно нового типа, и умевших работать только по бумажке.
– Чек! – визгливо кричал один, высунувшись из технической дверцы, пока другой вносил какие-то данные в планшет, зачеркивая очередной пункт.
Не было у них ни конструкторского вдохновения, ни искры творческого безумия. Лучше б роботов прислали, прости господи. А потом затуманенный похмельем разум таки поставил в один ряд несколько слов: «корабль», «гул» и «коньяк».
Мысль леденила, как ком снега за шиворот, никогда еще он не трезвел настолько стремительно. Мужчина кое-как перекатился на бок и окончательно узнал «шкаф», в котором очнулся. Маленькое техническое помещение с консолями для ручного управления кораблем изнутри…
– Я сплю, – с надеждой обратился к Вселенной Митрич, – а когда проснусь, нахрен брошу пить. На год. Или на два. Честное слово.
«От себя не уйдешь, но попытки продолжаются», – не без сарказма заметил внутренний голос.
Ладно. Гул и перегрузка – это могли быть нагрузочные тесты, а? На стенде? Полет же был не на сегодня назначен? Нечеловеческим усилием мужчина перевернулся уже на живот и, цепляясь пуговицами куртки за все стыки напольных панелей, пополз в сторону внутреннего люка, ведущего к отсекам для экипажа и главной рубке. Панель отъехала вверх, пропустив человека в коридор. И он двинулся дальше тем же манером кита, выброшенного на сушу, проклиная про себя – себя-идиота, конструктора, а главное – чертов паленый Хеннеси.
Так, еще пять метров, потом там будет кто-то из тестирующих этот аппарат техников, вечно хмурый рыжий Витька, кажется? Может, еще и обойдется. Может, даже и не уволят за очередную пьянку на работе.
«Не с твоим везением», – снова хмыкнул скептически внутренний голос.
А вот интересно, все эти диалоги с самим собой – это как, нормально? Или уже дорога к мягкой палате, белому халату, а то и тапочкам под цвет?
Когда следующая панель пропустила его внутрь рубки управления, Митрич окончательно убедился что он либо тронулся умом, либо все-таки спит, потому что первое, что он увидел, едва приподняв голову от пола – удивленная морда гориллы, пристегнутой к одному из четырех белых кресел.
– Трандец, – констатировал мужчина, – это ж уже даже не белочка…
– Хэллоу! – отозвался до идиотизма жизнерадостный голос и сильным акцентом. – Вы кто?
Второе кресло занимал человек в оранжевой форме, положенной международному экипажу, и, похоже, он был близким родственником Майка Тайсона. Широкоплечий, с хорошими глазами и открытой улыбкой честного человека. Он был в том возрасте, когда уже защищают докторскую, но еще любят комиксы.
– Я не понимаю, простите, – едва перекричал гул незнакомец.
Митрич осознал и заткнулся: звонкая река мата пресеклась. Судя по строчкам на центральном мониторе, похмельный техник находился во взлетающем космическом корабле непонятно с кем. А еще он вчера в этом самом корабле что-то такое химичил. По пьяни.
– Трандец, – еще раз повторил Митрич и бессильно уронил голову на руки.
– Тран Дес? Ваше имя? – все не унимался родственник боксера. – Доктор Самди.
Горилла, оставшаяся безымянной, пока хранила солидное молчание, разглядывая нового компаньона не по-звериному разумными глазами.
– Вы должны сесть в кресло, Тран. Пере… груз. Иначе можете страдать.
Это да. Митрич страдал. Он бы вообще рвал на себе волосы, если бы только мог оторвать руки от пола. В этот момент огромная лапища, напоминавшая хваткой железную клешню, потащила его за шиворот в сторону свободного кресла. Мужчина позволил кое-как усадить себя и пристегнуть ремнями. Теперь его мысли занимал единственный вопрос: а есть ли у него хоть один шанс вернуться на Землю?
Когда перегрузки сменились, наконец, невесомостью, ожил центральный экран для связи, и через несколько секунд помех на нем появились перекошенная физиономия начальника технического департамента космодрома «Северный» Олега Нестеренко.
– Николай Дмитриевич, – тридцатилетний сын генерального, до сегодняшнего дня искренне полагавший, что ему перепала неплохая синекура, выглядел бледным и перепуганным как вызванный к доске двоечник, – у нас планерка утренняя тут… а вас нет… Пропускная система показала, что вы вошли в отсек, но не вышли…
Да, блин, именно планерка сейчас – самое важное.
– А я – тут вот, – в тон малолетнему начальнику развел руками Митрич, – лечу.
– Да как вы туда попали-то?! – Олег, казалось, сейчас упадет в обморок, опрокинув неизменный кофейный стаканчик из старбакса на легкий голубой пиджак.
– Проверял, что все в порядке, и заработался.
– Как это – проверяли? Вы же даже не инженер!
– Кстати, об инженерах: где главный? Василий Степанович?
Олег помялся немного, пряча глаза, но все же ответил.
– Мы не знаем, на работу не явился, телефон не берет.
– И вчера на корабль по лестнице влезть не смог, – ляпнул Митрич, поймав вспышку только что вернувшегося короткого воспоминания, и тут же прикусил себе язык.
Вечер прошел в русском стиле – пили, курили, разве что морды не били. Василий Степанович, незабвенный, с которым вчера упомянутый Хеннеси и дегустировали, вправду не смог забраться по лесенке. Грузный, пожилой, он ставил ногу на ступеньку, хватался, как утопающий за перила, а потом заваливался в сторону, и Митричу приходилось ловить собутыльника. А тот отмахивался, и рычал своим хриплым басом из всклокоченной бороды – уйди, уйди! Надо поправить! Разобьются же к чертовой матери!
На слове «разобьются» Митричу резко поплохело.
– Подождите… То есть как это – влезть не смог? А где вообще охрана была?
– Как это – где? – взъярился внезапно, наверное, со страху, астронавт-невольник. – Дед Владлен спал! Ему восемьдесят! Что вы на меня такими глазами смотрите? Да ваш же отец урезал ставку два месяца назад, старые охранники уволились дружно, а новых откуда брать?
– Вакансия висит на сайте… – начал Олег, но замолчал.
– Вы лучше вот что скажите, выбраться отсюда как-то можно? К МКС пристыковаться или еще как?
– Мы что-нибудь придумаем! Не волнуйтесь, Николай Дмитриевич … – но бегающие глазки начальника были красноречивее любой жизнеутверждающей лжи. – Вы же знаете, какие у нас специалисты тут…
«Ага. Именно что знаю, – подумал техник. – это – конец».
После прошлой волны бонусов начальству, заказов комплектующих через фирму-посредника, принадлежавшую брату главного, после повышения представительских расходов на нормальных программистов и инженеров, разумеется, не хватило. Работали такие, как Василий Степанович, старик почти уже, душой болеющий за «эту чертову ракету», жаждущий передать багаж своих огромных знаний хоть кому-то из молодых. А еще были студенты, зеленые пацаны, совмещающие работу с дипломной практикой, и поэтому работающие за гроши. Гениальная идея директора по развитию – «Науку в вузы! Студентам эксклюзивный опыт на прорывном проекте» – а на деле, способ сэкономить на нормальных специалистах. Это конец.
– …твою мать! – закончил, наконец, сложную тираду техник.
– Вам сейчас просто нужно успокоиться, Николай Дмитриевич, иначе, конструктива у нас не получится.
Просто успокоиться. Интересно, можно было бы дать более дурацкий совет? Впрочем, не хочешь получать идиотские советы – не делись с идиотами своими проблемами.
– Значит, так, Олег, – Митрич потер лицо руками, все еще не в силах смириться с действительностью, – позовите-ка вашего отца. Поговорить надо.