Далекое Близкое

Павлик раскрыл ноутбук, рабочий стол которого украшала статуя свободы в лучах солнца.

– Все-таки я уверена, – пробормотала Марина Витальевна, – что это памятник Софье Львовне, тетке моей незабвенной в девяностые уехавшей в штаты… А что? Ночнушка, бигуди на голове, древний примус… Такой я ее и помню…

Баба Тоня краситься в этот раз и наряжаться не стала. Сжала губы в тонкую линию, вдохнула. Выдохнула. Па-а-анеслась!

Начала-то она вполне миролюбиво, скромно даже, а потом постепенно увлеклась, совершенно забыв о камере. И перешла на громкость и интонации, которые когда-то потрясали комсомольские собрания. И что бабушка, мол, еще не такая старая, чтоб так ее разыгрывать! И пирожки у нее вкусные, просто эти две селедки крашеные жрут, что попало, да «вейп дурацкий» сосут, весь дом провонял. А потом в сортире сидят по часу! Ладно б, хоть водку пили, под мясо да картошечку, да с соленым огурчиком – не грех, так пьют какую-то шипучку алкогольную из жестянок, а от этой шипучки потом ржавчина растворяется. Готовить не умеют! Прибраться у себя не могут! Едят из одноразовых тарелок и коробок, чисто – корм, как скотина в деревне. Паша от состояния апатичной обреченности на середине монолога перешел к явному оживлению, разулыбался и даже иногда аплодировал беззвучно. А в отражении объектива от гнева, забывшись, расправляла плечи, забыв о ревматизме, спортивная двадцатилетняя девица, с каких статуи для ДК лепили. Которой не существовало уже лет пятьдесят. Сгинула же, а вот поди ж ты, оказывается, все это время внутри пряталась…

Спала, наверное?

– Только резать и отсылать в этот ваш интернет при мне будешь теперь, ясно? – выдохлась, наконец, Самойлова.

– Да-да, баб Тонь!

Через два часа ролик был на ютубе.

«Огонь-бабка наносит ответный удар».

Старушка сначала повозмущалась, а потом пожала плечами. Прозвище – такая штука, как не крутись – не отвяжешься. Огонь так огонь, тетка вон у нее Сычиха была, а кума – вообще Квасиха, откуда только взялось?

Девки оторопели. Панда и впрямь стала похожа на панду – так глаза округлились, Карамелька вытягивала перламутровые губки, изображая звук «О!».

– Может, вы переедете? – мягко намекнула Самойлова, когда они все столкнулись на кухне. – Как-то не пошло у нас, а девочки?

– Хрен там! – взвилась Карина, срываясь на визг. – За комнату до декабря заплачено!

– Ну, как знаете…

Все разошлись по своим убежищам, словно по разные стороны границы: рыть окопы и подвозить обозы с провиантом да оружием. И строить планы атаки.

Девки затаились на несколько дней, видимо, измышляя месть по страшнее. В квартире №7 установилась тревожная, чуткая тишина, напоминающая пресловутое затишье перед бурей. К концу недели, подчиняясь инстинкту выживания, с кухни сбежал местный паук, так, на всякий случай. Мухи не летали. Птицы не садились на перила балкона.

А в воскресенье пришел Паша, улыбаясь всеми своими веснушками, и протянул бабе Тоне тонкий белый конверт.

– Что это? – удивилась старушка, пропуская внука подруги внутрь и вытирая о фартук покрасневшие от мыться посуды руки.

– Почти двенадцать тысяч. Ваша доля. На рекламе и просмотрах…

– Че-го? – задохнулась Самойлова, недоверчиво, почти по-детски переводя взгляд с конверта на паренька и обратно.

Не решаясь взять и ни черта не понимая.

– Ну, на мой же канал выкладывали, – неверно понял ее вопрос тот, – я снимал, монтировал – мне половину. Честно же!

– Так. Ты заходи, давай. Руки мой и на кухню, потом поговорим.

Пока Паша пил чай и уминал свежие еще теплые пирожки, Самойлова пыталась уложить в голове, что ей заплатили за получасовой монолог живые деньги! Живые! Живее пенсии. Надо было спросить что-то еще, или хоть комментарии посмотреть… Но деньги. Бог ты мой. Сапоги куплю, старые-то совсем износила.

– А что внизу-то понаписали? Как в прошлый раз? – переложила она тревожащий ее вопрос на подельника.

– Да, знаете… – почесал тот голову мосластой пятерней. – Кто как… От «Совок отакуэ» до «На таких женщинах страна держится». Посмотрим, что ваши ответили? Хотите?

– Какие – «наши»? – в голове невольно мелькнула единственная ассоциация «наши в городе – немцы отступают».

– Ну, Панда и Карамелька?

– А они тоже что-то написали?! – всполошилась баба Тоня, чуть не выронив чашку с чаем из рук.

– Ролик выложили, – Пашка скривился. – Вроде как в ответ.

– Давай! – потребовала Самойлова, вцепившись невольно в скатерть.

Пятнадцать минут, раскрыв рот от возмущения, смотрела баба Тоня, как швабры рыскают по ее кухне, открывают ее шкаф, перебирают одежду, обувь, отпуская едкие комментарии. Вот, мол, какая она – огонь бабка. Бабка и есть. Потом повертели безделушки с полки, еще поржали.

Название – «Панда и Карамелька в стане врага».

Жар к щекам, жар в груди, взбесившаяся ниточка пульса – к счастью, приступ быстро кончился. Гнев отступил. Враг сделал свой ход, пора было расчехлять дальнобойные орудия и на штурм!

– Мы ж не можем этого так оставить? – кричала баба Тоня. – Да они охренели! Козы драные!

– Не тря-си-те ме-ня, пожалуйста. Да, спасибо. Можно, я сяду?

– Прости, ой! Да я от нервов все это.

– Ладно, ладно, – Паша расправил свитер на плечах, опираясь локтями о край стола, – и что мы сделаем?

– Для начала, расскажи-ка мне поподробнее, что это значит – «панда» и «карамелька»? И чем именно они занимаются. Подожди. По-дож-ди… Стой, говорю, ручку возьму. Чего – зачем? Записывать буду.

– А вот это, – сверкая всеми золотыми зубами, хихикнула баба Тоня, – не шампунь, девочки, это – упаковка от шампуня, которую эти «бьюти-блогерши» хреновы с какой-то помойки притащили да отмыли! А моют они бошки знаете, чем? А вот откроем шкафчик… Шампунь «Крапивный»! Вот те на! А пойдем-ка дальше…

В этот вечер Павлик проторчал у бабы Тони до поздней ночи, они пили чай, прислушивались чутко к творящемуся в соседней комнате и радовались количествам просмотров. И, разумеется, комментариев. Баба Тоня угадала: вцепиться в подноготную девок пожелали многие.

Швабры что-то поорали у себя, а потом совершили вылазку на кухню и похитили у бабы Тони большую луковицу из овощной корзины под столом.

Ответ появился тем же вечером, когда Павлик уже окончательно собирался домой.

– Это – жестоко! – высоким голоском вещала Карамелька, огромные круглые слезы катились из ее глаз. – Эта старуха врет, от первого слова до последнего… Она из ума выжила давным-давно. А вы! Как вы могли повестись?! Мы плачем. Нам очень горько.

Панда мелькнула в кадре, тоже шмыгая красным распухшим носом.

– Щас, – посулил парень, заводясь уже не на шутку, – это война.

Он на цыпочках прокрался к синей двери – границе территории врага – и сунул в щель под нее смартфон с записью звука.

Лайки и просмотры полились рекой, девки бурно радовались. Павлик подождал, пока градус зашкалит, а потом извлек устройство. Немного отредактированная буйная радость с периодическими выкриками «Повелись!», «Во лохи!» и «Бабок срубим!» стала отличной заменой оригинальной звуковой дорожки с показательными рыданиями.

Наступило утро.

Лохудры затаились.