Дерево-призрак

– Мама, – ее старшая дочь Валерия стояла у сетчатой двери, ведущей на кухню, – можно мне зефирку?

София с подозрением посмотрела на девочку. Вал было одиннадцать лет, и она обожала ставить химические опыты, так что у матери были все основания полагать, что зефир та есть не планирует. Скорее всего, он превратится в липкую лужу на полу спальни или в столб дыма из окна.

– Для чего тебе? – спросила София.

– Ну… – ответила Вал, обводя ножкой узор напольной плитки. – Для одного, знаешь, эксперимента.

– Эксперимента, – без эмоций повторила София. – Для эксперимента требуется огонь?

– Ну… – опять ответила Вал.

Из глубин дома до Софии донеслись крики второй дочери Камилы, ссорившейся с двоюродным братом Даниэлем. Ребятам было по восемь лет, и выглядело так, будто им всегда одновременно хочется одного и того же.

– Иди погляди, что там у них, – сказала мать, возвращаясь к простыням.

– Но зефирки… – протянула Вал.

– Когда я закончу, ты мне расскажешь, что именно планируешь с ними делать, и тогда я решу.

Вал вздохнула и пошла разнимать сестру и кузена.

София поощряла увлечение старшей дочери наукой, но ей надоело постоянно опасаться, что однажды та спалит дом. Женщина мечтала отыскать какое-то место, где девочка могла бы ставить опыты, какие ее душе угодно, в идеале – под присмотром человека со степенью по химии.

Но в Смитс Холлоу таких мест не существовало. В Чикаго – возможно, но они уехали из Чикаго, чтобы всем было комфортнее, и теперь Валерия могла проводить опыты на заднем дворе, а не в тесной трехкомнатной квартирке.

Что бы там ни думала Старая Расистка из дома напротив про Софию, ее мужа Алехандро, его брата Эдуардо и его жену Беатрис, они не приехали из Мексики. Они родились и выросли в США, а их родители иммигрировали легально.

И я никогда ей об этом не скажу. Пусть думает, что хочет.

Алехандро десять лет отслужил в полицейском управлении Чикаго, а София, Эдуардо и Беатрис работали на заводе по производству печенья «Набиско» в юго-западной части города. Эдуардо и Беатрис с сыном Даниэлем жили напротив Софии и Алехандро – в одном многоквартирном доме в пригороде Блю-Айленд, и все они брали разные смены, чтобы следить за детьми.

Но взрослые всегда ощущали, что в городе им успеха не добиться: денег больше не становилось, и они даже не могли мечтать о покупке дома. А вот в Смитс Холлоу они жили всемером, но места все равно было несравнимо больше, чем в Чикаго. Уже одно лишь то, что у Камилы и Валерии теперь были свои спальни, помогало Софии не сойти с ума: еще одна ссора на тему «Почему ее вещи валяются на моей половине комнаты?» закончилась бы нервным срывом.

Большинство соседей отнеслись к семьям Лопез дружелюбно и были рады их видеть, и те быстро прижились в новом доме. Беатрис и Эдуардо нашли работу с зарплатой повыше на заводе по производству чили, а Алехандро без проблем устроился в крошечный местный полицейский участок. Он часто успевал заехать домой на обед и больше никогда не опаздывал к ужину: он говорил, что «в этом городе нет ничего, даже отдаленно напоминающего преступность». Темные круги, постоянно залегавшие у него под глазами во время бесконечных смен в Чикаго, посветлели. А София могла оставаться дома и следить за детьми, потому что ее доход больше не был столь необходим для семейного бюджета.

София, вешавшая белье, вынуждена была признать, что капля дегтя в бочке меда была: через дорогу жила Та Старая Расистка. Миссис Шнайдер всегда следила на ними сквозь занавески, как будто думала, что так ее не видно. И каждый раз, когда Старая Расистка выходила на дорожку перед домом, чтобы забрать почту, она так сверлила взглядом дом Лопез, как будто они украли ее пенсию.

Заслышав крик, София подумала было, что Даниэль опять поколотил Камилу. Ему много раз говорили, что не следует бить двоюродную сестренку, но их ссоры все равно обязательно заканчивались шлепками и ударами, если рядом не оказывалось взрослых. Камила тоже давала сдачи, но при этом умела профессионально делать вид, что виноват только Даниэль.

Младшая дочь была прирожденной актрисой, и каждая крошечная шишка, синяк или тычок заканчивались водопадом слез и мелодраматичными обвинениями в духе фильмов с Джоан Кроуфорд – или точнее того фильма про Джоан Кроуфорд, как он там назывался? Там были страшно наигранные эмоции, и, кажется, Камиле инструкции выдавал тот же самый режиссер. У Софии успел выработаться иммунитет к этим представлениям, но отца девочке удавалось обмануть – он не мог поверить, что его маленькая принцесса просто разыгрывает спектакль.

Женщина шагнула в сторону задней двери в дом, но остановилась. Кричали не внутри, а снаружи. Дети вышли на лужайку перед домом? Алехандро не стал отсоединять опрыскиватель от садового шланга, чтобы ребята могли порезвиться в воде в жару, но София не слышала, чтобы они поворачивали кран.

Вал вышла к двери – глаза круглые, за спиной сгрудились Камила и Даниэль.

– Что это было?

София покачала головой:

– Я думала, это вы.

Сказав это, она осознала, как глупо это звучит. Шум не был похож на детские крики: звуки бурного веселья или столь же бурных ссор. Этот крик был непрерывным, невероятно долгим и всеобъемлющим. Как можно кричать так долго и даже не сделать паузы, чтобы набрать в грудь воздуха?

– Оставайтесь тут, – приказала София.

В ту же секунду Камила попробовала оттолкнуть Вал, чтобы последовать за матерью – младшая была до ужаса любопытной, – но сестра ухватила ее за талию прежде, чем та успела сбежать.

– Эй! – возмутилась Камила и пнула сестру в голень каблучком.

– Ау! – крикнула Вал и уронила малышку на землю.

Камила упала и сразу начала выть, как будто сломала лодыжку.

– Довольно, – отрезала София и решительно взмахнула рукой. Ее родительский тон прозвучал так сурово, что Камила сразу прекратила притворно плакать и удивленно посмотрела на мать. – Вы все останетесь тут, пока я разведаю, что случилось, и вы ни шагу не сделаете из дома, или до конца лета будете сидеть по комнатам.

– Да, мама, – сказала Вал.

– Да, мама, – повторила Камила.

– Да, тетя София, – отозвался Даниэль.

– Я скоро вернусь. Если не приду через пятнадцать минут, звоните папе в полицию.

Вал обернулась и посмотрела на часы, чтобы начать отсчет. София знала, что с детьми все будет в порядке: младшие уже через пару минут забудут, куда она ушла, и вернутся к своим обычным занятиям.

Женщина обошла дом с левой стороны и вышла на дорогу. Гаража в доме Лопезов не было – только открытая полоска асфальта, растянувшаяся параллельно дому, от переднего двора и до заднего крыльца. Алехандро и Эдуардо подумывали организовать какой-то навес для автомобилей, хоть самый простенький. Из-за летнего зноя находиться в машинах было невыносимо.

Дойдя до почтового ящика у начала съезда, София остановилась, стараясь определить, откуда доносятся крики. Их дом находился в тупике, так что иногда эхо искажало звуки.

Других соседей, видимо, не было дома – или были, но их мало интересовал источник шума. София оказалась единственным человеком, что вышел на улицу, и капельки пота уже заблестели у нее на лбу.

«Это что, Старая Расистка?» – пробормотала она про себя. Женщина побежала на другую сторону улицы, подошвы ее кроссовок прилипали к раскаленному асфальту.

На полпути она абсолютно уверилась, что кричала именно миссис Шнайдер. Что способно так довести старуху? Софию немного раздражало, что ей приходится мчаться на помощь к человеку, презирающему ее и всю ее семью. Конечно, Иисус велел прощать, но ощущать тепло христианской любви к этой женщине было тяжело.

И все равно София знала, что не сможет оставить миссис Шнайдер в беде, даже если какая-то ее часть этого и хотела. И это при том, что София была уверена, что, загорись она, Старая Расистка даже плевка бы для нее пожалела.

Добравшись до крыльца миссис Шнайдер, женщина поняла, что крики доносятся из-за дома. Громкость их ничуть не уменьшилась, хотя голос старухи начал хрипнуть. Когда София сняла калитку заднего дворика с крючка, она впервые ощутила нотки тревоги. Это не просто дикая выходка старой женщины. Что-то не так.

Дверца с лязгом захлопнулась за Софией. Миссис Шнайдер стояла в задней части сада, где лес встречался с аккуратно постриженной травой. Старуха держалась прямо, будто кол проглотила, руки по швам. Ее сумочка валялась на земле, а в траве обессиленно трепетал белый платочек, этакая вялая капитуляция.

– Миссис Шнайдер, – позвала София.

Старуха резко прекратила кричать, словно кто-то щелкнул выключателем. Она повернулась, увидела Софию и указала негнущейся рукой в сторону канавы.

– Смотри, – закричала она, – смотри, что вы наделали! Раньше в этом районе было безопасно, а потом понаехали вы! Смотри! Смотри!

Софии показалось, что от бешенства она улетит в стратосферу. Женщина всегда была очень вспыльчивой и ненавидела это в себе, потому что не хотела служить подтверждением предрассудка о том, какая горячая у латиноамериканцев кровь.