Волчица для Шакала

Нелепые вопросы ни о чем. Нужны они лишь для того, чтобы прекратить перепалку, которая вот-вот вспыхнет. Только внутри все полыхает. И, судя по взгляду Одаевского, у него полыхает не меньше.

Он настроен сражаться не на жизнь, а на смерть. Что ж, я тоже.

Глава 11

Мы с Одаевским продолжаем сверлить друг друга глазами. А в это время рядом происходит странный диалог. Блондинистая Алиса быстро нашла, что ответить Волкову. Впрочем, эти двое уже беседуют, как старые друзья.

– Вы знаете, Павел, – говорит спутница Одаевского моему жениху, – я ни в коем случае не критикую, но эта новая постановка вызывает некий диссонанс с историческими событиями.

– Думаю, вы правы, – отзывается Паша охотно. Наши два эстета вполне мило смотрелись бы на одной из премьер в каком-нибудь театре. Прям нашли друг друга, чего только не обсудили уже.

Они даже перешли на обсуждение каких-то пьес, а я почти не вникаю в разговор. Наверное, была бы не так увлечена местью, стала бы ревновать Волкова. Но сейчас, когда Одаевский так близко, снова рядом, со мной происходит что-то странное. Мне хочется разорвать его, впиться в шею зубами, исцарапать лицо. Хочется отомстить ему за то, что так и считает империю Аралова своей, хотя не имеет на нее никаких прав и знает об этом. Мучительно хочется, чтобы он признал свои грехи, извинился и покаялся. О да, я так хочу его раскаяния! И мне хочется уничтожить его. Точно так же, как он когда-то уничтожил меня, сделав лишь удобной игрушкой.

Меня буквально разрывает от распирающего чувства несправедливости. И это он! Он виноват во всем! Ненавижу его!

Сейчас Одаевский выглядит спокойным. Но так может показаться только тому, кто плохо его знает. А вот я знаю его слишком хорошо, чтобы поверить в эту игру. Губы сжаты в тонкую нитку, на скулах ходят желваки, а в глазах горит ненависть, смешанная с дикой яростью. Того и гляди, раздавит жертву. И не посмотрит на то, что жертва эта – всего лишь маленькая хрупкая девушка.

Шакалу плевать на предрассудки, ему вообще на все плевать. Скрутил бы мне шею, если бы это не было чревато серьезными последствиями. Лишь толпа свидетелей и отвлекает от расправы. Вон как ноздри раздуваются.

Смотри, милый, чтоб не порвало тебя от злости, еще инфаркт схватишь, бедолага. А мне такого не надо. Хочу увидеть твое падение и знать, что это дело моих рук. А так ты еще сдуешься, лишая меня мести. Слишком долго я шла к реваншу, не обламывай кайфа.

Руки сжимаются в кулаки, а на губах держу улыбку. И плевать мне, что сейчас эта улыбка больше похожа на оскал. Да и у Одаевского рожа не слаще. Вон как глаза кровью налились.

– Павел, вы не одолжите мне свою спутницу на один танец? – спрашивает Одаевский вдруг, даже не глядя на Волкова. Ошарашивая всех участников нелепой сцены своим вопросом.

В груди сладко екнуло, что не сулит мне ничего хорошего. Не тот настрой перед дракой, Вероника, очнись!

Милая беседа наших спутников резко оборвалась. Краем глаза я подмечаю, как отвисла челюсть у блондинистой Алисы, отчего-то внутренне ликуя по этому поводу.

Одаевский прожигает меня взглядом. По телу пробежал холодок. Но я откинула предупреждение интуиции, как нелепую деталь.

Надеешься напугать меня? Думаешь, что сбегу?

– Если она не против…, – теряется Паша, совсем не ожидавший такого поворота.

Глаза Одаевского хищно сверкнули. Как у дикого зверя, уверовавшего в безоговорочной победе над жертвой.

Ждешь капитуляции? Побега? Хрен тебе!

– Я не против, – делаю шаг вперед, подмечая на этот раз реакцию Волкова, у которого челюсть уползла вниз.

Одаевский тут же подхватывает меня за талию, так же, как когда-то давно, когда я была полностью в его власти. По телу пробежала стая мурашек, будто это вообще что-то значит. Конечно, это просто волнение и отголоски приятных воспоминаний. Нельзя забывать о хищнике, который не заинтересован в непокорной игрушке. Именно это означает резкий, почти болезненный захват мужчиной моей талии. Его рука сжимается ровно настолько, чтобы я могла ощутить его силу и не упасть при этом в обморок.

Вторая рука мужчины крепко сжимает мою ладонь, почти до побледнения костяшек сдавливая ее пальцами. Шиплю сквозь зубы, стараясь сдержать крик. Не получит он моей слабости, как и просьб о пощаде. Лучше я без руки останусь, чем попрошу его хоть о чем-то.