Продавец минут

– Ах! Ох! Как замечательно! Замуж собрались! – защебетали принцессы, – Как здорово, молодцы, подняли с утра настроение!

– За мной, девочки! Оставить туфли прямо здесь мы не можем, у нас сегодня две регистрации, но ведь важно, чтобы они просто переночевали? Уберём их в шкаф, – черноволосая красногубая Белоснежка отвела нас в «Кабинет», – завтра зайдёте сюда. Только с конфетами!

– Естественно. Спасибо большое.

На другой день мы прибыли как положено, с конфетами. Мы попали прямо между свадьбами. Одна регистрация прошла, гости фотографировались, невеста болтала с мамой. Вторая регистрация готовилась: кругом мелькали оранжевые юбки в белый горошек. Феи удивлённо запорхали ресницами вновь.

– Мы за туфлями…

– Ах, ох, конечно же, – полился переливистый смех, – видишь, Жанночка, девочки тоже решили замуж выйти с помощью туфель, – хм, значит, не мы одни.

И вот я в Испании с этими самыми туфлями. За кого?

***

– Как мы сегодня учили английский? – я спросила Люси, чтобы она не уснула за столом.

– Слушали детскую песенку «Джонни-Джонни, йес папа»!

– Точно, ха-ха-ха! – мы кормили маленькую Лючию, сидели с малышом по вечерам. – Интересно, а способность говорить на определённом языке передается половым путем?

– Вот было б прикольно. Много языков можно было бы выучить, – Люси знала четыре хорошо и два – плохо, и всё сама выучила, без вмешательств.

– Только не с нашими успехами у парней, малышка!

– Только не с их успехами у нас!

Двухлетняя Лючия захохотала, как дед: хрипло, смачно, с покашливанием. Она говорила на четырёх языках: каталанском, английском, украинском и с моим приездом на русском. Правда, на каждом по нескольку слов, но всегда точно знала, кому на каком объяснять, что ей надо.

***

– Люблю шишу, – Люси выдыхала дым через нос.

Мы сидели одни в маленьком лаундже, сложив ноги на мраморный стол. Хозяин дал нам вейп. Я уже пробовала раньше, но этот вкус был лучше, а дым, какой же чудесный дым! Однако мы вернулись к консервативному кальяну.

Кольца из дыма всё не получались, и вот, наконец-то одно, идеально кругленькое, взволновалось разок и поплыло. Сквозь дыру кольца я увидела в окне проезжающей мимо машины светлые длинные волосы и бороду. Сразу поняла, кто это.

Мы с Люси начали делать фото на телефон, смеяться громко. Интересно, что в России я селфи никогда не делала, да и в заведениях не особенно фоталась, а Люси учила меня быть красивой всюду и наслаждаться этим.

Испания делала из меня женщину. Не в прямом, конечно, смысле, это со мной сделала жестокая Сибирь, но вот энергетику, кокетство, любовь и красоту всюду, какую-то неистовую женственность, – всё это она вытаскивала из каких-то уголков моей души. Или это Украина, затерявшаяся в Люси, достаёт из меня красотку? Люси – украинка. Ей семнадцать, а мне двадцать пять. Однако, она мудрее меня в тысячу раз. И женственнее.

– Ола!

– Ола! Хау а ю? Донт смоук вери мо![19 - Привет! Привет, как вы? Не курите слишком много!] – потом куча английских слов, и – исчез.

– Чего это он не целуется? И что-то слишком весело болтает… – колокольчик зазвонил в груди.

– Ну он из другой страны, в Англии так не принято.

– Всегда целовался… А, ты посмотри, он с девушкой! – мы могли говорить на русском в полный голос, нас никто не понимал, главное – держать непринужденную интонацию.

Микки пришёл не один, рядом сидела худая бледная черноволосая грустноглазая… А мы начали веселиться в два раза больше. Странно, такого со мной и в юности не бывало, а в молодости – и подавно. Все отношения были от ума. Видимо, пришло время быстро проходить этапы взросления в делах сердечных, чтобы догнать норму своего возраста. Но почему-то мне это нравилось. Нравилось позволять себе кокетничать, чувствовать чуть-чуть жгучей ревности и ловить испуганный завороженный взгляд Микки, улыбаться его пассии. Что со мной?

– Что он сказал, Люси?

– Не курите много, пожалуйста.

– А мне показалось: курите много!

– Гоу ту Джинджер? – это клуб так назывался, Микки звал нас туда.

– Туморроу.[20 - Идёте в Джинджер? Завтра.]

На улице он веселился в два раза больше, зная, что я смотрю сквозь стекла панорамных окон.

– Ты только завтра не морозься, если он подойдет. Это единственный хороший мужчина для тебя здесь. И вообще, забудь, что это грёбаное село!

– А я и не буду. Мне какое дело, я буду вести себя, словно не видела никакой гёрлфренд.

– Правильно.

***

Небо затянулось тучами, а голова – грустными мыслями. В этом случае мне всегда помогает письмо. Писать от руки, по бумаге, – некая терапия, выписываешь из себя то, что мучит, и оно начинает существовать отдельно, ты можешь рассматривать это как объект, а не просто страдать. Я писала в довольно счастливом дневнике:

«Возвращается чувство, когда я заставляю себя что-то делать, ковыряюсь в себе. Мне здесь всё хорошо, но я вновь одна, вновь домосед, вновь ребёнкосед, вновь ребёнок. За меня беспокоятся хозяева квартиры, за мной ухаживают, берегут как маленькую, я здесь не равный, я – ребёнок. Всё время – тишина, всё время – прислушивание к себе.

Нужно смотреть не в себя, а извне. Что там снаружи. Чем больше внимания к себе – тем сильнее депрессия, чем больше внимания наружу, тем интереснее жить. Мой рецепт.

Что же должно такое появиться во мне, чтобы я смогла стать счастливой? А счастливой женой, любимой женщиной? Гармония, которую я смогу дарить кому-то? Желание? Должен исчезнуть страх.

Я на море, в другой стране, но не внутри культуры. Мне нужно погружение, люди. Барселона идеальна для этого: море, народ, архитектура, события, креатив, неожиданность. Но занесло-то меня сюда, к островам Медес. Барселона маячит лишь в ноябре, а пока: старички, семьи и юные ребята. Для чего дано мне это время? Чтобы я поняла, что надо быть самостоятельной, большой, а я – трусиха. Надо брать и делать, надо впускать жизнь, а я заперлась от неё на замочек. Что ж, понемногу будем стараться».

***

Пираты заполонили город. На Сантане, торговой улочке в Л’Эстартите, развесили «сохнуть» белое белье между домами, а внизу – мертвых пиратов, точнее, уже скелетов, установили бочки, пушки, инсталляции. Даже Джек-Воробей прибыл. Корабль из 19 века, песни всюду, пушки, в порту тьма людей.

В Л'Эстартите трехдневное праздничное пиратское нашествие. Оркестр, толпа, палатки на улицах. Продают красоту всякую: свечи, мясо, вязаные вещи, мозаику Гауди…

Мой пират увидел меня и развернулся так, что даже стакан на его подносе дрогнул. Значит, в Джинджер придет не один. Я шла с ребёнком на руках, а коляску толкала впереди, посреди толпы. Он толкался среди десятка столиков с полным подносом, но почему-то наши глаза врезались друг в друга.

Лючия сказала: «Кака!» – мы понеслись домой с другого конца города, поскольку проталкиваться в кафе в поисках детской комнаты в этом безобразии было риском. Малыш без колебаний сел в коляску и выдержал наш путь скоростью двадцать километров в час. Эти минуты можно было бы и продать…

***

Снова я танцевала с кубинцами, перуанцами и прочими горячими красавчиками, что дышали мне в ключицу, и делали это, даже если бы не хотели, ибо рост их заканчивался где-то на указанном уровне. Микки не было.

– Гляди-ка, как он долго на тебя смотрит!