Дураки и музыканты

Конечно, о таких вещах не принято было говорить в их семье, так же, как и «об этих днях».

Лада оглядела родителей. Папа – похожий на печального пожилого спаниеля с обвислыми ушами и мешками под глазами. Мама – похожая на мягкую кошку. Для нее они были неразделимы. Их отношения всегда казались ровными. Они никогда не вели себя «как кошка с собакой». Нежная заботливая мама возле папы – всегда мур-мур-мур. Добрый верный папа всегда на защите семьи, и только на чужих – рррр.

Они вместе тихо сидели над книгами, тихо водили ребенка в садик, в больничку, в школу, в кино, в музей, в гости, в цирк, в театр, в зубнушку, в дом творчества… Теперь – что? Наигрались? Некуда стало водить?

Лада подозревала, что семейная жизнь – не только забота о ребенке и друг о друге. Есть кое-что еще… Она не помнит, например, как давно папа целовал маму и дарил ей цветы. Обнимала ли мама папу с любовью? С настоящей страстью? Есть ли у мамы красивый кружевной пеньюар? Ах-ах, нельзя же об этом… Опять – табу. Все знают, но никто не говорит.

– Кто инициатор? – требовательно спросила Лада, словно инспектор по семейным делам.

– Да я, я инициатор, – покорно призналась мама. – Папа ни в чем не виноват. Мне здесь нечем дышать. Он понимает меня и отпускает.

– А если я не понимаю тебя? Я не голосую, так?

– Дочь, у тебя будет все, что необходимо. Мы же будем жить вместе. Мы с тобой.

– Вместе? В каком месте? Почему ты тогда собираешь вещи?

Мама молча крутила семейный портрет в руках. Одна галька отвалилась от рамки и со стуком укатилась под плинтус.

– Тогда я остаюсь с отцом! – решительно выступила Лада.

Родители беспокойно переглянулись.

Еще один камешек вылетел из рамки. Тук! Семейный портрет разваливался на глазах.

– Дело в том, что … отец уезжает в Хельсинки. Ему предложили хорошую работу.

– Значит, я поеду с ним. Пап, забери меня с собой. Пожалуйста, па!

– Ты не сможешь продолжать обучение, – пробубнил печальный спаниель, опустив добрые карие глаза и повесив длинный нос. – Тебе придется оканчивать среднюю школу заново, чтобы куда-то поступить. А тебе ведь надо учиться…

– Я буду приезжать, я смогу экстерном! – умоляла до нытья в голосе Лада.

– Это неосуществимо.

– А? Что это за слово? Папа?!

Спаниель отвернулся…

Камушки и ракушки так и посыпались из фоторамки: тук-тук-тук… клац!

Лада отшатнулась. Отец оказался предателем. Тоже. Он будет откупаться от нее содержанием.

– Хорошо, – Лада проглотила и это. – Почему ты тогда, мама, собираешь вещи?

– Потому что мы переезжаем! – промяукала мягкая домашняя кошка, и что-то новое, лукавое, женское мелькнуло в ее голубых глазах. – Мы с тобой переезжаем, Лада. Эээ… в другое место.

Лада поняла. Мама уже решила, куда они переезжают и к кому. Ужасно.

– Нет!!! – закричала Лада изо всех сил, и никакого микрофона не понадобилось, чтобы ее услышал весь Васильевский остров.

Воробьи за окном чуть не свалились с карниза. Все голуби на Шестой линии поперхнулись крошками. Бакланы поскользнулись на мусорном контейнере в соседнем дворе. Чайки выронили добычу в Неву.

– Нет! Нет! Нет! Я не корзинка для белья. Я не бутылка масла. Не ботинок. Не лампа. Не подушка! Не часы! Не комод! Я даже не котенок.

Лада сама не понимала, что несла. При чем тут ботинок?

– Я остаюсь здесь! Здесь!

– Пойми, это невозможно. Нам нужно съехать отсюда как можно скорее. Лада, лучше начни собирать вещи. И ты успокоишься! – сказала женщина, ставшая далекой, которая хотела ее куда-то увезти.

Куда? К чужой семье? К чужому мужчине, похожему не на спаниеля, а на дога или добермана? Она не хочет и знать, на кого он похож.

– Оставь ее! – сказал человек, который был ее отцом семнадцать лет.

– Да, оставь меня! Оставьте меня оба! Разведитесь со мной!

Лада вбежала в комнату и с невероятной силой и быстротой придвинула шкаф к двери. Спиной она упиралась в стену, а ногами – в дверцы шкафа. Она отчаянно забаррикадировалась, как маленький герой из страшного детского фильма.

«Я найду подработку. Я смогу жить одна, смогу. Не знаю – как, но смогу. Я – бэтмен. Я – фея. Я – Золушка. Я – супергерой!»

Мама открыла дверь комнаты и деликатно постучала в заднюю стенку шкафа.

«Господи, как ребенок придвинул это чудовище? Шкаф же тяжелый!» – бормотала она.

– Лада! Лада, послушай. Мы намерены сдавать эту квартиру! – объясняли они с папой сквозь шкаф.

– Вы намерены? Прекрасно! Но я не вещь, понятно? Я – тоже хозяйка этой квартиры. Сдавайте ее вместе со мной!

– Лада, мы… мы ее уже сдали…

– Значит, вы сдали ее вместе со мной! И меня вы тоже СДАЛИ!

Родители затихли. Но Лада слышала, как родные люди продолжают воровато шуровать в квартире – собирать и упаковывать вещи.

– С квартиранткой я все улажу… – гудел за стеной отец. – Ведь я тебе говорил, что наша девочка еще не готова. Нужно было подождать, пока она поймет… Ты не хотела ее ранить и всегда оберегала, но, видишь, как получилось… Ребенок на эмоциях…

Между мною и родителями – шкаф. Между мною и родителями – граница.

Дверь шкафа скрипнула, из темноты на границу шагнуло маленькое существо и отряхнулось.

«Козлик остался со мной, на моей стороне» – подумала Лада. – «Хоть что-то согревает сердце».

Тедик строит планы и понимает суть вещей

Между мамой и Тедиком – шкаф. Место от шкафа до окна – его комната. Так они с мамой разделили одну большую комнату на две маленьких.

Тедик усиленно думал за шкафом. Думать – очень трудно, особенно если долго. Это как зашивать носок длинной-предлинной ниткой. Рано или поздно нитка все равно запутается и придется ее отрывать. А если мысль потеряешь, то вообще, получается, зря стежки делал. Все распарывать. Тедик зашивал носок только раз в жизни, когда жил… где-то там… На этом его швейный опыт закончился. Так вот… Мысль у Тедика была интересная. Чем привлечь эту красивую девушку со спутанными, как его мысли, волосами? Что ещё ей может быть нужно, кроме того, чтобы слушать его песни? Что ей нужно, кроме его голоса?