Хроники Арбайтенграунда. Часть 2

Тем не менее все закончилось, однако поэт не разделял радость и всю дорогу говорил:

– Я и не думал, что из-за одной статьи на меня ляжет столько проблем.

– Профессия журналиста всегда опасна, – сказал Йозеф. – Ты еще не такого нахватаешься. Не бойся, все уже закончилось. Первый блин всегда комом; может, потом не попадешь в подобные неприятности.

– Кажется, мне нужен отпуск.

– Я так тебя понимаю, честно.

Йозеф уставился на темное, усыпанное звездами небо и замолчал. Неожиданно он вспомнил, что, несмотря оплату штрафа после забастовки, за два месяца банка пополнилась как минимум на три с половиной марки.

«Может, на недельку уехать? Съезжу в санаторий, впервые за год работы отдохну. Думаю, на Иосифа можно положиться».

Глава 4

Когда все уйдут…

17

В банке сумма пополнилась до тринадцати марок. Примерно неделя на море и две в санатории. На море у него бы все равно не получилось съездить, так как до сих пор шло следствие, а суд назначили на конец месяца. Покидать пределы страны нельзя. Остается только санаторий, а заветный песочек и пляж тогда придется отложить. Но Йозеф устал. Та ситуация с Хассе в некоторой степени пошатнула его издерганную работами нервную систему. Не осталось сил, одно недовольство. Раздражительность, вялость, лень. Теперь он срочно нуждался в отдыхе, хотя бы на несколько дней. У него появилась идея отдохнуть недельку в санатории, а затем дальше копить на море – все равно оно никуда не денется, можно и потом съездить. Сейчас нужно восстанавливаться.

Когда Йозеф работал на фабрике, ему советовали санаторий «Жемчужина», который находился неподалеку от Центрального округа: мол, хорошее и приятное место, оплата невысокая. Вот и сейчас он вспомнил о нем и позвонил туда: за все про все за неделю придется отдать семь марок. Недешево, рассудил рабочий, зато все включено: трехразовое питание и лечебные процедуры. Насчет работы Йозефу переживать не приходилось, ибо его и так уволили за грубое отношение к покупателям. Последней каплей для директора стал случай на днях, когда Ренау едва не подрался с одним из них. Покупатель препирался из-за скола на уже купленной тарелке и теперь срывал всю злость и досаду на неповинном консультанте. Йозеф не привык к такому отношению и стал грозить кулаком, а потом и вовсе взял мужчину за шиворот, пока не вмешался Иосиф. Покупатель дальше жалобы директору не пошел, но и той хватило. Йозеф ушел по собственному желанию и ни капельки не жалел о содеянном.

– Ну вот еще, черта с два я туда вернусь! – сказал в тот вечер он. – Я не позволю вытирать об себя ноги. Ты как знаешь, Иосиф, но я птица вольная и гордая.

Вот и решила гордая птица сделать перерыв, а там уже со свежими силами поискать работу. Можно и без санатория, вот только какой же тогда отдых без смены обстановки?

Еще Йозеф думал над тем, стоит ли доверять Иосифу квартиру, ведь он знает его всего два месяца. В принципе, рассудил арендодатель, поэт спокойный и тихий, даже слишком. Да и какие проблемы с ним будут? Он даже в шкаф не полезет, ему это не надо… В крайнем случае сначала попросит разрешение. Йозеф признал, что Иосиф – чуть ли не самый лучший арендатор за все время, поэтому мог на него положиться.

А что с поэтом? Пожалуй, последние события вымотали его сильнее, чем Йозефа. Журналисты, допросы, жалость со стороны знакомых – Иосиф не мог больше работать в редакции и, несмотря на все возражения Джуты, он отказался печататься. Она расстроилась, хотя заверила, что двери для него всегда открыты. Однако, зная ее не первый день, Иосиф прочитал в интонации: «Ну ты и слабак, конечно. Первого давления не выдержал! Ну, ничего, можешь всегда прийти снова, если кишка не тонка». Ульрих тоже удивился столь категоричному решению, но говорить ничего не стал, а лишь попросил одного: хотя бы созвониться с матерью. Жозефина, по его словам, снова едва не слегла от столь громкого и ужасного дела. Иосиф по-настоящему волновался за Жоззи и чувствовал укол в сердце, так как снова стал источником ее переживаний. Он с ней созвонился и полчаса слушал тираду: «Сначала забастовка, теперь наркотики и бандиты… Ты что, моей смерти хочешь? Подумал бы обо мне! Куда ты ввязался, малыш? Оно тебе надо?» Жозефина не дала возможности ответить; говорила она долго, даже немного всплакнула. Под нежный щебет Иосифа и его обещания больше так не делать она быстро успокоилась, выдохнула и сказала:

– Ты понимаешь, что теперь все внимание в моем окружении приковано к тебе?

– Правда?

– Да, тебя все мои знакомые знают, но не как кавалера, а как близкого друга.

Иосиф усмехнулся.

– Разве в этом есть разница?

– Не до шуточек сейчас, молодой человек. Я вполне серьезно говорю. Нас видели во время прогулки супруги Хайнц и графиня Сюзанна Арбалетская. Еще я говорила о твоем творчестве с редактором, доктором Керром. Уже четверо. А те по-любому, особенно последний, еще своим знакомым разболтали; и недавние события подкрепили интерес. Вот на днях леди Барбара спрашивала о деле Хассе.

– К чему ты все ведешь?

– Свет хочет увидеть тебя, Иосиф.

– Неужели нельзя как-то отказаться? Я и так устал, Жоззи, мне хочется тишины и покоя.

– Все равно же ведь Йозеф уезжает, если мы будем аккуратны, он ничего не узнает. Когда еще представится такой шанс? Ну, потерпи вечерок, прими у себя гостей, костюм надень поприличнее… Неужели так сложно?

На языке у Иосифа вертелся только один вопрос: «Зачем все это? Неужели нельзя у нее дома чай попить?» Поэту вспомнился разговор с Ульрихом о положении Жозефины. Если свет узнает, что она хотя бы дружит с человеком, который никак не относится к их кругу, то на старости лет испортит себе репутацию. Крайне для нее невыгодно, не говоря уже об Ульрихе.

– Но все же, Жоззи, – заговорил после молчания Иосиф, – как бы я ни хотел, я не поднимусь до твоего окружения. Мы же из разных классов, у меня даже своей собственности нет.

– Я сказала, что ты по доходам стоишь пониже всех остальных, однако же приходишься моим кузеном – грубо говоря, потомок Куглеров по линии моей сестры. Понимаешь? Вот только она, как друзья думают, во Франции; оттуда ты приехал сюда, чтобы землю родную повидать и научиться самостоятельности. Хотя на самом деле сестра уже давно-давно слегла и сейчас страдает от старческого слабоумия где-то в Южной Америке… Ладно, сейчас не о ней. Теперь ты двадцатидвухлетний студент-филолог, даешь уроки в клубе моего сына. Если что, с Ульрихом я это обговорила.

– Зачем так усложнять? Почему бы тогда просто не снять какой-нибудь коттедж неподалеку от Битенбурга?

– Целый дом на один вечер? Глупо будет, нецелесообразно. Нет, можно и квартиру, только где я ее тебе найду? А так как Йозеф все равно уезжает, то…

Иосиф сел на диван и прикрыл глаза. Ренау как раз не было, он поехал смотреть санаторий; завтра арендодатель поедет туда с вещами, если его устроят условия.

– У меня уже голова идет кругом.

– Потерпи. К тому же не все решено: надо что-то на стол приготовить. Я попрошу Марию. Ужин запланирован на послезавтра, вот как раз мы с ней придем ближе к обеду, и она будет готовить. А ты до этого обязательно приберись, не позорь меня. Еще я тебе выделю деньги на нормальный костюм, тот столетний пиджак обязательно выкинь. Ну ладно, мне пора. Пока!

Не успел Иосиф и слова сказать, как Жозефина повесила трубку. Неожиданно в замке щелкнуло и на пороге появился Йозеф. Глаза его сияли.

– Ну все, – сказал он, – завтра туда еду.

18

Иосиф не стал говорить Йозефу про разговор с Жозефиной; навряд ли тот разрешит во время своего отсутствия приглашать незнакомых людей. Более того, которые еще будут критиковать не слишком выделяющийся роскошью интерьер. «Все равно не узнает», – решил Иосиф. Он ночью спал плохо, обдумывал план, как произвести хорошее впечатление на круг общения дамы сердца, половина которого – ее друзья и родственники. «Тем более рано или поздно они и так узнают о наших отношениях. Хотя бы хорошее впечатление надо произвести».

На следующее утро Йозеф уехал. Когда Иосиф проснулся, арендодателя уже не было, поэтому он сразу же после завтрака начал уборку. Как раз суббота, выходной. Полдня поэт убирался: вытирал пыль, мыл полы, окна и даже постирал шторы. Вечером он отправился в клуб. Джута ничего не говорила о Хассе и не пыталась убедить вернуться в редакцию. Все прошло как обычно. Перед тем как уехать, Иосиф на пороге столкнулся с Ульрихом, тот предложил постоять у входа. Поэт согласился. На осеннем морозе директор клуба затянулся и сказал:

– Подготовился?

– Да, – ответил Иосиф. – Ты завтра будешь?

– Не смогу, мне надо готовиться к контрольной. А ты смотри, не ударь лицом в грязь.

– Уж постараюсь, но все равно на меня будут смотреть как на нищего.

– В их глазах ты не нищий, а потенциально богатый. – Ульрих улыбнулся. – Вроде бы деньги есть, но ты человек практичный и самостоятельный.

– Как будто это для них норма, хотя сами в трехэтажных домах живут.

– Поверь, такое часто происходит среди представителей «золотой молодёжи», по разным причинам: одни хотят жить отдельно (как я), а других таким образом наказывают родители за разгулы. Так что это нормально. В наших кругах молодое поколение закаляют в непривычных условиях и приучают ценить деньги. Вот и ты такое же непутевое чадо. – Внезапно он стал серьезен и нахмурился. – И еще: ты, я думаю, знаешь, как вести себя с мамой при всех. Не дай Боже, если они узнают правду, я тебя предупредил.

***

На следующий день пришли с утра Жозефина с кухаркой-мулаткой. Последняя держала в руках сумки с продуктами и, едва кивнув Иосифу, сразу прошла на кухню. Жозефина при встрече обняла поэта, поцеловала и стряхнула пылинку со свитера. Затем дама сердца направилась в его комнату и открыла шкаф, покачала головой.

– Нет, мой хороший, так нельзя. – Она достала потертый пиджак. – Так нельзя. Живо собирайся, поедем в магазин.

Иосифу ничего не оставалось, как покориться судьбе. Они поехали и выбрали дорогой костюм, черный, с золотыми запонками. К стыду поэта, заплатила Жозефина: доход ей позволял. Вскоре они вернулись домой. Мулатка орудовала на кухне; все плитки заняты кастрюлями, пар обволакивал стены и окна, пахло жареным мясом и вареными овощами.