Скульптор был реалистом, то есть, умел правдиво изображать окружающий мир… глазами мэра. Он уже видел, стоящего на пьедестале музыканта со скрипкой в руках. Разметавшиеся на ветру волосы, горящий взгляд, тонкие пальцы…
К тому же, Скульптор был не только реалистом, но и провидцем. Он имел большую семью. Во дворе его дома стояла многофигурная композиция, которую он не мог закончить уже много лет. Вначале он изваял себя и свою тогда ещё будущую жену. Первоначально выбитая на постаменте надпись, гласила: «Двое и Любовь». Но каждый год, с увеличением семейства, Скульптор добавлял к композиции новых членов своей фамилии, всякий раз меняя название: «Трое и Любовь»… «Пятеро и Любовь»… «Шестеро и Любовь»…
Теперь его жена ждала седьмого ребенка, но Искусство ждать не желало, и в мастерской уже родился новый гипсовый фрагмент к шедевру. Своё очередное дитя скульптор развернул спиной к зрителю и заставил обнять отцовское колено: ведь неизвестно, мальчик это будет, или девочка…
Объявив мэру свою идею, он отошёл в сторонку, предоставив другим возможность пожать Антону руку и сказать несколько тёплых слов в его адрес.
– Может, выпьем, господа? – предложил Гостинщик и щёлкнул пальцами своим поварятам.
На широченных пнях семивековых дубов, нарочно спиленных ради охотничьих пирушек, тут же появились бокалы и кувшины с вином.
– За нового коллегу охотничьего общества! – хорошо поставленным голосом провозгласил Директор филармонии.
И все выпили за Антона.
– За будущего зятя господина мэра! – выкрикнул Галантерейщик.
И все снова осушили бокалы за скрипача.
– За удачную охоту! – предложил тост одноглазый Полковник с чёрной повязкой на правом глазу, напоминающий пирата. – Как говорится: «Охота – спорт смелых и умелых»!
И все выпили по третьему разу.
– Когда-нибудь стреляли? – поинтересовался он у скрипача.
– Я не люблю, когда убивают… – ответил Антон, вспомнив слова Снегиря.
У Полковника округлился единственный глаз:
– Тогда зачем, позвольте спросить, вы здесь?! Охота, как говорится: «в природе человека»!
Рыжий Полковник был не только без правого глаза, но и без левого уха, кроме того, у него отсутствовало два пальца на левой руке и три на правой. Все эти ранения он получил не на войне, а на охоте после обильных «лесных излияний». Кроме того, одна нога, попавшая в капкан, была слегка короче другой. Но он гордился своими увечьями, как солдаты гордятся орденами и медалями.
– Уметь стрелять должен каждый мужчина! – нравоучительно рявкнул он. – Как говорится: «Без охоты и человек болван»! Будь моя воля, – у меня стреляли бы все: и женщины, и дети!.. Враг не дремлет! – гаркнул на всю поляну захмелевший вояка и отошёл в сторонку, сразу потеряв всякий интерес к Антону.
Зато к нему тут же заспешил Рыбник – благодушный здоровяк, от которого за версту разило одеколоном и копчёной рыбой – широко улыбаясь, взял Антона под руку.
– Вчера закоптил два бочонка с миногами. Один – ваш!.. А пожелаете осетринку или форель, – мигом доставлю!.. Но и вы помогите мне… – И добавил уже шёпотом: – Проклятые налоги!.. Убедите вашего будущего тестя снизить их!.. Нет-нет! Только не в ущерб городу! Исключительно для меня! – и грубо рассмеялся своей шутке.
Антон что-то промямлил в ответ. Рыбник же понял это по-своему:
– А уж я позабочусь о жирных карпах, фаршированной щуке и розовом балычке!
– Простите… – Антон с трудом высвободил локоть.
Внезапно на поляне зазвонил телефон. Мэр подошёл к древнему дубу и, засунув руку в дупло, вытащил телефонную трубку:
– Мэр слушает!..
Присутствующие на поляне, словно по команде, заткнули пальцами уши.
– Все в сборе, ваша светлость!.. Со мной, ваша милость! – и взглянул на Антона. – Ждём только вас… – и сунуд трубку обратно в дупло. – Его светлость! – объявил он всем, – Уже выезжает!
Все зааплодировали.
Мэр подозвал Егермейстера:
– Всё готово к охоте?
– Как всегда, ваша светлость!
– Тшш!.. – понизил голос Ленард. – Кабаны на месте?
– В кустах.
– Зайцы?
– В мешках.
– Куропатки?
– В силках.
– Будем надеяться, охота пройдёт удачно, – выразил всеобщее желание мэр.
– Как всегда, ваша милость! – браво ответил Егермейстер.
Минут через десять послышалось: «Едет! Едет!» – и на охотничью поляну влетела богатая карета.
Мэр, сломя голову, кинулся встречать князя.
– Без вас не начинаем! – по-военному доложил он ему, распахивая дверцу кареты.
– Похвально! – сказал Вольнор, спрыгивая со ступеньки на землю. – Порядок есть порядок!..
Князь был человеком странным даже на первый взгляд. Хромал на левую ногу, но казался при этом стройным. На вид ему можно было дать как пятьдесят, так и семьдесят, а то и все девяносто. А находясь рядом с ним, чувствовалось затхлое дыхание склепа. Брр! Он носил наглухо застёгнутый чёрный мундир с золотыми галунами и лакированные сапоги со шпорами.
Князь пристально глянул в глаза Егермейстра своим тяжёлым и пронзительным взглядом.
– С утра хочется кабанчатины!.. Или кабанятины? Как правильней?
– Кабанины! – по-военному отсалютовал старший епгерь.
– Словом, свинины! – подытожил князь и прямиком направился к накрытым пням, равнодушно кивая на пути каждому охотнику.
– А вот и наш музыкант! – гордо произнёс Ленард и подвёл скрипача к Вольнору.
Тот оценивающе взглянул на Антона.