Король-Демон

– Как я смею что, моя дорогая?

– Как ты смеешь так оскорблять меня? Сперва ты отказываешься от фамилии Аграмонте, которая была древней уже тогда, когда твои предки валили деревья в джунглях, добывая себе средства к существованию, затем позоришь меня лично, заявляя этому благородному ландграфу, что считаешь его подлым грабителем!

Я мог бы попытаться воззвать к голосу разума, объяснить, что ландграф, обратившись ко мне как к официальному лицу, попытался польстить мне, назвав графом Аграмонте. Но я очень устал, и с меня было довольно этого вздора.

– Графиня Аграмонте, – ледяным тоном произнес я. – Это вы переступаете всякие границы. Позвольте напомнить, что в Каллио у вас нет ни обязанностей, ни чина. Вы здесь находитесь в качестве моей жены. И только. Поэтому впредь в подобных случаях будьте любезны подчиняться власти, возложенной на меня императором.

И я добавлю еще две вещи личного характера.

Во-первых, как смеешь ты вести себя так безответственно? Ведь ты не настолько глупа, чтобы наивно полагать, будто Амбойна преподнес нам этот подарок, потому что считает нас милейшими людьми! Тебе прекрасно известно, что он хочет втянуть нас в компанию продажных подхалимов, приближенных принца-регента.

Во-вторых, да, моя семья действительно валила деревья в джунглях и, вероятно, какое-то время жила этим. Признаю, что я солдат и недалеко ушел от крестьянина.

Но, видят боги, графиня Аграмонте, мы честные люди! Что далеко не всегда можно сказать о гораздо более древних родах, достигших положения и богатства, слетаясь на падаль!

Маран сверкнула глазами.

– Ах ты... ублюдок!

Развернувшись, она бросилась из комнаты. Шагнув было за ней следом, я вдруг осознал, что и так сказал более чем достаточно. Но я был слишком разгорячен, чтобы приносить извинения, – если сейчас было до извинений. Вместо того чтобы идти за Маран, я отправился проверить посты. Боюсь, я рявкнул на часовых, заставив их испуганно гадать, не будут ли они наказаны за какой-нибудь неведомый проступок.

Мне потребовалось много времени, чтобы остыть. Оглядываясь назад, я вижу, что на самом деле втайне для себя злился на многое: на бестолкового принца, к которому меня приставили нянькой, на таких наглых, самоуверенных павлинов, как Амбойна, на то, что вынужден находиться в мрачном болоте придворной дипломатии, чему я с превеликой радостью предпочел бы простодушную прямоту казарм или, что еще лучше, постоянные стычки на границе Спорных Земель.

В конце концов я все же успокоился. Было уже поздно. Больше всего мы с Маран гордимся тем, что наши ссоры не только редки, но и неизменно быстро улаживаются. Мы никогда не позволяем злости укореняться глубоко в душе.

Вернувшись в наши апартаменты, я постучал в дверь спальни. Тишина. Я нажал на ручку. Дверь была заперта. Я постучал громче. И снова никакого ответа. Почувствовав, как во мне снова вскипает ярость, я вынужден был признать, что не могу ничего поделать.

Поэтому, поднявшись в кабинет, я проработал до самого рассвета, а затем лег на походную кровать. У меня хватило ума отложить отдельно бумаги, вышедшие из-под моего пера этой ночью, чтобы можно было заново просмотреть их, когда я приду в себя. Мне удалось заснуть на часок, но тут горнист затрубил подъем. Выйдя на балкон, я посмотрел, как во дворе солдаты, назначенные в патруль, седлают коней. Размеренная неизменная армейская рутина, сознание того, что подобное происходит в казармах и гарнизонах по всей Нумантии, успокоили меня. Существовало нечто более значительное, чем мои мелочные проблемы, и именно этому я посвятил свою жизнь.

Я решил на один день забыть о политике и бумагах и провести его с солдатами. Но я не мог появиться перед ними небритым и растрепанным. У двери любого помещения, в котором я поселялся хотя бы временно, всегда была наготове походная скатка со свежим комплектом формы. Умывшись в казарме, я приказал полковому цирюльнику побрить меня. Меня нисколько не беспокоило, что говорят и думают обо мне мои солдаты, – о происшедшем между мной и женой весь полк узнал в ту же минуту, когда сменились обруганные мной часовые.

Проходя мимо двери в нашу спальню, я протянул было руку и тотчас же покачал головой, дивясь собственной глупости. Но, к моему удивлению, ручка повернулась. Открыв дверь, я вошел в комнату. Маран сидела у окна спиной ко мне, кутаясь в черную шелковую шаль.

– Могу я войти? – учтиво поинтересовался я.

– Будьте любезны, проходите.

Закрыв за собой дверь, я остался молча стоять на месте, не зная, как себя вести.

– Дамастес, – вдруг сказала Маран, – я тебя люблю.

– Я тоже тебя люблю.

– Мы не должны ссориться.

– Нет.

– Только не из-за глупой картины, которую все равно бы не довезли целой до Никеи.

Я ответил не сразу. Маран прекрасно понимала, что мы повздорили совсем не из-за этого. Я хотел ее поправить, но потом передумал.

– Ты права, не стоит ругаться из-за таких пустяков, – согласился я. – Извини меня.

– И ты меня тоже прости. Я всю ночь глаз не сомкнула.

– И я тоже совсем не спал, – сказал я, практически не солгав.

Маран поднялась с места, роняя шаль на пол.

– Дамастес, возьми меня прямо сейчас. Быть может, мне станет легче, и я забуду о... о разных вещах.

Не дожидаясь ответа, она подошла ко мне и начала медленно раздевать. Оставшись совсем обнаженным, я подхватил ее на руки и отнес к кровати.

Маран была возбуждена гораздо больше меня. Даже когда я проник в ее чрево, какая-то частица моего рассудка продолжала гадать, не следовало ли мне ответить по-другому, настоять на том, чтобы обсудить истинную причину вчерашней стычки. У меня мелькнула мысль о том, что между нами существует стена по имени Аграмонте, год от года становящаяся все выше и толще. Но, отмахнувшись от этой мысли как от совершенной глупости, я полностью отдался утехам любви.

Через два дня прибыл Кутулу со своими людьми. Их сопровождали гусары 10-го полка, закаленные в боях на границе солдаты. Было странно и забавно наблюдать, с какой заботой они охраняли своих подопечных.

Кутулу с момента нашей последней встречи практически не изменился: маленький человечек, у которого от волос остался лишь жиденький полумесяц, окружающий сверкающую лысину. Но у него был тот же цепкий проницательный взгляд полицейского, прекрасно помнящего лица всех преступников и прочих людей, с кем ему приходилось иметь дело. В остальном во внешности Кутулу не было ничего примечательного, и в толпе на него никто не обратил бы внимания, что, как я уже успел узнать, было основным достоинством тайного агента.

Теперь Кутулу был руководителем разветвленной шпионской сети империи и обладал огромной властью. Если кто-то осмеливался дурно отзываться об императоре, его действиях или намерениях, этого человека навещали агенты полиции и делали предостережение. Как правило, этого оказывалось достаточно, но все же находились глупцы, продолжающие критиковать Тенедоса. Они представали перед тайным трибуналом по обвинению в «поведении, враждебном интересам империи», и получали наказание: от нескольких дней до нескольких лет тюремного заключения. Специально для этой цели были возведены две тюрьмы, обе в самом сердце дельты реки Латаны. Из уст в уста передавались жуткие истории о том, что в них творилось.

В личном подчинении Кутулу находилось почти столько же человек, сколько во всей полиции Никеи, хотя точное их число было никому не известно, поскольку они не носили формы и не отчитывались ни перед кем, кроме своего начальника. Среди них были и бывшие преступники, и честные горожане, и даже представители высших слоев общества.

За глаза Кутулу именовали «Змеей, Которая Никогда Не Спит», и, хотя я находил несколько странным называть змеем тихого маленького человечка с беспокойным взглядом, начальник тайной полиции столь рьяно служил своему императору, что, возможно, у него действительно не оставалось времени на сон. Но если Кутулу когда-нибудь все же и ложился в кровать, то исключительно один. Насколько мне было известно, у него не было никакой личной жизни.

С собой Кутулу привез семьдесят пять человек, как мужчин, так и женщин. Про некоторых можно было сразу же сказать, что это служители закона; но большинство ничем не отличались от обычных крестьян и ремесленников, бродяг и проституток. Многие закутались в плащи и низко опустили капюшоны, желая скрыть свои лица. Кто-то ехал верхом, но в основном люди передвигались в закрытых повозках. В массе своей уроженцы городов, они радовались, вернувшись под защиту городских стен, покинув открытые просторы, грозящие неведомыми опасностями.

Я приготовил жилье для Кутулу и его людей в своем крыле замка, напротив казарм, где разместились уланы.

– Хорошо, – одобрительно заметил повелитель шпионов. – Поскольку мимо твоих часовых каллианцы не пройдут, мои агенты могут надеяться, что сохранят свое инкогнито. Но мне также будут нужны комнаты в подземелье, доступ в которые будет закрыт для всех, за исключением моих людей. Еще мне понадобятся помещения для хранения моих архивов, которые будут охраняться круглосуточно.

И наконец, существует ли способ тайно входить и выходить из замка?

Я о таком не знал, а если бы и узнал, то приказал бы немедленно заложить его кирпичами.

– Жаль, – вздохнул Кутулу. – Было бы очень неплохо иметь какой-нибудь крысиный лаз для моих терьеров, чтобы они могли незамеченными покидать замок в любое время дня и ночи. А уж крыс они наловят, можешь не сомневаться.

Он спросил, подумал ли я о Квадрате Молчания. Я ответил, что провидица Синаит позаботилась о том, чтобы ни один колдун не смог подслушать разговоры в моем кабинете, и сотворила там соответствующее заклинание, как только мы разместились в замке.

– Отлично, – сказал Кутулу. – Что ж, предлагаю пройти туда. У меня есть к тебе кое-какие вопросы.

Мы стали подниматься по широкой лестнице туда, где располагались мои апартаменты. На полдороге Кутулу остановил меня, положив руку на плечо.

– Извини, – застенчиво произнес он, – иногда я забываю о правилах вежливости. Я очень рад тебя видеть, друг мой.

Я удивленно взглянул на него. Однажды, после того как я спас ему жизнь во время столкновения с демоном-хранителем Товиети, Кутулу уже называл меня своим другом, но с тех пор он больше ни разу не произносил этого слова. Смутившись, я пробормотал слова благодарности и поспешил обратить все в шутку, сказав, что, как только он убедится, какой бардак царит в Каллио, он переменит свое мнение.

– Нет, – серьезно ответил Кутулу. – Я говорил искренне. Я знаю, что сейчас нахожусь рядом с одним из двух людей, которым могу полностью доверять.