Вор с черным языком

Обезьянка
Он к отцу твоему подкрадется, как зверь,
И смертельного яда добавит в вино.
Так погибнуть отцу твоему суждено.

Тут на сцену вышел актер в огромной маске короля Калита с усами длиной в целый фут. В руке он держал большой кубок, до краев наполненный вином. Я огляделся, не смотрит ли спантийка на эту насмешку над правителем ее родины, но нигде не нашел ее. Калит плеснул вином на беспечно танцующих рядом со сценой короля и королеву. Они начали отплевываться, а потом оба упали на землю. Калит поднял огромную разрисованную корону и надел себе на голову.

Мирейя
Что ты делаешь, дядя, молю, объясни!
Калит
Королевской судьбы обрывается нить.
Глупый танец окончен, меняется роль,
И теперь я законный спантийский король!

Обезьянка заскакала по сцене, Мирейя заплакала.

Мирейя
Что же будет со мною, признайся, молю!
Калит
Я б племянницу мог успокоить мою,
Но ты требуешь правды. Ну что ж, так и быть:
Я теперь и тебя тоже должен убить.
Обезьянка
Помогите, ведь он же погубит ее!
Неужели никто не спасет Мирей-ё?

Кое-кто из зрителей захихикал. Дородная женщина, чью сумочку я срезал ножом, и вовсе наслаждалась зрелищем. Калит подошел к принцессе Мирейе, а она подняла перед собой обезьянку и заявила, что та предупредила ее о предательстве. В этот момент лицедейка, игравшая спантийского короля, отца Мирейи, поднялась и сказала, что только сумасшедший может разговаривать с обезьяной, но боги жестоко покарают того, кто обидит безумца. Услышав слова отца, Мирейя принялась скакать не хуже обезьянки и даже бросаться в зрителей воображаемым пометом. Толпа взвыла от хохота. В том числе и девушка, с которой я столкнулся в приступе притворного хохота, успев между делом оставить ее без серебряной сережки.

Оглядываясь назад, я порадовался, что спантийка не видела, как инфанта ее родины опустилась до швыряния дерьма, – думаю, она бы отшлепала лицедеек плоской стороной спадина и устроила заварушку. Никогда прежде я не слышал о «Дамах из Ламнура», но они играли не так уж и плохо. Правда, «Коронацию» я до конца не досмотрел. Когда ты уже получил все, что мог, лучше отправиться в другую часть города. Я и так знал, чем кончится пьеса.

Мирейя спасла свою жизнь притворным безумством. Ее выдали замуж за короля другой страны, подальше от дома и вероломного дяди, желавшего ей зла. Ее мужа, короля Галлардии, сожрали орки в той самой Королевской погибели. В конце представления все артисты нахлобучили бутафорские гоблинские головы и принялись за сценой кусать галлардийского короля. Только за последний год лицедеи набрались смелости настолько, чтобы изображать на сцене гоблинов, и мне хотелось бы видеть в этом знак возрождения нашей силы.

Невозможно смеяться над тем, чего боишься.

Мир людей потихоньку залечивал раны.

Видимо, эти лицедейки неплохо заработали, потешаясь над бедами наших соседей с востока и юга. Позже я слышал, что карлица проглатывала каждую золотую или серебряную монету, которую ей бросали. Удивляюсь, как после этого товарки отпускали ее одну в уборную.

Я побродил по Городу искр, старому кузнечному кварталу возле речных причалов, а потом вышел к рынку. Возле лотков с угрями крутилась стая котов, как обычно бывает в рыбных рядах. Один из них, тощий, серо-бурый, держался поодаль. Он не скакал туда-сюда, как другие, а обтирал усами стену возле моста. Когда старуха-торговка вышвыривала отрезанную голову угря в канаву, все коты, кроме него, бросались на добычу, кусая и царапая друг друга. Принюхиваясь, он дожидался момента, когда его собратья утащат рыбью голову, а потом семенил к тому месту, где она лежала, чтобы лизнуть жирный след.

Он был слепой.

И тут появились кошкодеры.

Лет десять назад, когда гоблины в очередной раз наслали на нас мор, какой-то старый хрыч из Галлардийского университета заявил, что одну из болезней – хлещущий кашель – разносят кошки. И люди ринулись забивать палками, топить или как-то иначе убивать зверьков с острыми ушками и нахальными мордочками. Со временем мор прекратился, как прекращались все гоблинские поветрия, и кошек перестали отлавливать. Только барон Кадота, чей сын умер от укуса кошки, продолжал лютовать. Ходили слухи, что мальчик проделывал с бедным животным что-то мерзкое и дикое – нет, не то, о чем вы подумали, а много хуже. И никто не заслуживал смерти больше, чем он. Однако богатые таят злобу куда дольше, чем могут позволить себе бедные, и баронский указ остался в силе. К счастью для кошек, деньги быстро обесценивались, так что вскоре награда сделалась совсем мизерной и никого уже не прельщала. Барон не озаботился повысить ее, и кошки стали возвращаться.

Получая по два медяка за шкуру, особо не разбогатеешь, но каравай хлеба купить можно. Или рыболовный крючок. Или три яблока. Пристрели двух кошек – вот тебе и ужин. Друзей ты этим промыслом не приобретешь, но и от голода не подохнешь. Не успел я сообразить, кто такие эти двое подростков самого затрапезного облика, с мешками на плечах и в сандалиях, обмотанных грязным тряпьем, как они разрядили свои дешевые, но грозные на вид арбалеты.

Один болт звякнул о камень, выбив искры, но другой угодил под ребра рыжему длинношерстному коту. Вся стая мигом разбежалась. Слепой тоже бросился было наутек, врезался в стену, сделал еще два ложных рывка, а потом просто прижался к стене и задрожал. Один из вшивых стрелков схватил рыжего и забросил в мешок, а другой, отхаркиваясь, вытащил из кармана ржавый болт и перезарядил арбалет. Слепой кот сидел на том же месте, водя по сторонам круглыми желто-зелеными бесполезными глазами. Прохожие по большей части отворачивались, только двое малолетних засранцев радостно улюлюкали. Говнюк с арбалетом прицелился.

– Постой, – сказал я и – боги милосердные! – встал между ним и котом.

– Чё за дела, нап? – спросил он со всем очарованием холтийских манер.

– Я дам тебе два медяка, если ты не станешь стрелять в этого обормота.

– Ну хорошо, – сказал он и опустил арбалет.

Во мне шевельнулось недостойное подозрение, что, получив свое, он все равно пристрелил бы кота. Но не стану строить из себя праведника, я ведь тоже не собирался отдавать ему два медяка. И уж точно не так, как он себе представлял.

Подойдя ближе, я вытащил из-под ремня маленький, но очень острый нож для подрезки кошелей и быстрым, как змеиный укус, движением провел вверх по одной заросшей щеке, а потом – вниз по другой. Арбалет со стуком упал на землю. Второму говнюку я сделал подсечку – все птенцы Низшей школы большие доки по части подсечь, ослепить и повалить на землю. Он с громким охом упал, а я схватил за шкирку кота, дрыгающего задними лапами, и побежал со всех ног.

– Мой кот! – завопил убийца рыжего. – Этот гальтский ворюга набросился на меня и украл моего кота.

Не знаю, откуда появилась цепеносица, но я ведь еще не совсем протрезвел после «Барабана», да и руки у меня были заняты, а она оказалась на диво быстрой и крепкой. Я увидел в ее стальном нагруднике свое отражение – с зелеными глазами, приоткрытым ртом и брыкающимся подзаборным котом в руках, и тут она защелкнула браслет на моем правом запястье, прежде чем я успел что-то сообразить. При дневном свете цепеносица никак не могла разглядеть мою татуировку, но мы недолго пробыли на свежем воздухе.

– Гильдия, а? – спросил тюремный клерк, сидя в трепещущих отблесках пламени свечи.

– Да, сэр.

– «Сэры» тебе помогут ничуть не больше, чем твоя Гильдия, черноязыкий. Знаешь, что говорят о пойманных ворах, ага?

– Я не вор.

– Да, и я дам тебе подсказку. Мы ведь оба знаем, как это бывает. Что говорили мастера твоей Гильдии о попавшихся ворах? Помнишь, что-то насчет веток?

– Обрезанные ветки питают дерево.

– Хм…

– Так в чем меня обвиняют? Я ничего не украл.

– Тот человек сказал, что это его кот.

– Но я первым взял кота. Разве это не значит, что он теперь мой?

– Так гласит закон.

– Тогда я могу идти?

– Мог бы, если бы не поднял нож на этого господина. Хотя слово «господин» я произнес с глубочайшей иронией.

– Ты слишком умен для такой работы.

– То же самое я сказал бы и про тебя, похищающий кошек и срезающий кошели. Шутник. Так ты отрицаешь, что повалил одного из тех парней и поднял нож на другого?

– Совсем маленький ножичек.

– Зачем?