Эрагон. Брисингр

«Я слишком слаб, – думал Эрагон. – Настоящий мужчина не должен испытывать подобных сожалений. А настоящий Всадник – тем более. Гэрроу или Бром на моем месте, не сомневаюсь, чувствовали бы себя нормально. Они делали то, что было необходимо, и никаких рыданий по этому поводу, никаких бесконечных тревог, никакого скрежета зубовного себе не позволяли. Нет, я слишком слаб!»

Эрагон вскочил и обошел вокруг устроенного им на ночь гнезда из травы, пытаясь успокоиться. А через полчаса – поскольку тревога так и не отпустила его и продолжала железной хваткой теснить ему грудь, да и кожа вдруг начала гореть и чесаться, словно по ней бегали тысячи муравьев, а сам он вздрагивал при малейшем шорохе, – Эрагон схватил свой заплечный мешок и бегом пустился прочь от этого места. Ему было все равно, что там перед ним, в этой неведомой ночной мгле; да и вряд ли кто-то мог заметить сейчас его стремительный бег.

Ему хотелось одного: убежать от этих кошмарных видений. Разум его восстал против него самого, и он не мог более на него полагаться, ибо не находил рационального решения, чтобы развеять панический страх, охвативший его. Единственное, что оставалось, – это положиться на древний звериный инстинкт, который говорил ему: беги, и если будешь бежать достаточно быстро, то, возможно, сумеешь отогнать от себя эти страшные воспоминания. Возможно, размахивая руками, топая ногами по земле, ощущая холодные ручейки пота на спине и под мышками, он действительно сумеет заставить себя забыть?

Что ж, возможно…

Стая скворцов пронеслась по полуденному небосклону, точно стая рыбок в водах океана.

Эрагон, прищурившись, следил за ними взглядом. В долине Паланкар, когда скворцы возвращались после зимовки, они всегда собирались такими большими стаями, что порой становилось темно, как ночью. Эта стая была не такой огромной, и все же она напомнила Эрагону, как вечерами они пили мятный чай с Гэрроу и Рораном на крылечке своего дома и смотрели, как черная стая птиц шумливо проносится у них над головой.

Задумавшись, Эрагон остановился и присел на камень, чтобы перешнуровать свои башмаки.

Погода переменилась; стало холодно, и серая мгла на западе намекала на возможность грозы. Растительность вокруг стала богаче, всюду виднелись мхи, тростники и заросли высокой зеленой травы. На расстоянии нескольких миль посреди довольно ровного пространства торчало сразу пять холмов. Центральный холм был окружен дубовой рощей, и чуть выше мощных крон этих деревьев Эрагон разглядел осыпающиеся стены и кровлю какого-то старого заброшенного замка или храма.

Ему стало любопытно, и он решил посмотреть на эти руины, а заодно и передохнуть. Похоже, там водилось немало всякой дичи, так что короткая охота послужила бы ему достаточным извинением для того, чтобы немного осмотреться, прежде чем продолжать путь.

Примерно через час Эрагон был уже у подножия первого холма и обнаружил там следы какой-то древней дороги и остатки каменного тротуара. Он пошел по этой дороге, и она привела его прямо к руинам того замка. Дорога была в высшей степени необычной; таких дорог Эрагон еще не встречал ни у людей, ни у эльфов, ни у гномов.

В тени огромных дубов было почти холодно, и Эрагон даже немного озяб, поднимаясь на вершину центрального холма. Ближе к вершине подъем почти прекратился, деревья расступились, и он вышел на просторную, почти совершенно ровную поляну. Посреди поляны высилась полуразрушенная башня. Нижняя ее часть была широкой и ребристой, точно ствол дерева. Затем башня сужалась, поднимаясь ввысь не менее чем на тридцать футов, и завершалась острым извилистым шпилем. Верхняя часть башни почти полностью осыпалась, и куски ее каменных стен валялись на земле.

Эрагона охватило возбуждение. Скорее всего, он, сам того не подозревая, случайно набрел на эльфийскую сторожевую башню, воздвигнутую задолго до уничтожения ордена Всадников. Ни одна другая раса в Алагейзии не обладала подобным мастерством и не способна была в те времена воздвигнуть такое строение.

И вдруг на противоположном краю поляны Эрагон заметил чей-то огород.

Одинокий мужчина, сидя на корточках, пропалывал грядку с горохом. Лицо его, опущенное вниз, скрывалось в тени. Седая борода была такой длинной, что лежала у него на коленях, точно горка нечесаной шерсти.

Не поднимая головы, человек сказал Эрагону:

– Ну что, собираешься ты помочь мне пропалывать горох или нет? Если да, то я с удовольствием потом накормлю тебя обедом.

Эрагон колебался; он не знал, на что решиться. Потом подумал: «А чего мне бояться какого-то старого отшельника?» – и шагнул в огород.

– Меня зовут Берган… Берган, сын Гэрроу.

Старик в ответ проворчал:

– Тенга, сын Ингвара.

Доспехи в узелке предательски зазвенели, когда Эрагон бросил его на землю. В течение часа он молча работал рядом с Тенгой. Он понимал, что ему не стоило бы задерживаться здесь надолго, но знакомая с детства работа приносила ему огромное удовольствие и отвлекала от мрачных мыслей. Выпалывая сорняки, он позволял себе проникнуть в мысли множества живых существ на этой поляне и испытал необычайное наслаждение, чувствуя свое с ними единство.

Когда были выполоты все сорняки, уничтожены все кустики паслена и одуванчиков, Эрагон последовал за Тенгой в узенькую дверь в передней части башни. За дверью он увидел уютную кухоньку и столовую, посреди которой была винтовая лестница, ведущая на второй этаж. Книги, свитки и куски кое-как связанного пергамента покрывали все поверхности, включая значительную часть пола.

Тенга мимоходом ткнул пальцем в дрова в очаге, и дерево тут же загорелось, потрескивая и стреляя искрами. Эрагон сразу напрягся, заметив это мимолетное колдовство и готовясь к любой схватке с Тенгой.

Но старик, казалось, этого не заметил; он продолжал, шаркая ногами, сновать по кухне, выставляя на стол кувшины, тарелки, ножи и всякие кушанья. И все время что-то приборматывал себе под нос.

Все чувства Эрагона были напряжены до предела; он присел на краешек относительно свободного кресла и подумал: «Даже если он произносит заклинания, он все же серьезно рискует. Неужели ему нужно прибегать к волшебству, чтобы всего лишь разжечь обыкновенный огонь в очаге?» Ибо, как учил его Оромис, слова служили средством для управления выпущенной на свободу магии, и произнести заклинание без помощи определенной формулы, призванной сдерживать волшебные силы, означало рисковать тем, что какая-то случайная мысль или невольная эмоция могут полностью исказить результат.

Эрагон осмотрелся, пытаясь отыскать хоть какой-то ключик к пониманию того, кто же его хозяин, и заметил развернутый свиток, а на нем столбцы слов древнего языка. Присмотревшись, он узнал список истинных имен, подобный тому, который изучал в Эллесмере. Все маги и волшебники жаждали обладать подобным списком и многим пожертвовали бы, чтобы его заполучить, ибо с его помощью можно было выучить множество новых слов, необходимых для составления любых заклинаний; туда же можно было занести и те слова, которые удалось открыть им самим. Но лишь очень немногим удалось заполучить такой список истинных имен, ибо их было очень мало и те, кто уже обладали ими, никогда по своей воле с ними не расставались.

Таким образом, казалось весьма необычным, что Тенга до сих пор владеет подобным списком. Но Эрагон удивился еще сильнее, обнаружив в комнате еще шесть других списков истинных имен, а также множество трудов по самым различным предметам – от истории до математики, от астрономии до ботаники.

Кувшин с элем и тарелки с хлебом, сыром и холодным мясным пирогом уже стояли на столе, и Тенга подтолкнул их к гостю.

– Спасибо, – поблагодарил Эрагон.

Тенга, не обращая на него внимания, уселся, скрестив ноги, у огня. Он все время продолжал ворчать и бормотать что-то себе в бороду, с изрядным аппетитом поглощая еду.

После того как Эрагон дочиста съел все, что было на тарелке, подобрав каждую крошку и осушив каждую каплю отличного эля, он, заметив, что Тенга тоже кончает есть, решился все же спросить:

– А что, эту башню эльфы строили?

Тенга остро глянул на него, словно этот вопрос мог задать только полный дурак, но все же ответил:

– О да. Эдур Итиндра строили хитроумные эльфы.

– А что ты-то здесь делаешь? Неужели ты совсем один живешь или…

– Я ищу ответ! – воскликнул Тенга. – Ключ к неоткрытой двери, тайну деревьев и растений. Огонь, тепло, молния, свет… Большинство не знает, как задать этот вопрос, и скитается во мраке невежества. Другие же знают вопрос, но боятся того, что может означать ответ на него. Ба! Тысячи лет мы жили как дикари. Дикари! Но я положу этому конец. Я возвещу приход эры света, и все станут прославлять мои деяния.

– Прошу тебя, скажи: чего же именно ты ищешь?

Тенга нахмурился, морщины на его лице стали глубже.

– Ты тоже не знаешь вопроса? А я думал, что, может, все-таки знаешь. Но нет, я ошибся. И все же я вижу: ты понимаешь, зачем я предпринял эти поиски! Ты ведь тоже ищешь; и пусть ты ищешь ответа на другой вопрос, но поиски тем не менее тебе тоже знакомы. Тот же огонь горит в твоем сердце. Кто еще, кроме странника, может оценить то, чем мы должны пожертвовать, чтобы отыскать ответ?

– Ответ? Но на какой вопрос?

– На тот, который мы для себя выбрали.

«Да он безумен», – подумал Эрагон. Поискав глазами что-нибудь, с помощью чего можно было бы отвлечь Тенгу, он заметил ряд деревянных фигурок животных, выстроившихся на подоконнике под запотевшим окном.

– Какие красивые, – сказал он, указывая на фигурки. – Кто их вырезал?

– Она… до того, как покинула меня. Она всегда что-нибудь мастерила. – Тенга выпрямился и ткнул концом левого указательного пальца в первую из фигурок. – Вот белка с пышным хвостом, такая яркая и быстрая, полная смеха и разных веселых звуков. – Его палец переместился на следующую фигурку. – А вот дикий кабан, ужасно опасный, с клыками, точно кинжалы… А вот ворон…

Тенга не обратил внимания, когда Эрагон попятился к двери и, осторожно приподняв засов, выскользнул из Эдур Итиндры. Забросив за плечи свой мешок, он рысцой бросился сквозь дубовую рощу подальше от этих пяти холмов и лишившегося рассудка заклинателя.

К концу этого дня и в течение всего последующего количество людей на дороге все увеличивалось, и в итоге Эрагону стало казаться, что из-за каждого холма непременно появляется очередной военный патруль. По большей части, правда, по дороге шли беженцы, хотя попадались и отдельные солдаты, и торговцы, и прочий деловой люд. Этих Эрагон по возможности избегал и большую часть времени шел, низко опустив голову и спрятав подбородок в воротник.

Однако столь медленное продвижение заставило его переночевать в деревне Исткрофт в двадцати милях к северу от Мелиана. Он, вообще-то, собирался сойти с дороги задолго до прибытия в Исткрофт и подыскать себе какую-нибудь защищенную от ветра низину или пещеру, где можно было бы отдохнуть до утра, но из-за плохого знания местности неправильно рассчитал расстояние и вышел к деревне вместе с тремя вооруженными мужчинами. Теперь уже ему деваться было некуда; если бы он вздумал свернуть менее чем в часе пути до безопасного ночлега в Исткрофте и удобной мягкой постели, любой, даже самый большой тупица, непременно спросил бы, почему он это делает. Так что Эрагон, стиснув зубы, молча повторил про себя только что выдуманную легенду о том, зачем он совершает это путешествие.

Скрывающееся в туманной дымке солнце висело уже в двух пальцах от линии горизонта, когда Эрагон наконец как следует разглядел Исткрофт, средней величины деревню, окруженную высоким частоколом. Вошли они туда уже почти в темноте. Эрагон слышал, как часовые у ворот расспрашивают тех вооруженных людей, не шел ли по дороге еще кто.

– Да вроде бы нет.

– Ну и хорошо, – сказал один из стражников. – Если они так медленно тащатся, так пусть и ждут до завтра, когда ворота снова откроются. – И он крикнул через дорогу своему напарнику: – Давай, закрывай! – Вместе они с трудом закрыли тяжелые, футов в пятнадцать высотой створки ворот, обитые железом, и заперли их на четыре дубовых засова толщиной, наверно, с самого Эрагона.