По ту сторону звезд. Книга 2

[[Итари: Ваши корабельные разумы так же опасны, как скрытые течения.]]

Фалькони выругался:

– Да что с тобой, Грегорович? Нет времени рассусоливать. Я отдал приказ. Меняй маршрут, черт тебя подери.

– Нет, не стану. О нет, не смею.

Капитан хлопнул ладонью по приборной доске:

– Что, серьезно? Ты ничего не имел против, когда мы отправлялись к Жукхе, а теперь ты вздумал бунтовать?

– Тогда смертельная угроза не достигала такой высокой вероятности. Рассчитанные риски оставались в пределах терпимого – с учетом имевшейся информации. Вы не планировали оказаться в гуще боевого сражения. А теперь я такого не допущу. Нет, ни за что.

Судя по интонациям корабельного разума, он считал, что действует совершенно правильно.

– Но почему? – спросила Нильсен. – Чего ты так боишься?

Вновь это слабоумное хихиканье.

– Вселенная пошла вразнос, чертово колесо раскрутили до предела. Повсюду тьма и пустота. И что теперь имеет значение? Тепло дружбы, свет человеческой доброты. Триг лежит при смерти, замороженный в глыбе льда, и я не допущу, чтобы наш экипаж понес новые потери. Нет, я этого не допущу. Если мы ринемся в гущу схватки между медузами и жутями, когда Седьмой флот рыщет вокруг, неся горе и бедствия, скорее всего мы встретим свой рок в облике того или иного корабля, который обрушит на нас ярость жестокой судьбы, не смягченную ни жалостью, ни милосердием, ни толикой человеческого разумения.

– Я тебя понял, – сказал Фалькони. – А теперь приказываю развернуть корабль.

– Не могу, капитан.

– То есть не хочешь.

Грегорович вновь испустил низкий и протяжный смех:

– Неспособность – с молоком ли впитана или внутри воспитана? По мне, что в лоб, что по лбу.

Фалькони обернулся к Нильсен, и Кира уловила тревогу на его лице.

– Ты слышал, что сказала Кира. Если не предупредим Узел Умов, потеряем единственный шанс заключить мир с медузами, возможно, наш единственный шанс победить жутей. Ты этого добиваешься?

И снова этот длинный басовитый смех.

– Когда непоколебимая сила хочет сдвинуть непреодолимый камень, вероятный исход вычислить невозможно. Всех ресурсов компьютера для этого не хватит. Статистические факторы умножаются бесконтрольно.

– Ты хотел сказать – непреодолимая сила хочет сдвинуть непоколебимый камень, – поправила Нильсен.

– Я всегда хочу сказать то, что хочу.

– Но не получается?

Воробей издала странный звук.

– Кажется, ты пытаешься высокопарно передать простую мысль: ты не знаешь, чем все кончится.

– Ага! – сказал Грегорович. – В том и дело. Никто из нас этого не знает, и я спасаю вас от Неопределенности с большой буквы, воробушки мои. О да, я вас спасаю!

– Ладно, с меня хватит этого нахальства, – заявил Фалькони. – Не хотелось мне это делать, но ты не оставил мне выбора. Код доступа четыре-шесть-шесть-девять-так-то-вот. Авторизация: Фалькони-альфа-браво-браво-виски-танго.

– Простите, капитан, – отозвался Грегорович, – неужто вы в самом деле рассчитываете, что это сработает? Вы не можете насильно отделить меня от системы. «Рогатка» моя, в первую очередь моя, а потом уж ваша. Плоть от моей плоти и прочая чушь. Примите поражение достойно. Мы летим к альфе Центавра, а если и там настигнет угроза, найдем тихую гавань на краю обитаемого мира, куда не проникнут назойливые щупальца инопланетян. О да, мы летим туда.

Он еще разглагольствовал, когда Фалькони ткнул пальцем в Хва-Йунг и бесшумно щелкнул пальцами. Механик кивнула, отстегнула ремень и быстрым шагом направилась к двери.

Дверь захлопнулась перед ней и с громким щелчком заперлась.

– Мисс Сонг, – заворковал разум корабля, – мисс Сонг, куда это вы? Знаю-знаю все ваши штучки и фокусы. Не пытайтесь меня обмануть: можете хоть тысячу лет тужиться, все равно меня не перехитрить. Мисс Сонг, мисс Сонг, ваша песенка спета. Оставьте свои бесчестные намерения – нет никаких сюрпризов в ваших мотивах, совсем никаких.

– Живо! – приказал Фалькони. – Панель управления. Может быть…

Хва-Йунг развернулась и поспешила к одной из панелей доступа под пультами управления рядом с голографическим монитором.

– А как насчет меня? – вмешалась Кира. Она не знала, что собирается делать механик, но отвлечь Грегоровича казалось неплохой идеей. – Меня ты тут не удержишь. Прекрати, или я разломаю контейнер, где хранится твой мозг, и повыдираю провода.

Стоило Хва-Йунг коснуться панели управления, как оттуда посыпались искры. Механик взвизгнула, отдернула руку и схватилась за запястье. Ей явно было больно.

– Ублюдок! – взвыла Воробей.

– Только попробуй, – прошептал разум корабля, и «Рогатка» завибрировала. – Ты только попробуй. Да и никакой пользы от этого вам не будет. Я установил автопилот, и уж его-то вы никакими силами не отключите, даже если обесточите мейнфрейм и перенастроите его на…

Лицо Хва-Йунг потемнело, сквозь стиснутые зубы вырвалось громкое шипение. Механик вытащила из привешенного к поясу мешочка тряпку, обернула руку поверх бинта, защищая пальцы. И снова потянулась к панели управления.

– Дай я… – сказала было Кира, но механик уже открыла панель и ковырялась внутри.

– Со-онг, – заворковал Грегорович. – Что это ты делаешь, прекрасная Сонг? Корни мои залегают глубоко. Ты не сможешь вырыть и вытащить меня – ни тут, ни там, ни с помощью тысячи ботов с тысячью лазерами. На «Рогатке» я вездесущ и всеведущ. Аз, единый, есмь слово, воля и путь. Оставь свои бессмысленные, жалкие хлопоты и смирись…

Хва-Йунг дернула за что-то под панелью, сигнальные лампочки замигали, из динамиков послышались электрические щелчки – голос Грегоровича пропал – и половина индикаторов на стене погасла.

– Ты ошибся, – сказала механик.

4

Миг все растерянно молчали.

– Черт! Ты цела? – опомнилась Воробей.

– Я в порядке, – буркнула Хва-Йунг.

– Что ты сделала? – требовательно спросил Фалькони, и в его голосе гнев на Грегоровича смешался с тревогой: не повредила ли механик разум корабля и сам корабль.

– Отделила Грегоровича от компьютера, – объявила Хва-Йунг, распрямляясь и потирая пострадавшую руку.

– Как? – настаивал Фалькони.

Кира тоже хотела бы это знать. Грегорович ведь сказал правду: корабельный разум настолько тесно переплетен со всеми структурами корабля, что отделить его не проще, чем извлечь живое, бьющееся сердце и при этом не убить пациента.